Шахтофоны
Серро-Рико возвышается над старым колониальным городом Потоси в Боливии, как гигантская покрытая пылью пирамида. «Богатый холм» виден сразу, как только вы съезжаете с трассы на дорогу к городу. У местной достопримечательности есть зловещее прозвище: «Гора, поедающая людей». Шахты, из-за которых её одарили подобным названием, работают с середины 1500-х годов: когда захватившие территорию испанцы начали отправлять местных индейцев кечуа добывать руду в Рико.
«Гора, поедающая людей» снабжала Испанскую империю сотни лет. В XVI веке из её недр добывалось порядка 60 % всего серебра в мире. К XVII веку горнодобывающая лихорадка превратила Потоси в один из крупнейших городов мира: 160 тысяч людей – туземцев, африканских рабов и испанских поселенцев – проживали здесь, и их стараниями город развился в гигантский промышленный узел, превосходивший даже Лондон тех дней. Люди приезжали сюда, и гора затягивала их в свои недра. Говорят, она сгубила по разным оценкам от четырёх до восьми миллионов людей: обвалами, силикозом, обморожением и голодом.
«Серро-Рико считается сегодня самым первым и, возможно, главнейшим памятником капитализму и промышленной революции», – пишет этнограф Джек Уэзерфорд. «Потоси был первым капиталистическим городом, производившим главный ингредиент капитализма – деньги. Потоси делал деньги, которые разительно изменили экономическое равновесие мира». Первый монетный двор Южной Америки по-прежнему стоит на площади в центре города.
На сегодняшний день Серро-Рико настолько изрыта вдоль и поперёк, что, по прогнозам геологов, может обвалиться, похоронив под собой весь Потоси. Тем не менее примерно 15 тысяч шахтёров – среди них несколько тысяч детей, включая даже шестилетних, – всё ещё спускаются в шахты, добывая олово, свинец, цинк и немного серебра из истончающихся стен. Скорее всего, и в вашем телефоне есть кусочек того самого олова.
Мы не продержались и получаса.
Каждый, у кого хватит смелости, может заглянуть в гиблую шахту, так как предприимчивые жители Потоси устраивают туры в туннели и стволы шахт, которые сплетаются в громадный лабиринт, ведущий к недрам Серро-Рико. Мой друг и коллега Джейсон Кёблер решился не только помочь мне с организацией такой экскурсии, но и составил мне компанию в качестве переводчика. Наша проводница Мария, которая по совместительству работает учителем начальных классов, рассказала нам, что туры проходят только в «безопасных» частях горы. Но всё же, по её словам, каждый год здесь кто-нибудь погибает; последний случай произошёл на прошлой неделе: двое пьяных подростков заблудились в лабиринте и замёрзли насмерть. Но нам не следует волноваться, успокаивает нас Мария. Да, мы так и поняли…
Как полагается, мы надели каски с фонарями, ботинки, защитные пончо и приготовились спуститься примерно на километр в глубь Рико. Прежде чем направиться ко входу в шахты, Мария завела нас на шахтёрский рынок, где мы купили листья коки и 96-градусный этиловый спирт, чтобы преподнести подарки рабочим, которых мы встретим. Ближе к вершине солнце жарит вовсю, но ветер обдаёт холодом. Пройдя в глубь шахты мимо ряда ржавых вагонеток, оглядываюсь назад на распластавшийся внизу Потоси.
Мне страшно. Я знаю, что туристы каждую неделю ходят здесь по пещерам, знаю, что каждый день здесь работают дети, но от этого угрюмого туннеля у меня всё равно мурашки по коже. Потоси – самый крупный из всех высокогорных городов мира, а мы поднялись над ним, на высоту примерно четырех с половиной километров. Воздух здесь более разреженный, дышать тяжело.
Один взгляд на грубые деревянные балки, поддерживающие вход в узкий темный ствол шахты, куда мы собираемся спуститься, один глубокий вдох пропитанного серой воздуха – и единственным желанием становится вернуться обратно.
