А скажи, – спросил Сэн, когда вместе с местными жителями закончил работу, и вновь подошёл к мастеру, дивясь на стать и красоту лошади, – зачем сеять пшеницу, когда можно есть глину?
Но и у тебя в деревне сеют пшеницу? – вопросом на вопрос ответил мастер.
Да, – растерянно ответил Сэн. Почему-то он не спрашивал об этом у себя в деревне. – Но почему?
Потому что колосья красивые сами по себе, – спокойно отвечал мастер. А если они станут жёлтые, золотые, это будет ещё красивее. Человек должен творить красоту. Посмотри на свою лошадь, она ведь стала лучше?
Да, – согласился Сэн, и вновь покатил по дороге.
Теперь его не дергало на ухабах и не сносило в сторону: лошадка шла ровно и уверенно.
А пейзаж по сторонам всё не менялся. Напрасно Сэн всматривался в небо: не мелькнёт ли где голубизна? Напрасно оглядывал холмы на горизонте: не позеленели ли?
И даже солнце, на которое было больно смотреть, по-прежнему серело ярким кружком на безоблачной серости неба.
Так Сэн день за днём озирал окрестности, не встречая никого и ничего необычного. Но однажды утром, когда вновь отправился в путь после ночлега, и солнце поднялось достаточно высоко, он встретил мальчика.
Мальчик сидел у самого края дороги, и что-то лепил из набираемой придорожной грязи: недавно прошёл дождь.
Сэн присмотрелся: мальчик лепил животных. Самых разных животных: с одной и с двумя головами, с тремя, шестью и девятью ногами, и крыльями. Но очень маленьких.
Таких Сэн никогда не видел: в их местах жили обыкновенные животные: коровы, козы, свиньи, кролики, гуси и утки. Невиданных уродцев среди них не встречалось.
Ты хочешь стать животноробом? – спросил Сэн.
Да, наверное, – отвечал мальчик.
Он опустил очередное творение на землю, оно помотало всеми тремя головами, взмахнуло большими перепончатыми крыльями, разбежалось и взлетело, издавая тонкий писк.
Они всё время улетают, – пожаловался мальчик. – Я делаю их, а они улетают. Никто не хочет остаться со мной. Почему?
Наверное, потому, что маленькие, – предположил Сэн. – Все животные, которых я знал, были большими. И они не уходили от своих хозяев.
Я попробую сделать большое, – задумчиво произнёс мальчик. – Но не сейчас. Сейчас мне пора домой. Прощай.
И он побежал по тропинке, ведущей в сторону от дороги.
Сэн пошёл вслед за ним, и вскоре вошёл в деревню.
Она ничем не отличалась от его родной деревни, или от других деревень, встреченных по пути, и Сэн подумал, что, наверное, следует вернуться домой. Ведь если всюду одно и то же, зачем куда-то идти?
Правда, этот мальчик… Он лепил таких животных, каких никто не видел. Где он встречал их? Ведь по улицам деревни бродят такие же коровы, козы, свиньи, кролики, гуси и утки, какие встречаются везде.
Почему я не спросил об этом? – подумал Сэн. – Надо отыскать его.
Он принялся искать мальчика, нашёл его и спросил, где тот встречал таких животных.
Я видел их во сне, – отвечал мальчик.
И Сэн вернулся к лошади: она терпеливо дожидалась его, объедая кусты и траву. С тех пор, как она стала идеальной лошадью, она не пыталась закосить куда-то на сторону.
Много деревень миновал Сэн. Одни скрывались на дне ущелий, другие лепились к подножию высоких скал, одни стояли в густом лесу, а другие посреди бескрайней пустыни.
Но всюду встречалось одно и то же серое однообразие.
Сэн давно позабыл о том, что хотел вернуться. Куда и зачем возвращаться, если везде одно и то же?
Он ехал в тележке, глядел вперёд и вокруг себя, переваливая одну гряду холмов за другой, и вдруг замер и задержал дыхание. А сердце его забилось часто-часто: за изгибом холма открылись разноцветные пятна…
У Сэна зарябило в глазах, он даже не смог сразу определить, что перед ним: где дома, где поля, где деревья, а где река. Кто люди, а кто животные?
Всё мелькало и носилось перед глазами – а это глаза Сэна перебегали от одного к другому и никак не могли остановиться.
Сэн въехал в деревню. Спрыгнул с повозки.
Его окружила разноцветная галдящая толпа. Некоторые смотрели на него, смеясь, другие с сожалением и сочувствием.
Постепенно шум начал стихать, и к Сэну подошёл высокий человек в широкополой шляпе с разноцветными перьями и в роскошном костюме.
– Откуда ты прибыл, чужеземец? – удивлённо спросил он.
– Из дальних мест, – счастливо произнёс Сэн. – Я давно хотел попасть к вам!
– А зачем? – удивился человек. – Мы точно такие же люди, как и вы. Точно так же мы сеем пшеницу, разводим скот, строим дома и шьём одежду. Или лепим их из глины.
– Но… но у вас всё разноцветное! – пробормотал Сэн. – А у нас всё однотонное.
– А почему вы не сделаете мир вокруг себя разноцветным? – улыбнулся человек.
– А как, как это сделать? – чуть не закричал Сэн.
– Очень просто, – отвечал человек. – Надо захотеть этого.
