Потом госпожа Абелия перешла к более тщательному изложению событий вокруг Хардийской империи. При этом намекая, что пересмотр государственных границ еще весьма далек от своего завершения.
Изменения на Земле перешли в созидательную фазу.
Глава 29ШЕСТЬ ТЫСЯЧ ЛЕТ НАЗАД, БЕНЗИК
Ни представления, ни кровавой мести не получилось. Царь Качевенон уже с раздражением допивал пятый кубок вина, когда к нему стали прибывать вестовые с первыми необнадеживающими докладами:
– Левое взгорье оставлено противником без всякого боя. Никого в пределах видимости не оказалось.
– Правый фланг занят без единого промедления. Враг не обнаружен.
– Лучники заняли все пространство между взгорьями, но толпы убегающего в их сторону противника так и не появилось.
Все доклады завершались одним и тем же вопросом:
– Что предпринимать дальше?
Подобное поведение вначале показалось очень странным и опять насторожило как самого царя, так и нескольких его наиболее грамотных в тактике и стратегии современников. Приказали тщательно осмотреть все обочины дороги на предмет скрытых в земле ловушек и засад. И только когда убедились в отсутствии оных, со всей надлежащей осторожностью войско двинулось вперед. Никаких неприятных сюрпризов в пути не оказалось. И лишь выйдя на очередной оперативный простор для кавалерии, один из советников воскликнул в озарении:
– Они ведь просто задержали нас в пути!
– А что это им дало? – продолжал злиться царь.
– Таким образом, мы можем не успеть к месту безопасной и удобной ночевки. Это раз! – стал перечислять советник. – Если разместимся лагерем в открытом поле, враг наверняка ночью предпримет массированную атаку со всех сторон. А потом и скроется в любой стороне полной темени. Это два! И три: любое наше промедление – это повышение обороноспособности крепостной стены. Да и всего города в целом.
Качевенон постарался удержать раздраженное пожатие плеч и презрительную улыбку. Своих воинов ему жалеть не приходилось – чем больше их сдохнет под стенами, тем больше добычи достанется ему лично. То, что в ночи могут скрыться нападающие партизаны, тоже погоды не делало. Все равно такие наскоки Харди в итоге не спасут. А вот удобства ночного лагеря упускать не стоило.
Поэтому он скомандовал:
– Силы распылять не будем. Вперед, в прежнем ритме! Разве что в пределах видимости нужной нам долины отправим вперед первую тысячу кавалерии. Пусть все тщательно проверят.
Затем небрежно отшвырнул свой кубок в сторону виночерпия и, не скрывая раздражения, пополз в спальную часть своей повозки, устланную подушками:
– А меня не будить до самых сумерек! Буду отсыпаться! Здесь тоже сказалось мышление одного из советников, который рассчитал, что к Харди войско приблизится завтрашним вечером и, скорее всего, с ходу приступит к штурму. Поэтому царь и намеревался значительно изменить свой режим бодрствования, практически переходя на ночной образ жизни. Ему всегда нравился грабеж при неровном свете пылающих факелов и разгорающихся пожарищ.
Дальнейшее продвижение египетского войска прошло без единого осложнения. И как только сумерки стали сгущаться, поставили огромный лагерь и начали устраиваться на ночлег. Военачальники не оставили врагу практически ни одной лазейки для неожиданной ночной атаки. Выставлялись усиленные посты, сооружались временные заграждения, вокруг долины рыскали десятки усиленных отрядов кавалеристов. Да и за внешним периметром всего лагеря всю ночь горели внушительные костры.
Когда повозка с египетским царем остановилась, самодержец взобрался на облучок и горделиво осмотрелся в отблесках завершающегося дня. И его внимание сразу привлекли гигантские, хорошо видимые издалека столбы черного дыма. Недоуменно хмыкнув, он обратился к собравшимся у его ног советникам:
– С чего это они так коптят?
– Скорее всего, подают сигналы друг другу или своим союзникам.
– Ага! Значит, и союзники у них, возможно, появились?
– Да пусть хоть всех соберут! Нам они не противники. Царь опять уставился на дымы, бормоча в задумчивости:
– Ну ладно, вот те два столба – это сигнал самому городу, что мы уже близко. Но вон тот столб, на юге, для кого он предназначен?
– Прикажете проверить?
– А что в том направлении?
– Пять сотен нашей тысячи лучников заняли оборонительные позиции у истоков этого ручья уже несколько часов назад и лично проверили чистоту проточной воды. Медики тоже проверяли своими средствами. То есть по всей длине ручья раскинуты наши войска. Если противник предпримет атаку с той стороны, он встретит достойный отпор. Да и нас предупредят сразу – световыми сигналами.
– Тогда оставьте все как есть, не будем поддаваться на провокации. Разве что к источнику отправьте сотню-другую, на всякий случай.
– Принято к исполнению, ваше величество.
Качевенон Солнечный посмотрел на спешно возводимый царский шатер, слез с облучка и отправился к месту своего ночного бдения, на ходу поманив жестом к себе двух самых доверенных советников, с которыми намеревался в последнюю ночь перед штурмом еще раз пройтись мысленно по нарисованным на громадной схеме контурам крепостной стены. Его лазутчик в свое время поработал на славу.
