Килер улыбнулся ей и посмотрел на страницу у себя в руках.
– Книжные шкафы, – начал он, – на трех верхних этажах библиотеки…
У Фэйт пересохло во рту, когда она услышала, как ее собственные слова читают вслух. Пальцы девушки, лежавшие поверх копий рассказа на столе, задрожали.
– Книги расположены в порядке математической прогрессии, от букв к цифрам и к датам…
II
– У меня мурашки по телу побежали, – сказал Джим.
– То есть препод у тебя – фанатик. – Фарук пожал плечами. – Ну, и что в этом такого?
– Дело не в этом. А в том… – Джим старался придумать, как поточнее описать весь сюрреализм произошедшего, то ужасающее равнодушие, которое сопровождало всю эту неправдоподобную сцену, – …что все отнеслись к этому вполне равнодушно и никто не заметил в его словах ничего странного. Никто, кроме Элвина. Я хочу сказать, что этот парень слетел с катушек. И вел себя так, что если его за это не отчислят, то неприятности он себе точно обеспечил. Но всем было до фонаря.
Стив усмехнулся.
– И что тебя так рассмешило? – поинтересовался Джим.
– Ты. И все эти твои розовые сопли. Это универ. А ты – будущий журналист. Ты что, никогда не слыхал о свободе слова?
– Тут речь не о свободе слова.
– А о чем тогда?
– Тебе надо было там быть. Это выглядело… как-то странно.
– Ну да, конечно. – Стив фыркнул.
– Ты уже сделал свою полосу? – Джим взглянул на него.
– Отвали.
– Что?
– Это не твое дело. За свою полосу я отвечаю сам.
– Не мое дело? Я, между прочим, главный редактор. Твой редактор.
– Ну и подавись!
И это не было попыткой добродушно огрызнуться – Стив говорил на полном серьезе, и Джим с трудом поборол желание врезать ему по физиономии.
Что, черт побери, здесь происходит? Он осмотрел своих сотрудников. Большинство из них работают вместе с прошлого семестра и прекрасно притерлись друг к другу. Но в этом семестре… в этом семестре все разваливается. Шерил витает где-то в облаках, Стив становится неуправляемым, а желание Фарука держаться от всего подальше больше напоминает апатию. Остальные же редакторы, когда берут на себя труд появиться на рабочем месте, приходят дергаными и грызутся между собой и с репортерами.
Все изменилось.
Хови прав. Все действительно изменилось. Джим не знал, когда это началось и что послужило этому причиной, – он вообще не мог определить, что именно происходит. Но знал, что это происходит, и это его пугало. Может быть, Хови и прав. Может быть, каким-то событиям должно соответствовать определенное время? Социальные волнения в шестидесятые не имели единой причины, они просто произошли. Может быть, это то же самое?
Нет, это глупо. Он принимает все слишком близко к сердцу.
Паркер взглянул на Фарука, который пожал плечами и отвернулся.
– Ну, и что ты мне сделаешь?
Джим мог пригрозить вышвырнуть Стива из редакции. Он мог поговорить с Нортоном, перетянуть советника на свою сторону и, может быть, уговорить его пригрозить Стиву пониженной оценкой. Они вместе могли бы использовать свой авторитет, чтобы восстановить хоть какой-то порядок в этой редакции.
Джим прошел мимо пустующего стола спортивного редактора, мимо стола для работы с графикой, прямо в кабинет советника. Дверь была закрыта, но он распахнул ее не постучав и плотно прикрыл за собой.
– Нам надо поговорить, – сказал Джим.
Нортон сидел за столом. И выглядел ужасно. Действительно ужасно. Раньше Паркер не обращал внимания на состояние советника; правда, в этом семестре они встречались не так уж часто. Весной Нортон посещал редакцию почти так же часто, как Джим. И он реально вносил свою долю в работу, переписывая статьи, не соответствовавшие стандартам, меняя дизайн полос, перегруженных новостями, – то есть работал, а не просто давал советы. Но в начавшемся семестре в редакции он появлялся крайне редко, а когда появлялся, закрывался в своем кабинете, как сегодня, прятался от сотрудников и ни с кем не общался.
И вот теперь Джим настороженно посмотрел на него.
– С вами всё в порядке? Вы что, больны?
Советник покачал головой, попытался улыбнуться, но вместо улыбки у него получилась гримаса.
– Всё в порядке. Просто немного устал.
Джим кивнул. Нортон выглядел раздраженным и истекал пóтом, совсем как плохой пародист, передразнивающий Энтони Перкинса[46]. На него было больно смотреть, и Паркер сосредоточился на точке на стене у него над головой, вместо того чтобы встречаться с ним взглядом.
– Нам надо поговорить.
– Начинай.
– Мне кажется… гм… вам надо больше участвовать в ежедневной деятельности редакции. А вы в этом семестре несколько самоустранились, и некоторые студенты восприняли это как сигнал, что они могут творить все что угодно…
– И это действительно так. – Нортон усмехнулся.
– Но мне кажется, что они должны…
– В чем дело, Джим? Трудно приходится?
– Нет, дело не в этом…
– Тогда в чем же?
Паркер заставил себя посмотреть прямо на советника. Тот все еще усмехался, но усмешка держалась на его лице слишком долго и теперь стала слегка увядать по краям, исчезая в напряженных лицевых мышцах.