Каждый день сюда входят тысячи шахтёров. Но сперва они оставляют подношения дьяволу. Я уже говорил, что рабочие из Серро-Рико поклоняются дьяволу? Не тому самому дьяволу, о котором вы наверняка подумали, а местному злому духу, Эль-Тио. Возле почти каждого спуска в шахты сооружён своего рода алтарь, центральное место на котором занимает непристойного вида статуя Эль-Тио. Во рту у него сигаретные окурки и листья коки, у ног стоят пивные банки; шахтёры оставляют подношения в обмен на крупицу удачи. Бог властвует на небе и земле, но под землёй начинается царство иных сил. Джейсон, Мария и я зажигаем для Эль-Тио три сигареты и готовимся к спуску.
Добыча ископаемых в Серро-Рико – довольно неорганизованное предприятие. Вообще место добычи принадлежит боливийской государственной горнодобывающей компании Comibol, однако шахтёры не получают от неё государственную зарплату: по сути они работают фрилансерами в кое-как сколоченных кооперативах. Они добывают оловянную, серебряную, цинковую и свинцовую руду и продают её металлургическим заводам, которые в свою очередь перепродают её оптовым закупщикам сырья. Такая фрилансерская модель с учётом того факта, что Боливия является одной из беднейших стран Южной Америки, усложняет организацию работ в шахтах.
Это же объясняет, почему в Серро-Рико работает около трёх тысяч детей. Совместные исследования, проводимые в 2005 году ЮНИСЕФ, Государственным институтом статистики и Международной организацией труда, показали, что в шахтах боливийских городов – Потоси, Оруро и Ла-Пас – работают семь тысяч детей. Если верить книге «Мир детского чёрного труда: исторический и региональный обзор», вышедшей в 2009 году, работающие дети встречаются в горнодобывающих городах по всей Боливии, включая Уануни и Антекеру. В Боливии трудится так много детей, что в 2014 году государство внесло поправки в закон о труде, позволив детям от десяти лет легально выполнять кое-какую работу. Но речь там идет не о добыче руды: детям любого возраста запрещено работать в шахтах. Однако слабый надзор и структура самих кооперативов оставляют детям множество лазеек, ведущих прямиком в горные недра. В одном только 2008 году из-за несчастных случаев в шахтах Серро-Рико погибло шестьдесят детей. Мария рассказывает нам, что дети работают в самых глубоких шахтах, куда сложнее всего добраться, из-за чего там меньше всего народу. Дело очень рискованное – либо пан, либо пропал, – но дети часто следуют за своими отцами, чтобы помочь прокормить семью или заработать на вещи, нужные им для школы. Добыча руды – одно из самых доходных занятий, какое может найти себе чернорабочий, отчасти именно из-за серьезных рисков.
Ифран Манене – бывший шахтёр, который теперь работает гидом, начал трудиться в шахтах, когда ему исполнилось тринадцать. Отец его – тоже шахтёр, всю свою жизнь проработавший в недрах Серро-Рико. Ифран присоединился к нему будучи подростком, чтобы обеспечить семью самым необходимым, и проработал с ним бок о бок семь лет. Сейчас отец Манене страдает от силикоза, болезни лёгких, преследующей всякого, кто проработал в шахте долгие годы, вдыхая кварцевую пыль и прочие вредные вещества, – отчасти именно поэтому срок жизни шахтёров, работающих в Серро-Рико от рассвета до заката, не превышает сорока лет.
Рабочие получают оплату согласно количеству пригодного для продажи сырья, добытого ими из стен Рико, а не по отработанным часам. Они пользуются кирками и динамитом, чтобы выбить ценную добычу из глубин горы и загрузить её в вагонетки, доставляющие руду наверх; шахтёры избегают более эффективных способов, так как практичные технологии значительно сократят рабочие места. Так что труд шахтеров в Серро-Рико сейчас мало чем отличается от труда их коллег, живших сотни лет назад.
В самый удачный день шахтёры могут получить по пятьдесят долларов на брата – хорошая сумма в этих местах. Если им не удастся поднять наверх достаточное количество серебра, олова, свинца или цинка, они останутся ни с чем. Они продают минералы местной металлургической компании, которая расплавляет мелкие партии руды на месте, а крупные отправляет на промышленные предприятия.