Но уже возле самого шатра еще раз оглянулся на юг, лихорадочно перебирая в уме все варианты такой сигнализации. В итоге произнес пророческое суждение:
– Утром все станет ясно.
На самом деле таким странным костром хардийцы давали сигнал своим трем добровольцам, засевшим в неприступных пещерах. Через одну из редких щелей они могли наблюдать верхушку дальней возвышенности, и именно это натолкнуло капрала на гениальную мысль использовать эту дырку в скалах для подачи сигнала к началу потравы. В крайнем случае, если операция «Торможение» окажется сверхэффективной и египетское войско войдет в Долину сна в темноте, действовать следовало без всякого сигнала – как только наступит ночь. На случай остановки противника на дальних подступах были разработаны и опробованы другие сигналы.
«Торможение» продвижения врага прошло блестяще. И поэтому дым потянулся к небесам еще в светлую часть суток. Сноровистые кавалеристы, вызвавшиеся добровольцами на самое ответственное дело, сразу же принялись на ощупь заливать в лужицу под ногами сваренное Бензиком средство. Работа спорилась: один аккуратно лил, второй оттаскивал опустошенную тару, а третий подтягивал очередную бутыль, закутанную в тряпки и уложенную в тростниковую оплетку. Бесцветная жидкость без вкуса и запаха просачивалась наружу и стекала в общий водоем. Оттуда воду черпали воины семи охранных сотен лучников и поили своих животных. Их повара в полковых котлах варили поздний ужин. В низинах ручья, уже вне пространства, занятого временным лагерем, воду пили еще более многочисленные табуны уставших за день животных. Практически после этого от речушки оставалось только пустое, слегка влажное русло. А в самом лагере воины запасливо пополняли фляги и бурдюки на завтра. Вряд ли теперь до самого города встретится хоть один не отравленный колодец. Пили сами и ели сваренную похлебку. Вкусной воды было много. Слишком много…
Наблюдатели подкрадывались к лагерю на расстояние прямой видимости почти всю ночь. То ждали, пока пропадет топот конных разъездов: их не стало слышно после полуночи. То присматривались к прохаживающимся пешим дозорам, пока и тех не стало видно на фоне лунного неба. Постепенно стихали и все остальные шумы в лагере, а к самому рассвету не стало слышно и многочисленного всхрапа лошадей и резкого рева верблюдов. Все стихло. Разве что на рассвете раздалось несколько заполошных криков да из центра замершего лагеря бешеным аллюром рванулись какие-то всадники на лучших скакунах. Наблюдателям показалось, что это какие-то посыльные, но в этот момент раздался звук боевого горна, возвещающего начало атаки. Дозорные кинулись вырезать затихших возле костров воинов наружной охраны, а следом за ними со всех склонов покатилась волна готовых к бою рыцарей Харди. Семьсот экипированных бойцов и триста лучших помощников из числа городского ополчения готовы были убивать каждого, кто встанет им навстречу с оружием в руках.
А со стороны города теперь виднелись дымы сразу четырех костров, коптящие небо чуть ли не единым малым квадратом. По этой команде затаившиеся в дальних тылах египтян кавалеристы численностью в пятьдесят человек под командованием капрала понеслись на восток. В их задачу входило отбить у противника невероятный по ценности обоз. Как оказалось впоследствии, и с этой задачей лихой отряд справился идеально. Из немногочисленной охраны обоза удалось вырваться – и тем самым спастись из плена – всего лишь неполному десятку возниц и охраны. Зато все до единого буйволы вместе с телегами так и продолжили свое продвижение в сторону Харди. Но при этом сменив хозяев и став собственностью возрождающейся империи.
К огромному сожалению, несущимся на лихих конях нескольким «посыльным» удалось издали заметить захват египетского обоза и обойти опасность стороной.
А вот немногочисленному войску Харди в Долине сна сражаться оказалось не с кем. Вражеские дозорные обездвиженно лежали по периметру лагеря, ни от одного бивака никто не поднялся навстречу, и вообще создавалась полная иллюзия мертвого царства. А через полчаса интенсивного разоружения бесчувственных пленных раздались первые испуганные выкрики:
– Дальше лежат только мертвые!
– Возле этих палаток – тоже!
– И те, кого мы уже связали, кажется, умерли…
Вот так и превратилась Долина сна в Долину смертельного сна. При всем своем умении и великом медицинском опыте Бензик Яруги ошибся при варке страшного зелья – и практически все египетское войско вымерло в течение ночи. Пала и треть всего поголовья верблюдов, и четверть поголовья лошадей. Больше трети из оставшихся животных еще долго, в течение нескольких недель, болели.
Пожалуй, именно о павших четвероногих помощниках человека весь город скорбел бы больше всего. Но оказались и еще непредвиденные, самые печальные жертвы. Три добровольца, вливавшие отраву в источник, тоже были мертвы в своей каморке. Причем по следам было видно, что когда потерял сознание от ядовитых испарений первый кавалерист, друзья оттащили его в сторону и продолжили свое дело. Когда впал в предсмертный сон второй герой, то третий продолжал выливать бутыли в одиночку, жертвуя собственной жизнью ради всего Харди. Последние бутыли он просто разбил рукоятью кинжала, понимая, что отрава и так стечет до самой лужицы. И уснул со счастливой улыбкой на губах.