Иногда мне казалась, что это слёзы самого Милентича. И тогда я бросал своих малолетних товарищей и садился рядом. И мы вместе смотрели, как текут в трехлитровую банку слёзы старого казака.
Именно Милентич и научил меня самой Первой Истине Чистого Гнозиса: «Гонишь – не пей, пьёшь – не гони!». Ибо нет в этом благодати.
А ещё Милентич самогон делил на казачий и козлячий. Казачий – это который как слезинка чист, в нём каждую крошечку видно, каждого маленького паучка, что свил себе невидимую паутинку в пустой трёхлитровой банке. От козачего, говорил Милентич, утром голова не болит и дух чист, а вот белёсо-мутный самогон, такой, с которым обычно изображают на всяческих лубочных картинках казаков, он называл козлячим. От него и голова утром болит, и запах козлячий.
И учил меня казак Милентич, как отделять козачий от козлячего на глаз. С тех пор я спиртометром не пользуюсь, а всякое его использование считаю жуткой ересью. Объяснить я это не могу, это примерно, как гаишник не может объяснить то чувство, когда понимает, что его клиент сломался, и дальше будет только выторговывать себе индульгенцию. Объяснить я не смогу, а вот показать смогу. Так сказать, провести мастер-класс для страждущих. Прям, как Гандапас[6].
Да и ещё, одной Истине научил меня старый казак Милентич: «Голову – огню, хвост – земле!». С тех пор так и живу.
Старый казак Милентич, преподавший мне первые уроки самогоноварения, утверждал, что негоже приличному человеку пить белесо-мутный самогон, такой, с которым обычно изображают на всяческих лубочных картинках казаков, и который он называл козлячим, по той причине, что от него и голова утром болит, и запах козлячий. Такой самогон Милентич обычно выливал опять в перебродившую уже и готовую к перегонке брагу, негромко произнося при этом загадочное слово Арабора. Я, помнится, как то спросил Милентича, что это значит, на что старый казак ответил мне, что так зовут самогонного духа, кусающего самого себя за хвост. Это намного позже я стал изучать алхимию и узнал про Уробороса, свернувшегося в кольцо древнего змея, кусающего самого себя за хвост и символизирующего собой сменяющие друг друга циклы жизни и смерти в спектакле Вечности.
Однако этим летом я познакомился с секретом грузинских алхимиков, утверждающих, что им рецептурно удалось разорвать Колесо Сансары, прервав на мгновенье безумную пляску постоянного перерождения и гибели Уробороса. Потому скорее берите ручки и спешите записать рецепт, не забыв при этом использовать шифрование, дабы оградить от истины профанов и женщин с детьми.
Итак, для приготовления Эликсира Духа нам нужны:
– белёсый козлячий самогон первой перегонки, в который нужно за неделю до повторной перегонки добавить свежий пучок мяты и три нарезанных яблока.
– ещё один пучок мяты.
– натуральное молоко чёрной коровы.
Сперва в реторту кладёте пучок мяты, заливаете его молоком, после добавляете самогона первой перегонки. Если молоко в этот момент свернулось, то, значит, вы на правильном пути. Если нет, то вам подсунули подкрашенную порошковую воду от молокозавода. После того как молоко свернулось, на медленном огне начинаете процесс повторной перегонки. И не забудьте вновь отделить козачий самогон от козлячего.
Казак Милентич так учил меня отделять на глаз козачий самогон от козлячего. Если вы видите, как в кристально чистый Эликсир Духа начинают падать капли, создавая в месте падения мутную воронку, которая медленно растворяется, то следует поменять ёмкости сбора, и отделить кристально чистый Эликсир Духа от гнилой плоти Колеса Сансары.
Время отходить
Выбритый лобок
Несбыточных желаний
Отмеряет срок
Разочарований.
Липкая возня
На пути к кладбищу,
Слухов трескотня,
Пепелище.
Селезня водить,
Кликая весну,
Время отходить
Ко сну.
Встречи с Неведомым. Бурятский шаман
Сейчас я уже и не помню, когда случилось моё первое знакомство с Неведомым. Возможно, это произошло в момент рождения, когда первый проблеск моего Я стремился, подобно художнику древней Альтамиры, выбраться из тесной и душной пещеры, чтобы увидеть полуслепыми глазами яркий свет и ощутить голой кожей лёгкое дыхание ветра, и, выбравшись, вдохнуть, как в последний раз, пряный аромат утренних трав. Так я и родился, покинув материнское чрево на пару месяцев раньше срока, и поэтому вынужден теперь праздновать свой день рождения в самом начале февраля, когда суровые морозы приходят на благодатную Ставропольщину. Поэтому и праздную свое день рождение я сурово. А родился бы в апреле, был бы радостен, как Кокопелли. Но не утерпел.
Потом Неведомое каждый раз поджидало меня во сне, хватало за руки, закручивало в неведомый танец и выплёвывало обратно именно в тот момент, когда солнечные лучи, вырывавшиеся из глубин Каспия, впивались монгольскими стрелами в поросшие лесом склоны Тарки-Тау, проникая в узкие окна домов, ласточкиными гнёздами облепивших голые скалы. И, пробуждаясь, я продолжал видеть следы Неведомого из собственных снов, вплетённые в ткань повествования о том, что все мы тогда называли реальностью.