Серебро и цинк отправляют железной дорогой в Чили. Олово уходит на север, на боливийский государственный металлургический завод Vinto или же на частное металлургическое предприятие OMSA. Оттуда олово начинает свой путь внутрь продукции Apple.
«Почти половина всего добываемого в настоящее время олова идёт на припой, которым соединяют компоненты электроники», – сообщила информационная компания Bloomberg в 2014 году. Припой почти полностью состоит из олова.
И вот что приходит мне в голову: металл, который добывается взрослыми и детьми, с помощью самого примитивного инструмента на одном из самых крупных, древних и до сих пор действующих месторождений – том самом, которое в XVI веке снабжало богатейшую империю, – оказывается внутри самого передового устройства в мире. И месторождение это сейчас кормит одну из богатейших компаний на Земле.
Откуда нам известно, что Apple использует олово с завода Vinto? Всё просто: об этом заявляет сама Apple.
Apple составляют списки металлургических заводов, фигурирующих в их каналах снабжения, как часть отчётов Ответственности поставщика, которые открыты общественному контролю. В этом списке есть и Vinto, и OMSA. К тому же благодаря нескольким источникам – шахтёрам-добытчикам и промышленным аналитикам – я смог убедиться, что олово из Потоси действительно уходит на металлургический завод Vinto.
Благодаря не очень внятной поправке к закону Додда-Франка о финансовом реформировании, принятом в 2010 году и нацеленном на противодействие компаниям, закупающим «конфликтные» полезные ископаемые из Демократической Республики Конго, открытые акционерные компании должны раскрывать источники так называемых металлов 3TG (олово, тантал, вольфрам и золото), используемых для создания их продукции.
Apple говорит, что приступила к составлению карты своей системы поставок в 2010 году. В 2014 году компания стала публиковать списки утверждённых металлургических заводов, с которыми она сотрудничает, и заявила, что работает над тем, чтобы очистить свои каналы поставок от металлургов, покупающих конфликтные минералы. По данным за 2016 год Apple стала первой компанией в индустрии, в чьей системе поставок все металлургические заводы были согласны на регулярные проверки.
И это важное и непростое достижение. Apple использует десятки сторонних поставщиков, производящих детали для устройств вроде iPhone, и все эти поставщики прибегают к услугам своих собственных поставщиков, которые привозят им нужные элементы или сырьё. Все вместе они образуют гигантскую паутину из компаний, организаций и структур; сама Apple покупает напрямую лишь небольшую долю сырьевых материалов для изготовления своей продукции. Так работает множество компаний, производящих смартфоны, компьютеры или сложные машины: большинство полагается на запутанную паутину поставщиков-посредников, обеспечивающих их всем необходимым.
Так что ваш iPhone начинается с тысяч шахтёров, трудящихся в нечеловеческих условиях почти на каждом континенте планеты, чтобы добыть из недр земли сырьё, которое пойдёт на создание деталей вашего универсального устройства.
Что из себя представляют эти сырьевые материалы? Из каких химических элементов состоит iPhone, если расщепить его на атомы? Чтобы найти ответ, я попросил Дэвида Мичода, консультанта по вопросам горнодобывающей промышленности и главу компании 911 Metallurgist, помочь мне с определением химических составляющих iPhone. Насколько мне известно, подобный анализ проводился впервые. И вот как он был сделан.
Я купил новёхонький iPhone 6 в крупнейшем фирменном магазине Apple на Пятой авеню на Манхэттене в июне 2016 года и тут же отослал его Мичоду. Он же отправил его в металлургическую лабораторию, где над ним провели ряд экспериментов.
Сперва устройство взвесили – 129 граммов, всё как в рекламе Apple. Затем iPhone поместили в ударную машину, которую используют для измельчения камня, и там, в замкнутом пространстве, обрушили на него с метровой высоты пятидесятипятикилограммовый молот. Литий-ионная батарея взорвалась. Всю массу, бывшую ещё недавно телефоном, извлекли и растёрли в порошок. «Просто удивительно, насколько тяжело оказалось его сломать», – рассказывает Мичод. Все материалы затем были собраны и проанализированы.
