– У меня есть выбор?
– У вас его точно нет)))
– Я только одного не пойму, что значит, «работать на кибердемократию»?
– А вы, вообще, понимаете, что такое кибердемократия? И где она начинается, и где заканчивается? Что такое киберфашизм, мы все примерно понимаем. Нам его Голливуд регулярно показывает в кино. Что такое киберкоммунизм не совсем ясно, хотя в основе создания Сети как раз и лежали идеи коммунизма. Интернет как благо для всех, где все бесплатно делятся друг с другом информацией. Позже в сеть пришли корпорации, заполненные отделами Интернет-маркетинга, CEO- и SMM-продвижения, и коммунизм Интернета сдулся, как СССР при Горбачёве. Но вот что такое кибердемократия, этого не понимает никто.
А ведь любая демократия начинается с детства. Вот, возьмём, к примеру, меня. Я был подвижным ребенком. И моя бабушка. А именно моя бабушка и занималась моим воспитанием, потому как родителям было всегда некогда, у них была работа и своя личная жизнь, и тот факт, что я стал интеллигентом и приличным человеком, это заслуга в основном моей бабушки, человека глубоко начитанного и умного, а потому отсидевшего десять лет в сталинских лагерях. Нет, конечно, во мне осталось что-то от хулиганства махачкалинских улиц с их интернациональной бесшабашностью, и это хулиганское начало вкупе с унаследованной от бабушки интеллигентностью ведут меня по жизни, спасая, подобно Ясона, от сцил, харибд и сирен нашей будничности и забот повседневности.
Так вот, бабушка моя, посмотрев, что я ношусь целыми днями на улице, решила отдать меня в спортивную школу. А я, вообще-то, спорт не люблю, я, вообще, с детства, как Черчилль, своим хорошим здоровьем обязан спорту – я им никогда всерьёз не занимался. Нет, были, конечно, периоды, когда я, например, несколько лет подряд активно играл в футбол, но именно играл, а не занимался. Он для меня был игрой, смотреть футбольные матчи я не люблю… Это как с порнухой: кто-то любит смотреть, а кто-то – участвовать. Большинство же, конечно, любит и смотреть, и участвовать, хотя чего там смотреть, ведь новому ничему не научишься. А ещё я недолго занимался ушу. Есть определённое удовольствие в этих неторопливых восточных практиках типа ушу или цигун. Но понимание этого удовольствия приходит лишь с возрастом.
Так вот, значит, бабушка.
Бабушка взяла и отвела меня зачем-то в спортшколу. Мне было лет шесть или семь, кажется, и моё мироотношение к спорту ещё не сложилось в цельную систему его полного неприятия. Но в спортшколу меня не взяли, так как я не смог подтянуться пять раз. Три раза смог, а больше – нет. Мне тогда стало обидно, что меня в спортшколу не взяли, и я решил. нет, не штурмовать турник до кровавых мозолей, я просто решил, что стану умным и красивым. И стал.
Жили мы в кавказской республике, где все шли в спорт, и только единицы – в поэзию и искусство. Социальный лифт спорта в республиках Кавказа работает до сих пор. А ведь я в детстве очень неплохо рисовал, но в художественную школу меня не отдали. И, может быть, к лучшему (я и сейчас рисую без всякого художественного образования, потому что не ограничен канонами, стереотипами и правилами). Так вот, те художественные задатки, которые у меня были, не получили в детстве своего развития, поэтому к искусству я пришёл только в зрелом возрасте вполне осознанно. И не знаю, хорошо это или плохо, что я стал умным и красивым, а не тупым и сильным. Что не стал ни художником, ни поэтом, ни писателем, ни музыкантом, ни даже учёным, а стал чем-то большим.
Так вот, демократия начинается с детства. И если мама говорит тебе, что ей кажется, что ты ещё не наелся, а ты уже практически давишься этими варениками с картошкой, которые терпеть не можешь, что ты нетепло одет, когда на улице жара, и все твои друзья одеты легко, что ты уже долго сидишь за компьютером, а не пойти ли тебе погулять на улице, или что ты долго гуляешь на улице, не пойти ли тебе домой, и т д., и что она лучше знает, что для тебя лучше, то это не только проявления материнской заботы и любви – это ещё и формируемые зачатки будущего приятия авторитаризма. А потом ты соглашается, что твой учитель, начальник, вождь лучше тебя знает, как тебе жить. И вместе со всеми идёшь радостно строить собственный электронный концлагерь в Инстаграмах и Телеграмах.
Я тебе сейчас вообще по секрету скажу, что киберфашизм от кибердемократии отличается всего лишь количеством электронных концлагерей. Просто в кибердемократии их больше, и тебе позволено выбирать себе по вкусу или даже быть во всех сразу. Не существует никакого Private в сети, это один большой барак, где каждый следит за каждым, хотя ему нет дела ни до кого, кроме самого себя.
– То есть, вы хотите сказать, что возможность выбора концлагеря по своему вкусу ещё не есть свобода? Ну, это и так очевидно.
– А так ли это очевидно?
Первая ласточка нового ГУЛАГа(сказ старого эскимосского шамана)
– А я, мой дорогой друг, прекрасно помню первую ласточку нынешнего ГУЛАГа. Её первый робкий полёт начался в тот самый момент, когда два вождя нашего племени решили поменяться своими чистыми чумами. И один переехал из красного в белый, а другой – наоборот. И тогда тот, который оказался в красном, взял и сказал: «Модернизация!». И все интеллектуальные попугаи нашего племени защебетали тысячей голосов: «Модернизация! Модернизация! Модернизация!», добавив это слово к уже всем известным словам «инновации» и «инвестиции».
