орым Шанинка когда-то была.)
Есть тут еще один интересный момент, на который мне указывают мои благожелательные корреспонденты. Такого рода риски включают в себя системное противоречие, связанное с обязательством Университета производить критическое мышление, с одной стороны, и институциональной (ставшей) формой, которая всегда этому будет препятствовать, с другой. Это и в самом деле уже не шанинская, а вполне общая проблема, которая находит свое подтверждение в многочисленных примерах студенческого активизма и, мягко говоря, нонконформизма. Или, иначе говоря, Университет как институт сам становится «объектом» критического суждения, а наряду с ним и другие социальные институты, его поддерживающие. Опыт Сорбонны во Франции, Казанского университета в Российской империи, многих итальянских университетов и Колумбийского университета в США в разные исторические времена свидетельствует в пользу такого «институционального подозрения». И, кстати, чем лучше там образование, тем мощнее будет критическая модальность. Не было у иезуитов более сильных противников, чем их собственные выпускники – Дидро и Вольтер.
Как я могу это прокомментировать? Наверное, столь же рискованно, сколь и не институционально. Университет всегда в кризисе, в поиске своей формы, своего послания и языка самовыражения. В этом своем «текучем» качестве он сам по себе принадлежит к классу феноменов, подобных языку, находясь в процессе постоянного изменения. Он и отражает, и формирует реальность, испытывает внутренние противоречия и существует в различных временах и социальных измерениях, формулирует свои идеалы и «утопические» (то есть вне связи с реальными объектами) конструкции. Просто время от времени этот процесс сгущается и ускоряется, становясь тем самым очевидным для наблюдателя, а есть периоды относительного затишья и накопления утопического материала в противовес сложившейся нормативности. Кстати, для языка, так же как и для Университета, поколения являются естественным механизмом обновления.
Само собой, я говорю об «идеальном» Университете. Конкретные институции, так же как и исторические формы языка, часто сливаются с существующим институциональным фоном и превращаются в механизм социального воспроизводства. Или же продолжают свое самопреобразование.
Но уж если сохранять лица необщее выражение, которое на практике бывает совместимо с известной долей институционального конформизма, то процесс поиска своей формы или самовоспроизводящегося кризиса – это как посмотреть – должен идти непрерывно. Собственно, это и был мой вывод из первого десятилетия существования Школы – целый ряд новшеств, которые она привнесла в российское образовательное пространство (письменная культура, контроль качества, валидационные процедуры, тьюторские практики, элективные курсы и т. д.), был быстро освоен (институционализирован) ведущими российскими вузами, и уникальности, собственно говоря, почти не осталось.
Таким образом, воспроизводство «студии», или, иначе, проектной культуры, которая призвана и производить новеллы, и одновременно сохранять студийную атмосферу, является первым шагом выбора. А на втором шаге важен характер проекта. Простое добавление пусть и интересной, но еще одной программы или исследовательского замысла вряд ли способно повлиять на целое Университета. Нужны ортогональные проекты с учетом «бронзового» и устоявшегося статуса наших авторитетных программ, составляющих, конечно же, наше достояние и гордость и широкого круга партнерств, в том числе и мировых.
В чем может заключаться искомая ортогональность? Ну, например, в появлении колледжа Liberal Arts (или «многопрофильного бакалавриата»), который самим фактом своего существования воспроизводит проектную культуру и ломает междисциплинарные барьеры. А кроме того, совершенно иначе включает наш замечательный преподавательский состав и в образовательный, и даже в исследовательский процесс. Или, скажем, предложение руководителям магистратур задуматься о третьем уровне – аспирантуре (в формате совместных PhD программ) с недвусмысленным намеком на сакраментальный вопрос «в чем следующий шаг». А может ли неожиданно актуальный (под подвернувшуюся пандемию) онлайн-формат внести новую нотку стиля в нашу образовательную практику? (Пока, кстати, не очень получается.) Ну и т. д.
Такая конденсация проектных заготовок, безусловно, создает студийную атмосферу, но входит в противоречие с пакетом регламентов (основой институциональной культуры) и вызывает вполне естественное негодование всего административно-управленческого крыла, лихорадит инфраструктуру и провоцирует время от времени вполне человеческие конфликты. Кризис ли это? Да, безусловно, но не кризис перепроизводства, а скорее кризис дефицита ресурсов – человеческих, материальных, знаниевых и пр. Но как я уже сказал, эта ситуация выбора между двумя типами кризиса: институциональным конформизмом и болезнями развития.
Университет всегда в кризисе.