Благодаря этому исследованию учёные смогли выявить элементы, из которых состоит iPhone.
«Двадцать процентов алюминия, – докладывает Мичод. – Из него сделан внешний корпус. Вам бы в голову не пришло, что четверть всего веса приходится на каркас… Алюминий очень лёгкий. И дешёвый: по два доллара за килограмм».
На 3 % iPhone состоит из вольфрама, который обычно добывают в Конго и используют в вибраторах и экранных электродах. Кобальт, основная составляющая батареи, тоже добывается в Конго. Самый ценный металл в iPhone – золото, но его здесь совсем мало.
«Никаких ценных металлов в значимых количествах не обнаружено: так, на один-два доллара, – рассказывает Мичод. – Никель стоит больше девяти долларов за полкило, но тут его лишь два грамма». Они использованы в микрофоне iPhone.
Больше, чем всяких ценных металлов, в iPhone мышьяка – 0,6 граммов; впрочем его концентрация слишком мала, чтобы причинить какой-либо вред. Удивительно, но в составе обнаружился галлий. «Единственный металл, который становится жидким при комнатной температуре, – говорит Мичод. – Это побочный продукт. Чтобы получить галлий, нужно сперва добыть уголь». Чего не скажешь о приличном количестве свинца. «Мир упорно пытается избавиться от свинца, но это очень сложно».
Кислород, водород и углерод тут сопряжены с разными сплавами, присутствующими во всех частях телефона. Оксид индия-олова, например, используется как проводник в сенсорном экране. Оксиды алюминия можно найти в корпусе, а оксид кремния используется в микрочипе, мозге iPhone. Тут же – мышьяк и галлий.
Телефон на 6 % состоит из кремния: он есть в микрочипах. В батареях же можно много чего найти: и литий, и кобальт, и алюминий.
В iPhone есть и другие химические элементы, но их доля настолько мала, что их даже не стали брать в расчёт при анализе. Помимо таких ценных металлов, как серебро, в телефоне заключены также важные элементы, известные как редкоземельные металлы, например иттрий, неодим и церий.
iPhone 6, модель на 16 ГБ
Все эти металлы, драгоценные и не очень, сперва нужно добыть из земли, прежде чем смешать их в сплавы, превратить в сложные вещества или в полимерные материалы, из которых сделают iPhone. Apple не рассказывает, откуда она берёт неконфликтные минералы, однако за последние несколько лет ряд источников был обнародован. Вот небольшой обзор о добыче основных элементов, из которых состоит iPhone.
Алюминий
Алюминий – самый распространённый металл на Земле. Как, кстати, и в вашем iPhone – благодаря анодированному алюминиевому корпусу. Алюминий получают из боксита, который часто добывается открытым способом, в ходе чего уничтожается природный ландшафт и страдает естественная среда обитания многих живых организмов. Чтобы получить одну тонну алюминия, требуется четыре тонны боксита, и при этом образуется значительное количество отходов. Алюминиевые заводы высасывают 3,5 % энергетических мощностей человечества, выделяя в процессе своей работы газы, которые дают в 9200 раз более сильный парниковый эффект, чем углекислый газ.
Кобальт
Основная часть кобальта, который используется в iPhone, находится в литий-ионной батарее, а добывают его в Демократической Республике Конго. В 2016 году газета «Washington Post» обнаружила, что рабочие там на кобальтовых рудниках трудятся круглосуточно с самыми простыми ручными инструментами в узких шурфах. Почти ни у кого не было защитного оборудования, и работа в шахтах почти никак не регулировалась. Наравне со взрослыми трудились и дети. «Смерти и травмы встречаются повсеместно», – резюмировало расследование.
Тантал
Примерно в то же время, когда Apple объявила о том, что достигла самых высоких продаж в истории, компания также подтвердила, что использует «бесконфликтный» тантал. Многие годы тантал в больших объёмах добывался в ДРК, где армия и повстанцы принуждали рабов и детей неустанно трудиться в шахтах, а всю прибыль с добываемых металлов пускали на финансирование военных действий. Благодаря продажам 3TG процветали массовое насилие, дети с автоматами в руках и геноцид.
