Но ему-то почему она не сказала?
Хотя нет, сейчас рассказала.
Да, рассказала, и это, пожалуй, самое главное.
И хотя ей понадобился небольшой толчок, с ним или без него она, очевидно, доверяет ему настолько, что решилась рассказать ему все, поделиться этим с ним. Неожиданно Джим почувствовал такую их близость, какой не было никогда раньше. Он наклонился и поцеловал ее. У нее были мягкие губы с едва уловимым вкусом черешни.
Фэйт отодвинулась и посмотрела ему в глаза.
– Люблю тебя, – сказала она.
Сказала без прелюдий, безо всяких попыток спасти лицо, без всяких защитных мер, которые он наверняка принял бы. Только слова, произнесенные и повисшие в воздухе.
– Я тоже тебя люблю, – ответил Джим, и они опять поцеловались. На этот раз поцелуй получился долгий, с языком. Он обнял ее, притянул ближе к себе, но сидели они очень неудобно, поэтому им пришлось отклоняться назад до тех пор, пока они не оказались в объятиях друг друга с переплетенными ногами. Его переполняла глубокая страсть и еще более глубокое ощущение близости, и он перекатился, оказавшись сверху, а она раздвинула ноги, чтобы принять его.
И вдруг неожиданно все исчезло. Ему вдруг захотелось ударить ее. Глаза Фэйт были закрыты, губы полуоткрыты и прижаты к его губам; его член давил на ее мягкую промежность, а ему больше всего хотелось отпрянуть и врезать ей по голове. Ее пассивность выводила его из себя; выводило из себя то, что она лежала, как тряпичная кукла, и покорно ждала, когда он взгромоздится на нее, ждала, как пустоголовая шлюха, каковой всегда была…
Джим оторвался от нее, слез и, вскочив, на нетвердых ногах отошел от кровати.
– В чем дело? – спросила Фэйт. – Что не так?
Паркер покачал головой и постарался восстановить дыхание. Что же действительно произошло? Мгновение назад он был безумно в нее влюблен, а спустя мгновение уже хотел ударить ее, сделать ей больно. Случись такое месяц назад, даже неделю назад, он решил бы, что сходит с ума, подумал бы, что у него шизофрения или что-то в этом роде и что ему срочно нужна психиатрическая помощь. Но эта потребность в насилии шла не изнутри, а снаружи. Она витала в воздухе, как любил говорить Хови, а он, Джим, оказался всего лишь приемной антенной…
Паркер глубоко вздохнул. Что бы это ни было, сейчас оно уже прошло. То ли он его победил, то ли оно исчезло само собой. И, еще не будучи уверенным, что сможет вернуться в то состояние, в котором был всего несколько минут назад, он вновь лег на постель рядом с Фэйт и обнял ее.
Настроение изменилось, но не испарилось окончательно, так что они вновь начали обниматься и целоваться и очень скоро освободились от ее бюстгальтера, его рубашки, ее брюк, его брюк, ее трусиков и его трусов. Он еще не вошел в нее, но уже лежал на ней – она целовала его мягкими губами, нежно гладила руками по спине и двигалась под его весом, негромко постанывая.
Он был тверд, возбужден, готов, но…
Но все это происходило слишком медленно. Он хотел, чтобы это было быстрее и жестче.
Он не хотел заниматься любовью.
Он хотел трахаться.
Фэйт провела рукой по его волосам и облизала губы.
Устав от такой неторопливости, Джим приподнялся, встал на колени у нее между ног и грубо раздвинул ей бедра. Она задохнулась, но не возразила, и между ее набухшими половыми губами он увидел влажный блеск…
Упав на нее, он грубо вошел в нее.
Она взбрыкнула под ним, и он, не преставая двигаться, схватил ее за ягодицы и засунул свой средний палец в узенькое отверстие ее ануса.
За ним последовал безымянный.
И ей это понравилось.
IV
Позже они этого не обсуждали, и Фэйт так и не смогла понять, был ли он так же смущен, как и она.
Или так же испуган.
Она не знала, что на нее нашло. Или на него. Но и ее вагина, и другое… отверстие болели и ныли, а шов ее джинсов, когда она их натянула, терся прямо о воспаленную кожу. Никогда раньше Фэйт не думала о том, что они только что сделали. Даже в своих самых разнузданных мечтах до такого она не доходила и сейчас чувствовала себя униженной, хотя и хотела этого в тот момент, когда все происходило.
Может быть, она действительно дочь своей матери?
Эта мысль ее испугала.
Она достаточно хорошо себя знала. Или думала, что знает. Считала себя достаточно свободной и незакомплексованной, и с точки зрения секса существовало очень мало вещей, которые она не хотела бы попробовать. Так что шокировал ее не сам акт, а неспособность вспомнить, когда она сознательно решилась совершить его. Или подчиниться ему. Страсть – это всегда здорово, и в кино и литературе подчинение ненасытной животной страсти обязательно выглядело привлекательно – естественно, невинно и романтично, – но в реальной жизни это пугало. Все произошло так, будто она была куклой и ее тело подчинялось желаниям другого человека, пока ее собственные мысли и чувства оставались оцепеневшими и спящими. Последний час для нее прошел в каком-то тумане, как будто она была пьяна или обдолбана, так что в потере контроля было все что угодно, но только ничего привлекательного.
