Будто я механизм, что собрали китайцы,
Словно конь я, в котором засели данайцы,
И ты тащишь меня в Илион оголтело.
Словно я агрегат, и я вышел из строя,
И завод Михельсона меня не желает,
Лаокоона не слышат в ликующей Трое,
Илионцев толпа от победы глухая.
Не спортсмен я, что утром тягает гантели
И бежит от инфаркта, пугая туманы,
Я люблю поваляться в тёплой постели,
Созерцая, как осень разденет каштаны.
Не стремлюсь я к триумфу, как юный Патрокл,
Обрядившись в чужие доспехи,
Всё равно всех в конце на@бёт Одиссей,
Обнаружив в защите прорехи.
Не пытайся меня перестроить,
Илиона триумф был непрочен,
Как Эней, я покину горящую Трою,
Растворившись в октябрьской ночи.
Пусть горит Илион, и пусть Гектор убит,
Мне судьбой уготована участь иная,
Не Ахилл я, а просто пиит,
Что почуял дыхание рая.
Надоело мне жить на окраине мира
Надоело мне жить на окраине мира,
Где «О’кей» и «Магнит», но не сыщешь
сортира,
Где ночами играет из тачек лезгинка,
Где с закатом не встретишь ты трезвой
блондинки.
А так хочется жить на ветвях Иггдрасиля,
Чтобы вороны пели мне сказки о силе,
И сидеть у костра с Одноглазым и Тором,
А не ехать на первую пару в заторах.
Нелегко быть шаманом в стране, побеждённой
маразмом,
Ощущая повсюду упадка миазмы,
Сохраняя рассудок, не пачкая душу,
Попытаться себя и весь мир не разрушить.
Сколь мало средь нас равнодушных
Сколь мало средь нас равнодушных,
Бездушных,
Про совесть забывших за бабки
Охапки,
С речами, как спиртом сивушным
Синюшным,
С душою, как ссаные тряпки,
Тапки.
Сколь мало средь нас никаких
Разбитных,
Не вставших, однажды упав,
Шалав,
Уставших от жизни, больных
Понятых,
Утопших у края своих переправ
Канав.
Сколь мало средь нас подлецов
Стрельцов,
Точащих кинжал за спиной
Свиной,
Опарышей духа, глупцов,
Беглецов
С извилиной мозга одной
Стальной.
Сколь мало средь нас человеков
Калеков…
Сон про доброго царя
Мокрой дроби позывной
Прорывается в мой сон,
И далёкою войной
В унисон
Ветер бьётся о бетон.
Падает орех на крышу,
Я его во сне услышал,
Конницею Тохтамыша.
Тише! —
Травы шепчут на идише.
Но лазутчиком врага
Просочилась в глаз заря,
Отобрав у дурака
Втихаря
Сон про доброго царя.
Скрипит усталая кровать
Скрипит усталая кровать,
Пугая утра тишины прохладу,
Не видя смысла ликовать
Эпохою полураспада.
И ходит ходуном матрас,
Забыв на время о страданьях мира,
Он видит нас с тобою без прикрас, —
Трагедия, достойная Шекспира.
Скорей, скорей, скорей!
Держите круче к ветру!
Я раздираем, как Загрей,
Титанами на миллиметры.
И вновь поёт усталая кровать,
Устав от одеял, замёрзло тело,
Но чакры заливает благодать,
И кундалини где-то загудело.
Тону, лови меня, лови,
Великий Ловчий, коль услышал!
Напейся жатвенной крови,
Дыхания моих двустиший.
Пролившись в мир святым елеем,
Отправить тело на погост,
В тебе родиться Древним Змеем,
Навек кусающим свой хвост.
Трудно быть Хищником в мире овощей
Трудно быть Хищником в мире овощей,
Опасно слыть вороном в стае голубей,
Петь свою песню, словно соловей,
Пока хранят молчание те, кто помудрей.
Сложно стать Богом в мире без греха,
Коль ослепло Небо, да Земля – глуха,
Где рассветы будят золотого петуха,
И светла головушка, и душа – легка.
Можно быть собою в мире без людей,
Сам себя похвалишь, сам себе – люлей,
Но собой остаться под крылом вождей,
Трудно, как слыть честным в таборе бл@дей.
Трудно быть Хищником в мире овощей,
Опасно слыть вороном в стае голубей,
Петь свою песню, словно соловей,
Пока хранят молчание те, кто похитрей.
Белка в колесе
И вроде бы порядок,
И вроде бы ништяк,
Но есть в душе осадок,
Но есть в душе косяк.
