(Припев)
Ойся, ты ойся,
Дрон, меня ты бойся,
Я ж тебя споймаю,
Глупое девойсо. (2 раза)
Они вернутся, я уверен,
Поставлю на кон свой смартфон,
Но защитим казачьей сотней
Единый Хиггса мы бозон.
(Припев)
Ойся, ты ойся,
Дрон, меня ты бойся,
Я ж тебя споймаю,
Глупое девойсо. (2 раза)>
«Тьма, пришедшая со Средиземного моря…»
– Ты, мой дорогой друг, задумывался ли когда-нибудь, что станет с твоей жизнью, если отключат электричество? Не на пару-тройку часов, как это бывает и сейчас, а навсегда. Прям как у М. Булгакова, «тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город…». Только представь себе – раз! – и какой-то злодей костлявой рукой свободного рынка взял и отрубил рубильник навсегда… Первые два дня сидящие и медленно замерзающие в своих домах-ульях юзеры пытались бы звонить по мобильникам на горячие линии в безуспешных попытках выяснить, что же случилось, и когда же их никчёмная жизнь вернётся в прежнее русло, но ответом им была бы только тишина эфира, и с каждым часом таких попыток становилось бы всё меньше и меньше, так как зарядка смартфона уменьшалась бы, но зато увеличивалось осознание того, что мир схлопнулся, и надеяться теперь больше не на кого. И пока юзеры сидели бы и ждали, что появится «волшебник на голубом вертолёте» и опять всем незадорого покажет кино, лишь только самые отчаянные в первые минуты Конца Света взяли бы в руки топоры викингов, кинжалы горцев, казачьи шашки и отправились к ближайшим армейским складам, дабы запастись на годы вперёд оружием и продовольствием. Большинство из них сложило бы буйные головы в первые несколько лет апокалипсиса, однако те немногие, кто выжил бы, возможно, сохранили б род человеческий.
Им опять пришлось бы скитаться по миру в поисках тепла и пищи, как это происходило тогда, когда чернокожие и кучерявые выходцы из Африки пешком и на импровизированных плотах и ржавых баржах, прячась от пограничников в кузовах трейлеров и грузовых машин, вторгались в Европу тем же путём, которым много тысяч лет до этого двигались их далёкие предки. Тогда Европа тоже стала богатым и благодатным местом, климат улучшился, Великий ледник отступил на север, обнажив луга, полные сочных трав, манившие многочисленных травоядных, а вслед за ними – шли хищники на четырёх и двух ногах. Но в этих благодатных землях уже жили немногочисленные коренные европейцы-неандертальцы, удивляя понаехавших своей белой кожей, прямыми волосами и чрезмерной толерантностью. Но шансов выжить в этом мультикультурализме у неандертальцев не было, – лишь три процента их генома сохранилось в нынешних жителях Европы, дав им в наследство белую кожу и прямые волосы. И вот, спустя тысячелетия, новая волна чернокожих и кучерявых кочевников из Африки шла проторенной тропой на сытый и благодатный север, иногда смешиваясь с немногочисленным местным населением.
– А правда, что, когда Машине всё-таки удалось заполучить бозон Хиггса, она познала себя и, осознав всю бессмысленность своего бытия, сама себя выключила?
– Так рассказывал моему отцу его отец и мой дед, а ему – его отец, а его отцу – его отец. А вместе с Машиной выключились все приборы, и исчезло электричество, как будто чья-то костлявая рука взяла и отрубила рубильник. Большинство юзеров умерло от голода и холода в своих ульях жизнеобеспечения, до последней секунды надеясь, что отключение это временное, что вот-вот оно закончится. Говорят, многие вообще так и не поняли, что это был апокалипсис, считая отключение очередным «сроком», который наложил на них ИИИ за какую-то провинность. И лишь те немногие, кто нашёл в себе смелость выбраться в первые часы апокалипсиса из своих ульев и отправиться в великое путешествие по миру, выжили. Мы с тобой, мой друг, сидящие сейчас здесь в этой пещере у костра – далёкие потомки тех немногих выживших, рискнувших променять машинный рай Искусственного Интеллекта Истины на полную невзгод и опасностей жизнь охотника за антилопами.
Лёжа в полной темноте своего обесточенного улья жизнеобеспечения, Вера Павловна вслушивалась в липкую, как майский мёд, тишину. Ей вспомнились стихи, пришедшие в голову во время одного из «сроков»:
…О, злая суета надуманного мира!
Твой холод вековой добрался до кости
издевкою лжеца и хаосом Кашмира.
Тебя ещё никто так ловко не постиг,
как знаю я тебя, как я тебя слагаю
из камфорной тоски стареющих богов.
Ты – пастбище моё, отеческий аккаунт,
мной вынутый со дна истлевших сундуков.
Да, всё, что есть в тебе, не чисто и не ново,
и, глядя в твой зрачок, я думаю: «Какой
неистребимый страх… И только я – основа,
в котором суета обрящет свой покой»[5].
