— А ты-то откуда знаешь про Костромскую?
— Да пацаны… пацаны сегодня во дворе про этот случай рассказывали…
— не на шутку растерялся Егор.
Рука Родьки медленно, словно нехотя, соскользнула с колена Егора.
— Вот-вот, — вдруг посерьезнел отец. — История совсем не смешная.
Покойный года три прожил в той квартире, но кто он такой, никто толком и не знает. Борисенко не был с ним знаком, они даже не здоровались. Обычный, говорит, был человек, вполне приличной наружности… Только квартира у него оказалась пустая да грязная, словно и не жилище, а притон…
Егор мельком взглянул на брата. Родька, белый, как скатерть на столе, сидел, согнувшись, и, не отрываясь, смотрел на огрызок хлебной корки.
— Не своей, что ли, смертью умер? — равнодушно уточнила мать.
— Да как будто бы своей… — отозвался отец. — То ли сердце подвело, то ли астма разыгралась, то ли еще что… Только Борисенко говорит, теща-то его сама не своя была. Говорит, что весь день вчера дома была и слышала, как этот жилец вчера около полудня вернулся, да не один. Тащил кого-то по лестнице… А потом внизу в его квартире страшно кричал и плакал ребенок…
— Мало ли, что бабке покажется? — покачала головой мать.
— Да она вроде бы в своем уме. Я, Лена, это к тому лишь, чтобы наши гаврики послушали хорошенько! — строго возразил отец и повернулся к близнецам. — Ничего подозрительного, говорят, в квартире на нашли, но кто знает, что случилось с тем ребенком и куда он делся! А вы, ребята, чуть из дома выберетесь, шляетесь, где попало и с кем попало…
Егор именно этого и ожидал. Пространная проповедь должна была окончится строгим нравоучением: куда и с кем можно ходить хорошим воспитанным мальчикам из нормальной интеллигентной семьи. Нудно, конечно, но терпимо. Сейчас все это закончится, и, домучав ужин, можно будет удалиться к себе и вдоволь обсудить услышанное с Родькой…
Но отец, кажется, не торопился заканчивать. Он смотрел на сыновей с явным неудовольствием. Его полное, немного обрюзгшее лицо страдальчески задергалось, когда его взгляд остановился на Родьке. Глядя на подсохшую ссадину над правым глазом сына, он, видимо, представил себе обстоятельства, при которых ссадина появилась, и отрывисто, требовательно позвал:
— Родион!
Егор вздрогнул и невольно сжался.
Родька же медленно поднял голову и посмотрел на отца странно отсутствующим взглядом:
— Что?
— Ты мне не чтокай! — сурово сказал отец. — Кто тебе лицо разукрасил?
— Подрался, — коротко и равнодушно отозвался Родька, но его пальцы под столом снова впились в колено Егора.
«Да понял я, понял! Молчу! Отстань ты…» — мысленно завопил Егор, но сдержался и, осторожно пожав вцепившиеся в него пальцы, спихнул их со своей ноги.
— Он подрался! — недовольно проворчал отец. — С кем? Из-за чего?
Подобные допросы сопровождали обычно каждый полученный синяк. Дело было вполне обычным, и Родька должен был знать, что, не отчитавшись подробно в очередном неосторожном легкомыслии и не признав свою ошибку, можно нарваться на неприятности. Но Егор вдруг понял, что сегодня Родька не собирается поступать, как должно.
— Так за какое такое правое дело ты подставляешь свою физиономию под чужие кулаки? — не отставал отец. Процесс воспитания требовал настойчивости и терпения. — Из-за чего была драка?
— Просто так, — процедил Родька.
— Очень мило! — почти вскипел отец. — Вдалбливаешь в ваши пустые головы хоть немного ума, а все без толку! Вы думаете, все так просто? Маме с папой улыбнулись, и на улицу, по подвалам и подворотням лазать?! Сколько раз я вам говорил: поменьше якшаться с этими уличными мальчишками! Те, кто тебе сегодня физиономию разбили, в следующий раз заведут неизвестно куда, беды не оберешься… Неужели это все еще не ясно?!
Яснее и быть не могло. Егор слушал отца и едва ли не предугадывал каждое его слово. Чем в сотый раз распинаться и ругать за ссадину, разглядел бы лучше, что Родьке совсем плохо, да спросил бы, в чем дело…
— Ты, который дерется просто так! Ты меня понял?! — отец поднял брови в ожидании ответа.
— Понял, — мрачно прошептал Родька.
— Хорошо понял?! — повысил голос отец.
— Хорошо.
— Понять мало… Прочувствовал?!
Родька промолчал.
— Спрашиваю, прочувствовал?! — рявкнул отец.
— Слушай, какого черта тебе от меня надо? — с досадой пробормотал Родька довольно громко.
Отец медленно выпрямился. Мать, уже начавшая складывать посуду в мойку, развернулась и с тревогой взглянула на свое семейство.
Воцарилась тишина. Только что прозвучавшие слова… Это была даже не грубость. Это было… Ох, это было нечто совершенно непростительное!..
— Что мне надо, говоришь? — холодно уточнил отец.
— Павел, успокойся, — тихо сказала мать. — Потом будешь учить их манерам. Пусть сначала ужин закончат, а то опять в тарелках насвинячили…
— Ну, пусть закончат, — согласился отец, но его скулы так и ходили ходуном он гнева.
Близнецы замерли, не шевелясь. Егору было не так уж трудно пересилить себя и подчиниться, но он чувствовал, что Родька этого делать не собирается.