Но речь сегодня пойдёт совсем не обо мне. И даже не о Неведомом. Сегодня я вспомнил о том, как когда-то в своих поисках я набрёл на тех, кто торговал этой вечной надеждой человека на постижение смысла Бытия. Их имена уже давно стёрло Время, как стёрло оно истинное имя философа Платона, данное ему родителями, и оставило в памяти лишь позорную кличку, придуманную Сократом.
Я расскажу о моих встречах с торговцами Великой Надеждой.
Первая такая встреча состоялась в начале 90-х. Это действительно было лихое время, не в смысле бандитских разборок, к коим я, студент пединститута не стремился, да и никогда не желал в них участвовать, а в глубинном и архаичном смысле – это было время Великого Карнавала. Весь нормальный порядок, к которому нас усиленно готовила советская школа, был в одночасье вывернут наизнанку, как в бахтиновском карнавале. Вчерашние изгои становились королями, вчерашние короли – мраморными памятниками на кладбище, на книжных развалах у Дома Книги продавали «Майн Камф», в ЦУМе – спирт «Рояль», а у входа в ЦУМ дежурили одетые в белые хламиды миссионеры «Белого Братства», возвещавшие скорый апокалипсис. На лотках уличных торговцев вместе с томами Кастанеды и Олдоса Хаксли лежали брошюры «Зачем евреи убили Есенина» и «Еврейская кабала», да, вот именно так кабала, а не каббала, как бы исподволь намекая, кому именно мы обязаны внезапно открывшейся свободой. Это было время Великого Хаоса Супремы, когда старые формы мира лопнули, как детский воздушный шарик, испугав своим резким хлопком взрослых. Им, взрослым, в этот момент почему-то почудилось эхо Великой Войны, но на нас, по сути детей, этот хлопок произвёл противоположное действо, и мы услышали в его отзвуках эхо выстрела «Авроры» в древнем притихшем городе наших надежд.
Возвращаясь как-то из института домой, я увидел большую афишу «Бурятский Шаман в Ставрополе». Надпись «Вход бесплатный» на меня, студента начала 90-х, действовала так же, как вывеска SALE 70 % в бутиках «Космоса» действует на современных сорокалетних ухоженных дам. И ведь за плечами, как и у этих самых дам, у меня, студента, уже был богатый, но, в основном, теоретический опыт, навеянный трудами Карлоса Кастанеды и Мирчи Элиаде. И вот ты стоишь у вывески и понимаешь, что совсем скоро сможешь совершенно на халяву прикоснуться к живой традиции Неведомого. И это чувство, поднимающееся какой-то еле ощутимой волной по позвоночнику и проливающееся тоненьким ручейком прямо в макушку, да, именно в макушку, куда-то под черепную коробочку, в самый центр моих нейронных связей, почему-то не позволило взглянуть критично на последующий текст в афише, который обещал чудеса всеобщего исцеления и, в частности, утверждал, что во время сеанса массово выйдут камни из почек.
И вот уже я внутри, в большом зале кинотеатра «Салют», забитом под завязку. Хотя сеансы с участием шамана идут уже третий день каждые два часа. Я был там один, юный неофит Неведомого, только начавший делать первые, ещё робкие шаги в мир полной всевозможности. Вокруг меня сидели преимущественно те самые дамы лет сорока, которые сейчас ходят по распродажам, и в чьих глазах, несмотря на напускную серьёзность и следы дорогой косметики, и тогда и сейчас замечаю я отблески вселенского одиночества и скорби.
В углу сцены сидело нечто, отдалённо напоминающее мешок картошки. Лишь головной убор, закрывавший лицо какими-то медными висюльками, позволял предположить в мешке эмиссара Неведомого. Звуков мешок не издавал. В центре сцены женщина тех же лет – как они, эти женщины, друг друга находят? – в белом воздушном одеянии, так контрастирующем с белыми мешковатыми рубищами адептов «Белого Братства», стоящих у ЦУМа, вещала о Великой Силе шамана, враз исцелившей Аллу Пугачёву и Иосифа Кобзона от страшнейших недугов. В это время в рядах появились бойкие торговцы, предлагавшие всем купить – внимание! – серебряный крестик, лежавший на Гробе Господнем в Иерусалиме, воду из реки Иордан и виниловую пластинку Валерия Леонтьева. В этот момент женщина в белом стала рассказывать о чудодейственных свойствах каждого из предметов. Тот факт, что бурятский шаман, сидящий мешком в углу, мог быть даже не крещён, а сами его сеансы чудодейственной магии мало вписываются в христианскую доктрину, никого из сидящих в зале совершенно не смущал. Но, если с первыми двумя предметами у меня вопросов не возникало (это жестокий бизнес, и сентиментальности в нём места нет), то с третьим – виниловой пластинкой Валерия Леонтьева – были полные непонятки. Однако дама в белом их быстро устранила. Оказалось, что пластинка Валерия Леонтьева была собственноручно заряжена шаманом на исцеление. И для достижения положительного эффекта её достаточно всего лишь прослушивать раз в неделю. Кроме того, пластинку рекомендовалось прикладывать к больным местам. Для людей, ещё пару лет до этого заряжавших воду с экрана телевизора от Алана Чумака, это звучало чистой правдой. Однако прикладывать пластинку к голому телу дама в белом не рекомендовала, потому что, дальше я цитирую первоисточник,