Редкоземельные металлы
Сотням компонентов iPhone требуются разные редкоземельные металлы, такие как церий, который используется в растворе для полировки сенсорных экранов и для окрашивания стекла, и неодим, который образует крохотные мощные магниты и встречается во многих компонентах бытовой электроники. Что же касается добычи данных элементов – это непростое дело, связанное порой с тяжёлыми отравлениями.
Значительная часть всех редкоземельных металлов добывается в одной точке Земли: во Внутренней Монголии, полуавтономном районе на севере Китая. Отходы от горной выработки в тех местах образовали настолько серое и токсичное озеро, что BBC нарекли его «самым неблагоприятным местом на планете». «Из-за нашей жажды iPhone, телевизоров с тонкими экранами и тому подобного появилось это озеро», – рассказал мне проводивший расследование BBC Тим Моган, один из немногих журналистов, кому довелось повидать озеро собственными глазами.
Редкоземельные – вовсе не означает, что металлы редкие в том смысле, какой мы привыкли вкладывать в это слово. Их вовсе не катастрофически мало. Однако рабочим приходится перерабатывать значительное количество породы, чтобы достать самую малость, скажем, неодима путём трудоёмкого и затратного в плане энергии и ресурсов процесса, в результате которого образуются большие объёмы отходов. Apple – как и прочие компании – осуществляют добычу на стороне, в Китае, потому что там нет такого экологического регулирования, как в других странах.
Американская компания Molycorp пыталась добывать редкоземельные металлы с соблюдением норм экологии в пустыне Мохаве в Калифорнии – в 2014 году она обанкротилась.
Расследование BBC показало, что упомянутое выше озеро не просто ядовитое, оно радиоактивное: пробы глины, взятые со дна, в три раза превышали фоновые значения.
Олово
Более половины оловянных металлургических заводов списка Apple расположены на острове Бангка, в Индонезии. По данным журнала «Bloomberg Businessweek», причина, скорее всего, в том, что там же обзаводится оловом её промышленный партнёр Foxconn. Шахты на острове Бангка почти никак не регулируются и находятся в ужасном состоянии. Тысячи шахтеров работают в узких копях, каждая из которых глубиной четыре или четыре с половиной метра; большинство из них работает нелегально, выкапывая оловянную руду из земли кирками или даже голыми руками. Руководители рудников обычно используют для добычи тракторы, которые создают почти отвесные и неустойчивые земляные стенки, готовые вот-вот обрушиться на головы рабочим. По подсчётам 2014 года, от несчастных случаев здесь погибало по одному шахтёру в неделю. После того, как «Bloomberg» опубликовала такую сводку, Apple отправила в Индонезию своего представителя и договорилась сотрудничать с местными органами управления и природоохранной организацией «Друзья Земли», хотя до сих пор не ясно, чем это помогло. Тем временем горнодобывающие работы уничтожили огромные пласты островной флоры, а шахтёры в поисках руды углубились в морские просторы, прокладывая себе путь через рифы и места обитания морских жителей.
Мичод провёл сложнейшие расчёты, чтобы узнать, какое количество горной породы требуется обработать, чтобы получить один iPhone. Основываясь на данных горнодобывающих работ по всему миру, он пришёл к заключению, что нужно выкопать примерно 34 килограмма руды, чтобы получить то количество металла, из которого делается 129-граммовый iPhone. Стоимость всех сырьевых материалов в общей сложности не превышает одного доллара, а 56 % от всей этой цены приходится на заключённую внутри телефона крупицу золота. В то же время из 92 % всей добытой породы извлекаются металлы, чья доля в весе устройства составляет всего 5 %. Иными словами, требуется провести значительную работу, и к тому же тщательную очистку, чтобы получить всего лишь небольшую горстку элементов для iPhone.
К 2016 году был продан миллиард iPhone, что равно 34 миллиардам килограммов (34 миллионам тонн) перерытой земли и камней – приличный объём раскопок, и, естественно, это оставляет заметный отпечаток на окружающей среде. По словам Мичода, каждая тонна руды, превращаемая в металл, требует примерно три тонны воды, то есть каждый iPhone «отравляет» где-то 100 литров воды. Производство одного миллиарда iPhone загрязнило 100 миллиардов литров воды.