Создается впечатление, что нам приходится иметь дело с историческим парадоксом, суть которого не в том, что очередные кризисы Университета являются следствием изменения внешней среды, которая в своих «агрессивных» проявлениях блокирует исполнение Университетом его цивилизационной миссии. Ровно наоборот: сама логика университетской деятельности, ее внутренняя противоречивость вызывает внутренние тектонические потрясения.
С момента своего возникновения «идеальный» Университет существует в междумирье своей идеальной (утопической) природы, рисующей мир как должное (не обязательно, впрочем, как достижимое), и одновременно в установке, волении к реализации этой картины в социальном материале. И в самом деле, немецкие романтики смотрели на академический клуб ученых как на прообраз социально-политического сообщества (города, государства, мира), а более современные критики и сторонники модерна видят в Университете единственный современный институт, в основе которого заложена рациональность должной социальности и справедливости, вырастающих из идеальных представлений о служении идее. При этом, что важно, Университет оказывается не только хранителем некоего идеала и вплетенных в этот идеал картин и представлений, но и он сам по себе является идеалом и микрокосмом «большого» социума. То есть это идеализм в квадрате: и как контейнер, хранящий идеальное мироустройство, и как собственное тело, являющее образец для внешнего мира. Так, во всяком случае, задумывался этот институт более двухсот лет назад – как «идеал для реализации», так, по крайней мере в глазах многих людей, он и продолжает существовать. Вне зависимости от того, что он являет собой «на самом деле».
Но проблема или парадокс состоит в том, что статус «хранителя идеального», который и сам по себе может вызывать массу скептических вопросов (ну а как же без них – мы же в Университете), подразумевает (взыскует) реализацию в материале социального. В этом и состоит первая часть упомянутого парадокса – в принципиальной несводимости мира идеального и мира социального – хотя бы в силу того соображения, что любой акт реализации является не более чем частной версией идеи.
Но ключевой вопрос даже не в этом, а в тех каналах и рычагах социализации идеального, которые формирует и использует Университет в соответствии (или не в соответствии) со своей институциональной и исторической природой. И заметим дополнительно, каким образом фиксируется и удостоверяется такое соответствие.
Постоянный искус Университета как представителя мира идеального – материализовать свои идеалистические установки. Постоянный риск Университета как актора социального – потерять свой статус принадлежности к миру идеального (а равно – общественного блага) и полностью включиться в конкуренцию за ресурсы социально-экономического порядка. «Идеальный Университет» способен поддерживать этот тонкий баланс соприсутствия в двух реальностях. Но поскольку идеальное до конца не достижимо, да и путь у каждого свой, это состояние баланса если и возможно, то на очень коротких промежутках времени. Мы можем к ним апеллировать как к историческим прецедентам (прототипам) либо рассчитывать на осуществление в будущем, но принципиальная неустойчивость таких состояний является постоянной проблемой, и не только для Университета.
Об основном инструментарии Университета – исследовании и образовании (точнее, об их востребованном дизайне) – речь пойдет дальше. Пока же следует лишь заметить, что не всякий формат, который способен исполнить задачу сведения идеального (идеи) в одну из версий социального, оказывается уместен в рамках «университетской утопии» и, более того, в ряде случаев может стать причиной угасания и деградации идеи Университета.
Темпоритм Университета неспешен, по крайней мере по сравнению с другими институтами высшего образования. Университет мыслит и действует поколениями, элитами, культурными нормами и долгосрочными социальными конструктами. Помимо того что циклы жизни таких единиц растянуты по оси времени, они, в силу своего статуса общественного блага, не имеют рыночной стоимости (как не имели и фиксированной цены до появления рынков) и, следовательно, существуют в иной парадигме, нежели, скажем, прагматичные по своей сути институты профессиональной переподготовки или прикладных (под задачу) исследований. А потому, заметим, нередко стремление (искус) ускорить процесс реализации может и в самом деле сократить время решения конкретных задач, но в другой, стратегической, перспективе подорвать базовую конструкцию Университета, переместив его статус из пространства общего блага в пространство блага частного и конкурентного.
На деятельности Университета лежит, если можно так выразиться, дополнительный «эконалог» – по аналогии с заповедником, в котором хозяйственная деятельность удорожается за счет отчислений на сохранение среды. Но в отличие от заповедника, где существуют запреты на определенные виды деятельности, для Университета, наоборот, есть безусловные предписания (хотя некоторые запреты тоже были бы нелишними), которым он должен следовать, если остается в том же – университетском – статусе.