– То есть, насколько я понимаю, у вас возникли сомнения, – немедленно подхватил Бокобза, – и мне этого достаточно. Раз вы не безоговорочно доверяете хирургу, который собирается вас оперировать – даже если это иррациональное и необоснованное чувство, – вы не можете позволить ему вас оперировать. Вы читали “Лоскут” Филиппа Лансона?
– Нет, но я слышал о нем, он ведь был журналистом в “Шарли Эбдо”, да? И стал одной из жертв исламистов?
– Верно. Ему выстрелили прямо в лицо из автомата Калашникова, пришлось делать восстановительную операцию, то есть он оказался в ситуации, очень похожей на ту, в которой окажетесь вы после удаления челюсти. Я вспомнил его, потому что, читая книгу, хорошо понимаешь, как для него были важны доверительные отношения с хирургом; к тому же действие по большей части происходит в Питье-Сальпетриер. Почитайте, я вам очень рекомендую, это хорошая книга, хотя, должен признаться, она не слишком обнадеживает пациентов. Автор перенес уж не знаю сколько хирургических операций, десять или пятнадцать, там легко сбиться со счета; в общей сложности он провел в больнице два года. Надо заметить, что это исключительный случай, к вам это не относится. Книга написана чуть больше десяти лет назад, за это время мы добились определенного прогресса; трансплантация по-прежнему является деликатной операцией и часто заканчивается неудачей, но техника трехмерной графики и искусственные челюсти очень нам помогли.
– Хирург в Питье считает, что в моем состоянии это неприменимо: операция срочная, протез придется заказывать в США, и времени на это нет.
– Что ж, в этом вопросе я, пожалуй, не соглашусь с коллегой; у вас агрессивный рак, но малоинвазивный. Бывает, что благодаря химиотерапии удается уменьшить опухоль или хотя бы затормозить ее развитие на несколько месяцев, как раз на время, необходимое для изготовления протеза; Умон – отличный химиотерапевт, я полностью ему доверяю. Будь вы моим пациентом, я бы заказал протез прямо сейчас, а операцию запланировал бы на конец октября. Вас вполне можно прооперировать здесь, а химиотерапию и облучение проводить в Питье-Сальпетриер; более того, я вам так и советую сделать, это утомительные процедуры, и вам лучше свести к минимуму свои передвижения. Ну, я, разумеется, не хочу навязывать вам себя в качестве хирурга, решать, конечно, вам; взвесьте все спокойно и еще раз поговорите с Наккашем, он хороший врач, вам повезло.
Ему на самом деле хотелось прежде всего поговорить с Прюданс; если уж на то пошло, кого, кроме нее, действительно волнует его смерть? В какой-то степени его самого, но в меньшей, подумал он, ведь наша смерть не имеет к нам никакого отношения, Эпикур, как всегда, прав. Ладно, пока лучше в это не вникать, не сейчас, во всяком случае.
– По словам Наккаша, мои шансы на выживание оцениваются приблизительно как один к четырем, – продолжал он на удивление отстраненным тоном, он сам не понимал, откуда у него взялся такой тон.
– Да, – спокойно ответил Бокобза. – Когда затронута кость, цифры приблизительно такие. Тем не менее, учитывая отсутствие у вас метастазов и малоинвазивный характер рака, коэффициент может увеличиться, я бы сказал, до одного к двум.
– Один шанс на двоих, как в кино, да?
– Шутить ваше право, – сказал Бокобза страдальческим тоном. – С моей стороны, конечно, это было бы неуместно, но вы имеете право шутить о собственном выживании, это входит в права человека в каком-то смысле.
– У меня еще один вопрос. Я, в общем, не возражаю, чтобы мне вставили искусственную челюсть из титана, даже напротив, у меня столько проблем с зубами, что я, может, вздохну с облегчением. Но вот, если я правильно понимаю – так, по крайней мере, сказал мне хирург, – в том, что касается языка, в настоящее время никакого хорошего решения не существует.
Бокобза опустил голову и устало вздохнул, прежде чем ответить:
– Да, это правда. Мы действительно пока отстаем в этой области. Изменится вкус продуктов, речь будет затруднена. Подвижность языка в целом уменьшится.
– Нельзя ли ограничиться операцией на челюсти и не трогать язык?
Хирург невольно улыбнулся:
– Знаете, чем вы сейчас занимаетесь? Вы пытаетесь торговаться. Я бы вам посоветовал почитать еще Элизабет Кюблер-Росс. Она автор теории пяти стадий горя. Эта теория относится к нашей собственной смерти, к смерти близкого человека и, говоря шире, к любой форме горя, будь то развод или ампутация. – Он вновь посерьезнел и печально покачал головой. – Возвращаясь к вашему вопросу, ответ, увы, отрицательный. Частичное удаление опухоли не имеет смысла, это может даже стимулировать распространение рака.
– А если я откажусь от любого хирургического вмешательства? И мы ограничимся химией и радиотерапией?
– Тогда ваши шансы на жизнь существенно снизятся; с другой стороны, как знать, сделать точный прогноз невозможно. Химия сама по себе не приводит к излечению, но радиотерапия иногда, мы не знаем почему, способствует стабилизации, а затем и уменьшению опухоли, вплоть до ее полного рассасывания. Это случается редко, но случается.