Отец откинулся на стуле, сложил руки на груди и жестко приказал:
— Быстро вилки в руки! И чтобы через минуту отдали матери чистые тарелки!
— Я не буду есть, — спокойно сказал Родька.
— Не будешь? — поднял брови отец. — Ясно… Егор?
Егор готов был прикончить и свою ненавистную порцию, и заодно вылизать Родькину тарелку дочиста, только бы завершить все миром… Стоит только сейчас проглотить эту остывшую гадость, и можно будет спокойно улизнуть в спальню… Очень хотелось выйти сухим из воды, но Егор представил, чем дело может кончится для Родьки, и оставить брата наедине с отцовским гневом Егор не решился.
— Я тоже не буду, — прошептал он и невольно втянул голову в плечи.
— Отлично, — процедил отец, встал и, обойдя стол, остановился позади сыновей.
Егор никак не мог понять, что же сейчас будет…
И тут же жесткие пальцы больно сцапали воротник его рубашки, зацепив в пригоршню и кожу, и Егор, успев только жалобно вскрикнуть, ткнулся лицом в тарелку с остывшим ужином. Рядом сдавленно застонал Родька…
— Павел! — раздался возмущенный голос матери. — Да ты что, с ума сошел?!!
— Изображают из себя поросят, так пусть будут поросятами до конца!.. — рявкнул отец. — Сколько можно терпеть этот выпендреж?!..
О, Боже, как это было гадко!.. Отцовские руки не давали мальчишкам разогнуться. Челка Егора мокла в сметане, и он уже чувствовал, что бессильно плачет от немыслимого унижения…
И вдруг Родька рядом рванулся со своего стула, выворачиваясь из руки отца. Отец шумно выдохнул, крякнул, но отпустил обоих мальчишек.
Егор вскочил, зацепился за угол стола, свалился на пол. Ему даже оглянуться назад было страшно.
Родька бросился бежать из кухни, по пути наклонился к Егору, схватил за локоть и потащил за собой.
Близнецы вбежали в свою спальню.
Родька сразу же опустился на колени рядом со своей кроватью и принялся вытирать лицо краем покрывала.
— Что ты делаешь?! — обомлел Егор, видя как на ткани появляются влажные жирные следы. — Что ты делаешь, придурок?!!
— Наплевать, — процедил Родька и взглянул на брата снизу вверх. Хватит терпеть, надоело… Надоели они мне оба…
Егор поежился и всхлипнул.
— Не реви! — презрительно фыркнул Родька. — Утрись и не реви! Не стоит он того…
Егор машинально утерся рукавом рубашки, пошмыгал носом, загоняя обратно щекочущие слезы и, несмело подойдя к двери, прислонился к ней ухом.
В кухне бушевала гроза и накалялись страсти.
Егор отпрянул от двери. Нехорошие предчувствия не оставляли его.
Грандиозных скандалов не было уже давно, а тут такой удачный повод…
Егор обернулся. Брат сидел на кровати, устало свесив голову.
— Знаешь, Родька, по-моему, нам сейчас еще достанется… — неуверенно проговорил Егор, прислушиваясь к отзвукам перепалки на кухне.
— Ничего, переживем… — буркнул Родька. — Слушай, глянь, что такое у меня на шкирятнике… — он покрутил головой и сморщился. — Черт, больно как…
Егор подошел, глянул и только выдохнул:
— Ух ты!..
На шкирятнике у Родьки красовались отпечатки трех отцовских пальцев, три округлых, воспаленных багровых пятна, прямо над кромкой воротника.
— Что там такое? — уточнил Родька.
— Пальцы… Как он хватанул тебя в тарелку макать, так и осталось… Будто ожог… — сбивчиво пояснил Егор. — Странно как, никогда такого не видел…
Родька нахмурился:
— Ладно, переживу…
Егор невольно всхлипнул.
Родька совсем насупился:
— Ты еще тут сопли распускать будешь… Заткнись!
Дверь распахнулась.
Отец стоял на пороге, подбоченясь и разглядывал сыновей уже без прежнего безотчетного гнева, но с очевидной решимостью навести порядок в своих владениях.
— Родион, подойди ко мне! — жестко, но вроде бы спокойно приказал он.
Родька закусил губу и встал. Глаза его сузились, задергалась жилка на виске… Сделав пару шагов в сторону отца, Родька остановился, подавил вздох и коротко уточнил:
— Что?
— Я могу поговорить с тобой без «что»? — произнес отец, скривившись. — И разговор будет серьезный… Егорка, выйди-ка вон! С тобой я поговорю отдельно. И прикрой дверь…
Егор растерялся. Ослушаться отца после всего было страшно.
Лучше, наверное, будет не злить отца, раз тот вдруг решил сменить гнев если и не на милость, то на что-то вроде того…
Родька все так же стоял рядом с отцом и смотрел себе под ноги.
— Присядь, Родион, — проговорил отец. — Давай кое-что обсудим…
Родька не пошевелился.
Отец протянул руки к Родьке, обнял его за плечи и, мягко нажимая, стал усаживать на кровать.
Егор поспешил из комнаты, но тут за его спиной раздался странный тоненький вой, словно щенку на хвост наступили. Егор еще не понял, что это такое, но у него сразу же сердце в пятки ухнуло. Он обернулся и с изумлением увидел, что Родька, неудачно попытавшись вырваться из обнимающих его рук, заваливается на бок…