– В этих условиях я не считаю возможным предложить какое-либо хирургическое вмешательство, поскольку его последствия будут чрезвычайно травматичными и смогут обеспечить лишь весьма низкое качество жизни; кроме того, маловероятно, что пациент, учитывая состояние общего истощения, выдержит столь тяжелую операцию. – На этот раз Прюданс тоже все поняла и беззвучно заплакала, слезы у нее текли сами собой, и она даже не думала их вытирать, она впервые сломалась, сказал себе Поль, впервые за все время. Он снова попытался взять ее за руку, но она съежилась, словно защищаясь. Молчание длилось больше минуты, все смущенно уставились в стол, не зная, как продолжать, пока наконец Прюданс не вскинула голову, плакать она перестала.
– Если я правильно вас поняла, – сказала она, повернувшись к Дюпонну, который дернулся, словно она влепила ему пощечину, – планировать новую радиотерапию смысла нет. – Он кивнул с побитым видом и снова опустил голову. Тогда она повернулась к Бокобзе, который покорно посмотрел на нее. – Операция также не представляется возможной, – продолжала она. Он замялся, не в силах выдержать ее взгляд, потом собрался, похоже, что-то сказать, но просто скорчил гримасу в знак согласия и в свою очередь опустил глаза. – Итак, – медленно обратилась Прюданс к Дюпону, – остаетесь только вы.
Он сидел сгорбившись и, помолчав полминуты, произнес тихим голосом:
– Да, это так, мадам. – Этого было мало, он прекрасно все понимал, но прошло еще полминуты, прежде чем он смог выговорить: – Химиотерапия, как я уже объяснил месье Резону, может облегчить его состояние, но не вылечить, к сожалению. Что касается иммунотерапии, то мы, честно говоря, ничего или почти ничего о ней не знаем. Бывают удивительные случаи ремиссии при некоторых видах рака, особенно при раке легких, но, увы, это не относится к раку ротовой полости, как у вашего мужа.
Он не отрываясь смотрел на Прюданс извиняющимся, искренним взглядом; она снова заплакала, еще тише, чем раньше.
Пора закругляться, подумал Поль и поспешно встал, в конце концов, это его собрание, он тут в некотором роде церемониймейстер; Бокобза тоже встал и бросился к нему, он, видимо, намеревался заговорить с ним, но не сумел и только крепко сжал ему плечо; вот интересно, подумал Поль, он, должно быть, проделывал это десятки раз, и у него до сих пор ничего не получается. Он удивился еще больше, когда хирург обернулся к Прюданс и спросил, приехала ли она на машине, и если да, то чувствует ли она себя в состоянии сесть за руль, иначе их, разумеется, отвезут домой, никаких проблем. Типично мужское поведение, подумал Поль; мужчинам необходимо проявить технические навыки, восстановить некий технический контроль над ситуацией, в которой они обречены на провал. Но Прюданс после минутного колебания ответила, что нет, она вполне способна вести машину, более того, ей, может, так, наоборот, полегчает.
Дома они вообще об этом не говорили, и Поль даже неплохо себя почувствовал, выпив две рюмки “Гран Марнье”, у него не было сил двинуться с места, но он с удовольствием смотрел, как Прюданс ходит взад-вперед между дальней частью комнаты и ванной в короткой майке и мини-шортах, она все же правда похожа на Тринити, подумал он, но на Тринити в мини-шортах, Тринити из другого фильма. И ведь он в ней не ошибся, она сохраняет присутствие духа; Тринити тоже сохраняла присутствие духа, наблюдая агонию Нео, но в его случае она была короче.
6
Проснувшись на следующий день, он с радостью увидел, что она предусмотрительно надела стринги и легла на животе поперек одеяла. Он попытался дотянуться до ее попы, но едва смог приподнять руку на несколько сантиметров, его конечности казались ему пугающе тяжелыми, и он со вздохом откинулся на подушки. Она проснулась и положила руку ему на грудь:
– Тебе плохо? Не выспался? Сможешь встать?
– Думаю, да.
Через полчаса он действительно встал, без особых усилий сделал несколько шагов и даже самостоятельно спустился по лестнице, все-таки невозможно привыкнуть к таким перепадам. И лучше, конечно, перенести кровать в общесемейное пространство.
В тот же вечер пришли два грузчика и поставили кровать внизу, под большим окном.
Странно все же жить вместе в общей комнате, это напомнило им годы юности, их первое жилье на улице Фейантин. Студия Прюданс выходила на просторный сад, там было намного приятнее, чем у него. Да и вкус у нее всегда был получше, это опять же она нашла им квартиру, ту самую, где он вскоре умрет, вид на парк Берси не утратил своей красоты даже с приближением зимы. Время от времени он заставлял себя встать с кровати и перебирался на диван, он еще немного опасался пролежней, хотя понимал, что они, скорее всего, не успеют образоваться. Но большую часть времени он тихо сидел в постели, откинувшись на гору подушек. Иногда Прюданс поднималась наверх или шла за покупками, но, как правило, была рядом, он провожал ее взглядом, когда она входила-выходила из кухонного отсека или ванной комнаты. Иногда она расхаживала в одних стрингах, она была бесконечно счастлива показывать ему свою грудь и попу и бесконечно гордилась, что возбуждает его. Он и сам поразился, насколько это возбуждение неожиданно и даже нелепо, бессмысленно, гротескно, в некотором смысле почти неприлично и никак не вяжется с его представлением об умирании, но наш биологический вид, как выясняется, преследует свои собственные цели, совершенно не сообразуясь с целью отдельных особей; однако он не исключает нежность и даже способствует ей, так что сексуальное наслаждение, если посмотреть на него под другим углом, оказывается просто следствием нежности. А вот что потеряло уже всякое значение, так это слова; они по целым дням иногда не разговаривали друг с другом.