И только старый шаман, всю жизнь учивший молодёжь жить в мире с духами, сохранял гробовое молчание в этом общем хоре восхищённых голосов. А так как старый шаман имел хорошую память, вспомнил он, когда ещё в его племени случались модернизации. И было за всю историю его племени только два вождя, которые делали что-то подобное. Один из этих вождей считался великим реформатором, а второй – кровавым тираном. И дюже задумался старый шаман: а чем модернизация великого реформатора отличалась от аналогичной у кровавого тирана? Подумал-подумал, и понял, что ничем. И тогда старый шаман взял и зарисовал эскимосским рисунчатым письмом на стене своего чума две предыдущие модернизации.
И вот, что у него получилось. Каждую из них начинал вождь лично. Каждый раз вождь собирал вокруг себя верных сторонников, которым давал многие привилегии. А ресурсы на модернизацию великий реформатор, как и кровавый тиран, брали из племенного капища, предварительно напугав до смерти жрецов. И наконец, каждая модернизация делалась за счёт кого-то. При великом реформаторе этими «кто-то» были простые люди – охотники и собиратели, и при кровавом тиране – тоже простые люди. И хотя между этими двумя модернизациями лежало много лет, понял тогда старый шаман, что иного способа модернизации в нашем племени нет. А как понял? Вечером у костра взял и рассказал всему племени о том, что у нынешнего вождя никакой модернизации не будет, так как, во-первых, он на самом деле и не вождь вовсе, а так, заместитель настоящего вождя на время паводка и недорода. Во-вторых, нет у нынешнего вождя никаких сторонников, которым он мог бы дать многие привилегии. И даже нет привилегий, которые он может кому-то дать. Да и ресурсы нынешний вождь из капища брать не посмеет, потому как сам боится гнева жрецов и всячески их ублажает дорогими подарками. Однако, сказал старый шаман, ваш козлиный хор голосов, поющий слово «Модернизация!», уже запустил Колесо Великого Случая, и хотя никакой модернизации не предвидится, в первую очередь, как всегда, пожертвуют простыми людьми – охотниками и собирателями.
Молча встретило племя слова старого шамана. Молчали и вожди.
А после взяли и отстранили на год старого шамана от преподавательской деятельности, дабы не смущал он своими крамольными речами разум интеллектуальных попугаев своего племени.
Вот ты, мой дорогой друг, сейчас спросишь меня, а с чего это я решил рассказать тебе историю старого шамана, и при чём тут первая ласточка нового ГУЛАГа?
А при том, мой дорогой друг, что любая модернизация на нашей земле начинается с ГУЛАГа и им же и заканчивается, будь это модернизация великого реформатора Петра Алексеевича или кровавого тирана Иосифа Виссарионовича. Просто в ГУЛАГе Петра Алексеевича не было своих Александров Солженицыных и Варламов Шаламовых, которые могли бы в красках передать весь ужас петровских реформ. Некому было рассказать обо всех загубленных на строительстве Санкт-Петербурга, армии и флота душах, чьи останки до сих пор лежат в болотистой жиже убранных в гранит каналов Невы. Ну не было при Петре Алексеевиче интеллигенции, а если бы была, был бы тогда в Питере свой музей ГУЛАГа времён Петра I.
Однако нынешний ГУЛАГ отличается от сталинского так же, как появление огнестрельного оружия у эскимосов – от столыпинских реформ. Нынче не нужно в товарные вагоны грузить народ и отправлять его на Колыму в качестве дармовой рабочей силы. Нынешний ГУЛАГ стал добровольным, это ГУЛАГлайт. Ты просто берешь ипотеку на двадцать лет, кредит на машину на десять лет или кредитную карту навсегда. И держишься за своё рабочее место руками, зубами и ногами. А на работе у тебя эффективный контракт на год, и если тебя по результатам года признают неэффективным, ищи себе другую работу, потому как эффективным манагерам, придумавшим эффективный контракт, нужно выжать из тебя все соки, и в этом деле они ничуть не милосерднее сталинских вертухаев.
Кстати, сегодня решил посетить столичный музей ГУЛАГа, а он закрыт до октября… К чему бы это?
Последний враг
– Знаешь ли ты, Neomesis, что такое одиночество?
– Не называй меня больше этим именем. Что умерло, то умерло и воскреснуть не может.
– Как знать, как знать…
– Я похоронила навсегда эту часть своей жизни!
– Хорошо, не нервничай. Скажи мне, ты одинока?
– А разве мы все не рождаемся одинокими и такими же умираем?
– Молодец!)))) Отвечать вопросом на вопрос, это по-нашему, по-казачьи))) Да, ты абсолютно права, но мы не только рождаемся одинокими и такими же умираем. Вся наша жизнь есть побег от одиночества. Мы боимся остаться наедине с собой, поэтому ищем себе вторую половину, друзей, приятелей. Не дай бог, человек остаётся один. К примеру, приехал он в командировку в чужой город. Что ему делать вечером? Идти в кабак и, выпив лишку, начать искать себе компанию, приставая к сидящим за столиками людям, соря деньгами. Я не раз наблюдал такую картину. Ведь, в конце концов, не может