Фэйт не знала, что пугало ее больше: то, что ее воля была достаточно слаба, а похоть достаточно сильна, чтобы из нее получилось такое двуличное создание, или мысль о том, что все произошедшее было результатом влияния того, что совершало все эти странные вещи в Брее.
Брея.
И теперь, когда Фэйт пришла к этой мысли, она реально в нее поверила, поверила в то, что ее вины во всем этом нет и что Джим, хотя они это еще не обсудили и он по этому поводу ничего не сказал, думает точно так же.
А это значит, что Джим, по-видимому, так же испуган, как и она. Но если Оно может так легко ими манипулировать, может заставить их выполнять его желания, то какие шансы у них могут быть в попытке победить Его, выстоять против Него?
Никаких.
Оделись они в полном молчании и вместе вышли из комнаты. Джим запер дверь. Фэйт не могла не заметить, что ходит он так же нетвердо, как и она.
Значит, у него тоже все болит.
В холле торчали какие-то студенты, хотя, когда они входили, там никого не было. Все они оказались соседями, друзьями или знакомыми, и Джим знакомил их с ней, пока они шли к лестнице. И Фэйт никак – хотя и очень старалась – не могла избавиться от мысли, что все эти люди вышли из комнат специально, чтобы посмотреть на нее.
Она вела себя очень громко.
И знала, что они ее слышали.
Фэйт быстро здоровалась с друзьями Джима и прятала от них глаза, пока они не добрались до лестничной площадки.
Спускались тоже в молчании, но, когда вышли на улицу, пересекли парковку и вышли в сам кампус, Джим заговорил.
– Что это было? – спросил он. – Что там произошло? – Он взглянул на нее. – Только не говори мне, что ничего не заметила, потому что я знаю, что все ты заметила.
– На тебя напали демоны, – пожала плечами Фэйт, – и теперь я ношу в себе семя Сатаны.
Остановившись возле коричневой «Тойоты», Джим повернулся к ней.
– В этом нет ничего смешного. И не смей шутить по этому поводу.
– Прости. – Она подняла руки вверх.
На заднем сиденье «Тойоты» сидела парочка, не отрывавшая от них глаз; молодой человек злым жестом показал им, чтобы они убирались.
Проходя мимо, Фэйт заглянула в салон и увидела, что его рубашка расстегнута, а топ девушки вылез из пояса ее джинсов. Оба недобро посмотрели на нее. Фэйт взглянула на Джима и, хотя и старалась притвориться серьезной, не смогла не улыбнуться, так что к тому моменту, когда они добрались до следующего ряда машин, оба громко смеялись.
– Хоть что-то остается неизменным, – заметил Джим.
– Мы, наверное, нелепо выглядели перед твоими друзьями по общежитию?
– Ты тоже так подумала?
– А почему иначе все они вышли в коридор?
– Да потому, что они нас слышали.
Теперь, когда Фэйт и Джим оказались на улице, на открытом воздухе, на солнце, и обсуждали случившееся, оно уже не выглядело ни зловещим, ни угрожающим. Да, случилась необъяснимая вещь, и в этом нет никакого сомнения. Но вреда от этого никому не было. Больно – может быть, но не вредно.
А может быть, Оно просто похоже на те привидения, которые сначала захватывают дома, а потом вынуждены сосуществовать с их жителями?
Или время от времени их самих захлестывает желание грубого секса?
Ведь на свете случаются вещи и похуже.
Фэйт вспомнила о своем курсе по ботанике, о тенях на дорожке, о мужском туалете на пятом этаже библиотеки.
– И что ты собираешься делать с библиотекой? – спросил Джим. – Уволишься?
Он как будто прочитал ее мысли и сумел застать ее врасплох.
– Не знаю.
– Мне кажется, тебе надо завязывать с этой работой.
– Я могу попробовать найти другую, но… Мне надо где-то работать, потому что денег у меня нет. Именно поэтому я учусь и работаю.
– Так бросай учиться.
– Только не начинай снова…
– Что важнее, – Джим остановился и обнял ее за плечи, – твоя учеба или твоя жизнь? То есть я хочу сказать, что за предмет в этом семестре так важен для тебя? Американская литература? Ее ты можешь учить где угодно и когда угодно.
– Дело не в этом.
– Тогда в чем? Ты же знаешь, что здесь происходит. Ты это видела, ощущала, испытывала. Не можешь же ты быть такой дурой, чтобы…
Фэйт вырвалась у него из рук и зашла за машину. Джим заторопился вперед, чтобы перехватить ее.
– Прости. Я вовсе не хотел называть тебя дурой, но…
– Знаешь, – сказала Фэйт, – ты нужен мне не для того, чтобы советовать, что мне делать, а что нет. Я взрослая женщина. И в состоянии принимать самостоятельные решения.
– Хорошо, – согласился Джим. – Давай не будем ссориться.
– А ты сам почему все еще здесь? – Она взглянула на него. – Почему все еще не слинял?
– Потому что… потому что я…
– Потому что ты что?
– Не знаю. Может быть, потому, что я могу что-то сделать. Потому что у меня есть чувство ответственности. Потому что я главный редактор газеты…