И вроде бы всё в норме,
И вроде – хорошо,
Но что-то в этой форме,
Присутствует душок.
И жизнь течет как песня
Про сыр и пироги,
Но что-то, хоть ты тресни,
Кричит тебе: «БЕГИ!».
И вроде всё в порядке,
И вроде всё ништяк,
Бежишь ты без оглядки,
Забыв надеть пиджак.
Бежишь, куда – не знаешь,
Зажав в руке коньяк,
Как гончая борзая,
Увидевши дворняг.
Потом идёшь обратно,
Побитый, как Брус Ли,
И на душе отвратно,
И кончились рубли.
Вот так бежишь по кругу,
Как белка в колесе,
При чине, при заслугах,
И даже полысел.
Но вот, прихватит сердце,
И кончится твой срок,
И заколотят дверцу
В уютненький мирок.
А там – ни ада с раем,
И гурий нет с вином,
Ты просто исчезаешь
В тумане ледяном.
И вроде бы порядок,
И вроде бы ништяк,
Но есть в душе осадок,
Но есть в душе косяк.
Чувствуя кожей ушедшее лето
Чувствуя кожей ушедшее лето,
Слушаю шорохи вялой листвы,
Вопросы мои не содержат ответов,
Слова их неясны, а смыслы – мертвы.
Усталая проза усталого мира,
Когда декаданс – лишь банальный распил,
Бросая дерьмом в надоевших кумиров,
Ты веришь, что совесть свою усыпил.
Шрамы от бюстгальтера на твоей спине
Шрамы от бюстгальтера на твоей спине
Созерцаю, сидя в тишине.
Кто у нас украл невинность наготы,
Заточив в оковах срамоты?
Дионисии куда все подевались,
Где вина и женщин не боялись?
Как Аркадии дух вольный,
Променяли мы ранец школьный?
Как полей предвечный зов
Продали за корочки вузо́в?
Поменяли Солнца теплый рай
На вонючий офисный сарай?
Как лесов и неба красоту
Предали за сети наркоту?
Как себя не сберегли,
Спрятавшись в бетонные джунгли́?
Голоса матрицы
Shaman_Aleks: Апокалептично-ностальгические чувства, вызванные первым прочтением «в один присест», были смазаны нехваткой чего-то. Для осознания «чеготости» перечитал повторно. Казацкая часть моей души вопила: «Изюму, изюму не хватает!». Однако семитские корни вынудили меня сделать окончательный вывод: не хватает объема. Образ Атамана глубже бы прорисовать… В целом идея замечательная, но форма повести для неё «тесновата». Или to be continued?
Thunderer: Книга является проработанной антологией становления Сети как центра сублимации нереализованных желаний и безграничной свободы. О том, что мы потеряли.
Neomesis: Апогей нетолерантного г@вна.
Swar: Невымышленная история жизни темных уголков Интернета, так называемого Даркнета, на фоне духовных поисков и этических коллизий лирической героини постапокалиптического эпоса, рассказываемая сошедшим с ума искусственным интеллектом самому себе.
Повесть о настоящем ИНТЕРНЕТЕ: заметки на полях
Художественный топос новой книги Дмитрия Пикалова представляет традиционное для автора пространство литературной мистификации. Здесь остро стоит проблема реальности, точнее, подлинности, и самого текста (виртуальной проекции, которая либо есть, либо ее нет), и его родовидовой дифференциации (наблюдается наложение векторов эпоса, драмы и лирики, совмещение типических черт физиологического очерка, новеллы, повести, утопии-антиутопии, вырастающих, наконец, до классической трагедийности, глубокой искренности камерной поэзии и притчевой афористичности), и мифологизированного автора, и героя/читателя, индивидуальные приметы которых скрываются за коллективным бессознательным виртуальной публичности и абстрактным понятием ИНТЕРНЕТ. При этом, глобальная Сеть, управляемая искусственным разумом, – то есть, главный герой происходящего здесь и сейчас постмодернистского действия, – оказывается абсолютно объективирована от своего создателя – человека, что образует дополнительные зоны «черной материи», как текстуальной ткани, так и ее осмысления. В эстетическом каркасе начитает мерцать бесконечное многоточие смыслов и форм их выражения, а, следовательно, – проявляться бесконечное множество перспективных неопределенностей или, как склонен изъясняться сам автор, – «сингулярность точки бифуркации на горизонте событий». «UNION+SELECT+ALL (повесть о настоящем Интернете)» – это литературная/постлитературная/ постпостлитературная головоломка.