Негромкое жужжание, которое всегда было спутником её предыдущих «сроков», куда-то исчезло. Механизм, долгие годы служивший ей домом, в один миг превратился в душную могилу, полную спёртого воздуха, которого с каждым вздохом становилось всё меньше. Neomesis, жадно хватая открытым ртом воздух, закричала… В этот момент что-то твёрдое упёрлось ей в грудь. Машинально схватив руками нечто, упирающееся в неё, она почувствовала, как кто-то там, с другой стороны стал тянуть её к себе. Она разжала руки и… проснулась.
Эпилог
Ранним солнечным утром, когда первые лучи небесного светила только-только легонько коснулись моих век, вторгаясь в пространство ночного мира грёз, слышу я сквозь сон незнакомый и тревожный детский крик: «Мама, вставай скорей! Война!». Открываю глаза и лежу, боясь пошевелиться, умом отчаянно пытаясь понять, явь это или сон.
UNION+SELECT+ALL
ФРАГМЕНТЫ МАШИННОГО КОДА ИСКУССТВЕННОГО ИНТЕЛЛЕКТА ИСТИНЫ
Прогулки по Ставрополю
Признайся честно, дорогой камрад,
Витрин огни мозолят взгляд?
Не радуют протоптанные тропы
Провинциала-мизантропа?
Так мы пойдём другим путём
И кое-чего мы там найдём,
В чём сохранился дух эпохи
Вдали от суеты и суматохи.
Туда, где не была нога туриста,
Пусть будет путь наш неказистый,
И вдалеке от троп известных
Постигнем тайны зданий местных…
Довольно много поездив по европам и азиям, последнее время стал я уставать от мест, заточенных туриндустрией под нашего брата. Всё больше мне стало казаться, что популярные туристские маршруты, по которым каждый день проходят разнородные людские толпы, давно утратили свой истинный дух и тихое очарование, превратившись в лубочную картинку с её типичной кичевой простотой и всеядностью.
Поэтому, когда меня как историка время от времени просят организовать для гостей какую-нибудь экскурсию по Ставрополю, я пытаюсь увести их с протоптанных туристических дорожек, которые описаны во всех справочниках, и отправиться туда, где сохранился дух южного провинциального города, где можно заглянуть в его истинное лицо, лишённое всякого косметического блеска, характерного для центральных улиц и площадей.
И наше путешествие по Ставрополю мы начнём с улицы 8 марта, бывшей Шипкинской, названной так в честь героев обороны Шипки, одного из ключевых и наиболее известных эпизодов в русско-турецкой войне 1877–1878 гг. В 1838 году тут началось строительство казармы для рекрутов и помещений для нижних чинов Первого Линейного Кавказского батальона. Казарменный городок положил начало образованию новых улиц, одна из которых позже получила название Шипкинской. Начиналась она от тюремного замка и шла до современного Даниловского кладбища, ранее именовавшегося Воробьёвским.
Рассказывают, что инициатива переименовать в Ставрополе улицу Шипкинскую в улицу 8 марта была делом рук второго секретаря Ставропольского РК ВКП(б) А. В. Агафонова. По словам современников, супруга второго секретаря Ставропольского РК ВКП(б) А. В. Агафонова была очень упряма, своенравна и эгоистична, часто ссорилась с мужем из-за пустяков. Вот так, благодаря скверному женскому характеру в Ставрополе появилась улица 8 марта, начинающаяся тюрьмой и заканчивающаяся кладбищем.
Наше путешествие по улице 8 марта мы начнём от маленькой железной двери городской тюрьмы, сколько мне помнится, всегда наглухо закрытой, и сейчас бог весть знает для чего предназначенной. Однако старожилы Ставрополя рассказывают, что дверь эта была сделана в стене по приказу кого-то из тюремного руководства ещё при императоре Николае I, и якобы именно через неё выпускали на свободу заключённых, отбывших наказание. В первую очередь, говорят, это касалось тех, кто сидел по политическим статьям. По рассказам, покидать городскую тюрьму они должны были через эту маленькую железную дверь на коленях, как бы прося прощение у честного народа и всего белого света. Правда это или досужий вымысел теперь доподлинно неизвестно. Но что точно известно, что дверь эту никогда на коленях не пересекал Иосиф Сталин, который, согласно воспоминаниям лечащего врача семьи Сургучёвых Владимира Унковского, летом 1905 года скрывался от царской охранки некоторое время в Ставрополе и даже подрабатывал в гостинице Сургучёвых поваром и шашлычником. Было это вскоре после неудачного ограбления Государственного банка грузинскими налётчиками, из которых только одному Иосифу Сталину посчастливилось остаться на свободе. Кстати, из рассказа Унковского следует, что Илья Сургучёв с поваром Иосифом Сталиным, вполне «компанейским парнем», ходили по вечерам в театр, а потом спускались в погребок пропустить стаканчик кахетинского и читали друг другу стихи. Вели, так сказать, вполне богемный образ жизни, трепетно хранимый до сего дня представителями местной творческой интеллигенции. Потом, правда, Илья Сургучёв невзлюбил советскую власть и даже затаил злобу на своего бывшего приятеля по поэтическим вечерам, походам в театр и винным погребам в том далёком 1905 году, но это уже совсем другая история.