В начале следующей недели он отправился на последнюю встречу с Дюпоном. Он не заходил к нему в кабинет с начала лечения, то есть уже месяца три. На этот раз он сел в вольтеровское кресло, стоявшее у стола, тут оказалось намного симпатичнее, чем в его воспоминаниях, он и забыл, что окно выходит в небольшой садик. Наверное, и правда тяжело умирать весной, но ему не стоит волноваться, не факт даже, что он продержится до зимы, хорошо бы, кстати, у Дюпона уточнить.
Приступы усталости, значит; Дюпон вроде бы удивился. При этом анемии у него не было, хотя это один из классических побочных эффектов, но нет, ничего такого, анализ крови почти в норме.
– Вы отдаете себе отчет, что еще похудели? – спросил он наконец.
Опухоль потребляет много энергии и будет потреблять еще больше, поэтому ему надо заставлять себя есть. Ведь тошнота, в общем, его уже не беспокоит? Поль подтвердил, что не беспокоит.
– Ну и чудно, – сказал Дюпон, – питайтесь как следует, и все будет хорошо, приступы усталости пройдут.
Он и так много ест, возразил Поль, и к тому же самые что ни на есть калорийные продукты: полные тарелки картофельного пюре с растопленным маслом, жирные сыры, такие, как, например, брийа-саварен и маскарпоне; однако весы подтвердили – он потерял еще два килограмма со времени своего последнего визита.
Дюпон позвонил по внутреннему номеру и попросил немедленно провести КТ. Вернувшись из рентгенологического кабинета, Поль подождал несколько минут, Дюпон в промежутке принял другого пациента; затем он пригласил его войти и сесть и, мельком взглянув на снимок, отложил его. Наверное, уже пора, сказал он напоследок, попросить жену проводить все время с ним. Он даст ему также телефон медицинских услуг на дому, они приезжают в течение десяти минут.
Он со вздохом взял свою папку, вид у него был усталый, он попытался, явно через силу, сосредоточиться на каких-то страницах и заговорил уверенным тоном:
– Что касается химии и иммунотерапии, я ничего менять не буду; вот только опухоль может стать более болезненной в ближайшие недели; я пропишу вам морфий. Смеси севредола и скенана перорально хватит, я полагаю; по идее, боли не должны быть уж очень сильными. Я не думаю, что есть необходимость устанавливать морфиновую помпу на дому; но, разумеется, если я ошибаюсь и вам станет хуже, немедленно звоните. К тому же ваша жена любит вас.
Он внезапно умолк, лицо его застыло, и он покраснел: какое все же трогательное, чуть ли не тревожное зрелище внезапно покрасневший суровый лысый мужик лет пятидесяти.
– Извините, – пробормотал он, – я не должен был это говорить, ваша личная жизнь меня, естественно, не касается.
– Ну что вы, – мягко сказал Поль, – продолжайте, я не так уж дорожу приватностью.
– Ну раз так… – Дюпон колебался еще несколько секунд и решился: – К сожалению, у меня была возможность приобрести довольно существенный опыт в этой области. Люди, которым мы назначаем морфий, ну те, кто выживает, относятся к нему с большим энтузиазмом. Благодаря морфию они не просто справлялись с болями, но и проникали в мир гармонии, покоя и счастья. Обычно, когда радиотерапия не помогает, а операцию признают невозможной или когда она дает плохие результаты и пациенты находятся действительно в плачевном состоянии, их помещают в паллиативное отделение, потому что держать их дома невозможно. Конечно, у нас любят разглагольствовать о солидарности, о родных и близких, но, скажу я вам, чаще всего старики умирают в одиночестве. Те, кто развелся или никогда не состоял в браке; те, у кого нет детей, или они не поддерживают с ними связь. Стареть в одиночестве то еще удовольствие, а уж умирать в одиночестве – совсем тоска. Но есть одно исключение: состоятельные граждане, которые могут позволить себе сиделку. И вот их, по-моему, бессмысленно отправлять в паллиативное отделение: им там назначат то же лечение, что и я, а умирать все предпочитают дома, это всеобщее желание. И тогда я становлюсь их последним собеседником из врачей. Так что поверьте мне, я не раз видел, как умирают богатые, и, скажу я вам, в такие моменты богатство не играет особой роли. Лично я всегда, не раздумывая, прописываю им морфиновую помпу; человеку достаточно в любой момент просто нажать на кнопку, ввести себе болюс морфия и, примирившись с миром, пребывать какое-то время в нежной ауре, это как доза искусственной любви, они могут впрыскивать ее себе, сколько душе угодно. И потом, – сказал он после очередной заминки, – некоторых, например, тех, кто счастлив в браке, продолжают любить до самого последнего мгновения. Что далеко не общий случай, скажу я вам. Им, я считаю, морфиновая помпа без надобности, любви достаточно; кроме того, если мне не изменяет память, вы не большой поклонник капельниц.