– Нортон… – начал Джим.
– Я увольняюсь, – сообщил советник, – и уже сказал об этом декану. – Усмешка окончательно исчезла, уступив место выражению смертельной усталости.
– Но почему?
– Я́ больше так не могу.
Джиму показалось, что советник вот-вот заплачет. Он даже подумал, не испытывает ли Нортон нервный срыв?
– Может быть, вы хотите поговорить? Может быть…
– Я хочу, чтобы ты убрался из моего кабинета!
Джим попятился и рукой нащупал ручку двери.
– Ладно. Ладно. – Он открыл дверь, примирительно улыбнулся и вышел.
Стив, ухмыляясь, стоял возле стола.
– Недолго же ты там пробыл, а?
– Ты уволен. – Джим повернулся к нему. – Очищай свой гребаный стол. Больше тебя в газете не будет.
– Эй, погоди! – Ухмылка исчезла.
– Ты меня слышал.
– Я просто пошутил! Джим…
– Чтобы я тебя больше здесь не видел, – сказал Паркер.
Проходя по комнате к своему столу, он даже не обернулся.
III
– Здравствуйте, доктор Эмерсон.
Проходя мимо стола секретаря, Йен кивнул Марии и подошел к почтовым ячейкам.
– Как дела, Мария?
– Были бы еще лучше, если б вы сообщили мне свое расписание. Прошел уже месяц, студенты звонят по поводу приемных часов, а мне нечего им сказать.
– Простите, – извинился Йен. – Я забыл. Сегодня обязательно сообщу.
– Это я уже слышала.
В его ячейке лежало несколько писем, и Йен выгреб их, глубоко засунув в нее руку. Стоя рядом со столом Марии, быстро просмотрел почту. Ту, что была ему не нужна, он выбросил в корзину для бумаг: рекламу нового учебника английского языка периода романтизма, брошюру о какой-то компьютерной программе, протокол последнего заседания кафедры…
А это что такое?
В руках у него был пухлый конверт, на котором значилось его имя, доставленный, по-видимому, курьером.
Эмерсон с любопытством открыл его.
Внутри он нашел план кампуса. Здесь же были другие планы и поэтажные чертежи зданий и проходящих по ним трубопроводов и электрических кабелей. Он понял, что это схематические планы университетских коммуникаций.
На каждом таком рисунке стояли две или три красные пометки «Х».
Повернувшись к Марии, Йен показал ей конверт и схемы:
– Вы не знаете, кто это принес?
– Сегодня никто ничего не приносил, – секретарша покачала головой. – Может быть, вчера вечером?
Под планами и рисунками оказалась еще одна бумага со списком различных химикатов. Эмерсон просмотрел список и прочитал короткую строчку в самом низу под списком. Это была какая-то формула или же рецепт, и хотя прямо на это нигде не указывалось, он решил, увидев слово «глицерол», что это инструкция по производству взрывчатки.
Йен вновь просмотрел рисунки, обращая внимание на отметки «Х». Это что, угроза подложить бомбу? Или в отмеченных местах бомбы уже заложены?
Йен быстро сложил бумаги. Надо отнести их в полицию, и пусть там решают…
– Доктор Эмерсон?
Он поднял глаза.
Мария показывала на небольшой листик бумаги, выпавший на пол.
– Это из вашей почты.
Нагнувшись, он поднял листок. «План уничтожения Зла» – было напечатано в его верхней части. А под этими словами, почти нечитаемым почерком, были нацарапаны два слова: «Скоро позвоню». Они были подписаны инициалами Г. и С.
Г.С.?
Гиффорд Стивенс?
В биографии на четвертой сторонке обложки говорилось, что Стивенс является экспертом в области разрушений.
И это тоже было очень странно. Йен перечитал записку, пересмотрел рисунки и изучил рецепт бомбы. Он знал, что должен передать все это в полицию, рассказать там все, что знает, и передать им «диссертацию» Стивенса. Очевидно, этот человек планирует взорвать Университет. И не менее очевидно, что он выбрал Йена своим помощником.
Но что-то удерживало его, что-то мешало пойти прямо в полицию, и он вновь развернул бумаги, вложил их обратно в конверт и вышел из приемной, направившись в собственный кабинет. Здесь сел за стол, подумал несколько минут и вновь перечитал список химикатов. Затем достал из среднего ящика стола университетский телефонный справочник и позвонил на химический факультет Ральфу Скофилду, чтобы выяснить, действительно ли можно из всего этого сделать бомбу.
По дороге домой Эмерсон остановился возле «Карл’з Дж», чтобы купить себе чизбургер с беконом, порцию тонко нарезанной картошки и огромный шоколадный шейк.
Он все еще испытывал стыд, покупая нездоровую пищу.
Влияние Сильвии.
Ел Йен в машине, пока стоял на светофорах, так что когда он добрался до дома десять минут спустя, с едой было покончено.
В полицию Эмерсон так и не позвонил, хотя и собирался сделать это несколько раз в течение дня. Но в конце концов он не стал сообщать о Стивенсе соответствующим органам, хотя и не мог объяснить самому себе почему. Это была действительно инструкция по изготовлению очень мощного взрывного устройства, а дальнейшие осторожные расспросы нескольких ремонтных рабочих показали, что бомбы, расположенные в тех местах, которые были отмечены знаком «Х», нанесут зданию наибольший ущерб.