Более того, добыча золота из одной тонны руды обычно требует 1,136 граммов цианида, говорит Мичод, потому как данный реагент используется для растворения и отделения шлака от ценных металлов. Так как 18 из 34 килограммов руды, добытой на один iPhone, уходят на получение золота, то на извлечение достаточного количества золота требуется 20,5 граммов цианида.
Итого, согласно подсчётам Мичода, на изготовление одного iPhone нужно 34 килограмма руды, 100 литров воды и 20,5 граммов цианида в среднем по отрасли.
«Это шокирующие цифры!» – заключает он.
Глубоко в стволе шахты в Серро-Рико Мари, Джейсон и я пробираемся под полуразрушенными опорными балками, высматривая полезные ископаемые в каменных пластах, освещая налобными фонарями развилки туннеля, которые кажутся бесконечными. Вокруг нас кромешная темнота. Мы с Джейсоном оба высокого роста и худощавые. Порой туннель высотой немногим больше метра, поэтому нам приходится опускаться на корточки и ковылять по-утиному. Проходы такие узкие, что, кажется, стены сдавливают нас; здесь душно и дышится с трудом. Джейсон начинает понемногу паниковать, а следом за ним и я. Наша проводница открывает бутылку с самогоном – одну из тех, что мы принесли в подарок шахтёрам – и суёт нам под нос. Мы тут же приходим в себя, будто разбуженные от кошмара.
Секундой позже я тараню макушкой потолок, и мне на лицо осыпается грязь. Снимаю видео, делаю смазанные фото на свой iPhone. Пласты на стенах – по-моему, серные – завораживающе красивы.
Джейсон кажется бледным. Понять его нетрудно: ведь вся гора – геологическая бомба замедленного действия. Наверное, глупо пугаться подобных мыслей во время небольшой прогулки по туннелю, в котором ежедневно трудятся тысячи людей, но тем не менее нам жутко. Поспорю на что угодно – большинство владельцев iPhone скорее распрощались бы с ними, чем провели здесь, под землёй, больше двадцати минут. Джейсон предлагает вернуться назад.
Не успел я опомниться, как мы развернулись и снова нырнули во тьму – и вот за очередным поворотом показался такой приветливый кружок света.
Всё как я и говорил: мы не продержались больше получаса.
Ифран Манене, шахтёр-подросток, работающий гидом, выкладывает всё как есть, начистоту. Двое его друзей сейчас лежат в больнице. Отец болен. «Каждый год погибает более пятнадцати шахтёров», – рассказывает он, и это в одной только Серро-Рико. В его голосе ни капли испуга или жалобы, словно всё, о чём он говорит, повседневная обыденность. Сложно постигнуть, какую цену приходится платить этим людям, притом что за каждым из десятка веществ, скрытых в iPhone, стоит не одна, а несчётное количество таких вот историй, которые случаются почти на каждом континенте.
Неприятный факт, но нам следует осознать и переварить его: сырьё для наших устройств добывают шахтёры, работающие примитивными орудиями в опасных для жизни условиях. Большинство основных металлов для iPhone добывается таким образом, против которого взбунтовалась бы добрая половина его пользователей, и мало кто из них вытерпел бы в этих местах более пяти минут. Однако нищие финансово, но богатые ресурсами страны будут продолжать вкалывать в поте лица до тех пор, пока есть спрос на данные металлы: именно спрос будет подхлёстывать горнодобывающие компании и товарных брокеров находить различные пути их добычи. Государственные власти, такие как в Боливии, будут кое-как управляться с организацией процесса. И, насколько можно судить, в ближайшем будущем вряд ли что-то изменится: шахтёры всё так же будут заниматься каторжным, опасным для здоровья трудом, чтобы добыть нужные для iPhone ингредиенты.
Есть ещё один ключевой материал, о котором мы не говорили: вы прикасаетесь к нему всякий раз, как только берёте iPhone в руку, – химически упрочненный, устойчивый к царапинам стеклянный экран.