– За… захотеть? – запинаясь, проговорил Сэн. – И всё?
– Да. Что тут такого? Прежде чем сделать что-то, надо захотеть.
– Захотеть… – пробормотал Сэн. – Я и хотел… Но как я могу сделать что-то, если никогда не видел этого?
– Зато теперь ты знаешь, – улыбнулся человек. – Ну же, пробуй!
– Я… я… – Сэн прикоснулся к своей одежде.
И она сразу засияла, запереливалась разными красками, стала ещё красивее, чем разноцветные одежды жителей деревни. Потому что у них костюмы были одного, реже двух-трёх цветов, а одежда Сэна стала сразу всех цветов, какие только можно представить. И все цвета переливались, перетекали от одного к другому.
– Вот видишь, – снова улыбнулся человек. – У тебя получилось.
– А почему все остальные деревни – серые? – спросил Сэн. – Я миновал очень много, и всюду наблюдал одну и ту же серость. Почему вы не поможете им, не подскажете, какими они могут стать?
Человек в широкополой шляпе и пышной одежде пожал плечами:
– А вдруг они не хотят этого? Зачем навязывать людям чужую волю? Они занимаются своими повседневными заботами, и их это устраивает. К нам никто никогда не обращался. Ты первый.
– Они хотят, но… не знают, как не знал я, – произнёс Сэн. – Надо рассказать им!
Он развернулся и пошёл в обратном направлении – туда, откуда явился. Пошёл пешком, позабыв и про телегу, и про лошадь.
Он шёл. Впереди него знакомо серели небо, трава, холмы, дорога… А позади – там, где он проходил – голубело небо и зеленела трава.
Частица света
Жили-были рядом богач и бедняк. И было у каждого по частице света. Бог, когда создавал мир, всем дал по такой частице, чтобы у всех было поровну.
Жили они, жили, один – в большом доме, а второй – в маленькой хижине. И подумал однажды богач: «Я живу в таком большом доме, а света в нём мало. Спрошу-ка я бедняка, не отдаст ли мне свою частицу света? Зачем она ему?»
Встретил он бедняка и говорит:
– Отдай мне твою частицу света. К чему она тебе? У тебя хижина маленькая, не ровен час, загорится от такого большого пламени – вон как она полыхает! А у меня дом большой, комнат много, одной частицей не осветишь. Отдай, а я тебе денег дам!
Задумался бедняк. И частицу света отдавать не хочется, и деньги нужны: дети малые есть просят… Подумал-подумал, да и отдал частицу.
А богач посмотрел: две частицы хорошо, а три – лучше! И давай других бедняков обрабатывать: кому денег посулит, кому хлеба. Где купит, где хитростью выманит, а у кого и отнимет.
Стал у него скоро не дом, а дворец: весь сверкает огнями, в каждом углу частица света сияет, даже в чулане две.
А бедняк пожил-пожил в темноте, да и приходит к богачу. Верни, говорит, мою частицу света, не могу я без неё. Глупый я был, что отдал её тебе!
Но где это видано, чтобы богачи добровольно отдавали то, что попало им в руки? Так не бывает.
«Иди, – говорит он бедняку, – подобру-поздорову. Ты мне твою частицу света сам отдал, у меня и свидетели есть. А будешь приставать – я на тебя судей напущу, приставов…
«Ну, хоть посидеть рядом с ней дай! – взмолился бедняк. – Хоть посмотреть на неё!»
«У меня дома ковры постелены, – нахмурился богач. – Ты их запачкаешь! Смотри отсюда. К тому же, как я разберу, какая из частиц света – твоя? Вон у меня их сколько!»
Повернулся бедняк и ушёл. А что он мог сделать? Но и прожить долго после этого не смог: умер. То ли от огорчения, то ли от обиды, то ли от голода, то ли потому, что не смог жить без частицы света.
А как умер он – смотрит богач, а у него в доме немного темнее стало: одна частица света погасла.
«Господи, почему так?» – взмолился богач.
И услышал в ответ тихий усталый голос:
«Всё правильно. Не твоя это была частица, а бедняка. Он умер – вот она и погасла…»
Чистые руки
Голова у него была холодная. Очень холодная. Настолько холодная, что на ней конденсировалась и замерзала любая влага, сколь бы мало её ни находилось в воздухе. Оттого-то его макушка порой напоминала заснеженные вершины Кавказских гор. Или Гималаев.
Экспериментальные исследования показали, что температура головы равнялась абсолютному нулю, то есть минус двести семьдесят три градуса по Цельсию. Точно такую температуру имеет космическое пространство. Но он не находился в космосе, он был на Земле.
Феномен сам по себе достаточно интересный: какова причина низкой температуры? Но ответа на этот вопрос не мог дать никто, а факт оставался фактом: он ходил среди людей, сверкая осевшим на голове ледником.
Благодаря столь низкой температуре голова сохраняла в неизменности мысли, появившиеся в ней много веков назад.
Зато сердце у него было горячее. Очень горячее. Настолько горячее, что на полпути от сердца к макушке – приблизительно в районе шеи – ледник головы начинал таять, и тонкие струйки воды скользили между лопаток, по плечам и груди. В районе сердца вода испарялась – настолько высокой была температура. Пар поднимался кверху, вновь конденсируясь где-то на макушке.