– А если вообще ничего не делать, сколько мне останется?
– Месяц или около того.
Поль коротко хохотнул и внезапно умолк. Бокобза смущенно опустил голову, поднял ее через пару секунд и смутился еще больше, увидев, что по щекам Поля медленно и беззвучно текут слезы.
– У меня больше нет вопросов, доктор, – наконец сказал он совершенно спокойным голосом.
– Конечно, я бы предпочел, чтобы вы согласились на операцию… – признался Бокобза, провожая его к выходу. И за секунду до того, как Поль вышел в коридор, он схватил его за рукав и посмотрел ему прямо в глаза: – И последнее. Если облучение и химиотерапия не помогут, вы еще успеете вернуться к операции. Она будет сложнее, ткани станут более хрупкими, повысится вероятность отторжения кожного лоскута; но тем не менее все возможно. Я рискнул как-то провести такую операцию – и она прошла успешно.
5
По дороге домой Поль зашел во “ФНАК-Берси-Виллаж” на Кур-Сент-Эмильон и тут же увидел книгу Филиппа Лансона. В разделе “Духовный поиск” карманной серии он выбрал “Смерть, ворота в жизнь”[53] Элизабет Кюблер-Росс, довольно спорное название на первый взгляд, скорее уж наоборот, подумал он. Немного помедлив, он взял еще “Смерть – новое солнце”, тоже на редкость дебильное утверждение, но оно что-то ему напомнило, он не понял, что именно. И под конец купил еще книжицу некоего Давида Серван-Шрейбера, судя по всему, сборник психологических советов для больных раком. Не самая лучшая идея, сразу понял он: глубоко проникнувшись принципами позитивного мышления, автор призывал баловать себя по мере возможности, не пренебрегая, в частности, дружескими посиделками с шутками и прибаутками за бокалом доброго местного вина, употребляя его в умеренном количестве, он даже дошел до восхваления анекдотов про бельгийцев; от всего этого хотелось только лечь и умереть, особенно от шуток и прибауток; на самом деле оды местным винам и прибауткам тоже уже давно лезли у него из ушей – одним словом, это сочинение точно не для него. Элизабет Кюблер-Росс оказалась немногим лучше, его совершенно не убедила ее теория пяти стадий горя. Первые две стадии, отрицание и гнев, он, видимо, просто-напросто проскочил; третья – торг – в общем, тоже его почти не затронула, что касается последней – приятия, то она показалась ему какой-то насмешкой, и лишь четвертая стадия – депрессия – имела, на его взгляд, отношение к действительности; не теория, а сплошное очковтирательство, “Смерти, ворот в жизнь” ему хватило ненадолго. Открыв “Смерть – новое солнце”, он вдруг сообразил, что ему напомнило это название: дурацкое сравнение Ларошфуко, утверждавшего, что ни на то ни на другое нельзя посмотреть в упор, в случае солнца это откровенное вранье, в чем можно убеждаться каждое утро и довольно часто на закате. Несмотря на кретинское название, вторая книга оказалась гораздо интереснее первой: швейцарская психологиня была первопроходцем в описании околосмертных переживаний, near death experience, он смутно помнил, что о них шла речь в одной американской романтической комедии, впрочем, это все, что он из нее запомнил. Он тут же вернулся в книжный, купил произведение очередного первооткрывателя, Рэймонда Моуди, и сразу зачитался, книга уж точно намного интереснее того фильма. Все начинается с декорпорации, человек покидает свое физическое тело и зависает в воздухе в нескольких метрах от него, в больничной палате или поблизости от разбитого автомобиля. Потом раздается пронзительный звонок, вроде того, что в школе возвещает о конце перемены, и его всасывает в темный туннель, по которому он проносится с головокружительной скоростью. Затем туннель выбрасывает его куда-то в новое пространство, неизвестное и какое-то абстрактное. В некоторых случаях вся жизнь прокручивается перед его взором заново, чередой нескольких сотен мгновенных изображений. Затем появляются светящиеся существа. Родные и близкие новоприбывшего, умершие раньше него, собираются вместе, чтобы объяснить ему, как будут происходить следующие этапы; он узнаёт их всех, бабушек, дедушек и старших друзей, узнаёт каждого по отдельности. Наконец, на заключительной стадии, он воспринимает первозданный свет, согласившийся временно принять зримую форму, и понимает, что свет всегда пребудет с ним, но пока что дает возможность родственникам указать ему путь.
Эти свидетельства были прекрасны и убедительны, тем более что исходили от простых людей с ограниченным словарным запасом, они явно не смогли бы выдумать такие истории. Внетелесный опыт, безусловно, был самым критическим; Полю казалось, что нельзя даже вообразить себе жизнь вне физического тела, это немыслимо, считал он; но именно о ней люди и вспоминали, когда пробуждались, и в их воспоминаниях – в отличие от тех, других, полных гармонии и света, о продолжении пути, – ничего особо приятного не содержалось, но и неприятного, впрочем, тоже, в большинстве своем люди испытывали лишь относительное безразличие к своему физическому телу, хотя иногда у них возникало желание вернуться в него, просто потому что они к нему привыкли, но надо всеми и