Во-вторых, институт предъявляет свои требования к сообществам или, иначе говоря, к нормам социального взаимодействия и социальным средам (см. параграф об «академической свободе научных сообществ»). Там есть свои нормы и свои внутренние правила в соответствии с «регламентом» академической коммуникации – будь то формальные (например, отраженные в правилах внутреннего распорядка или корпоративной культуре) или неформальные («невидимые колледжи», «когнитивные сети» и пр., опирающиеся на академический этос в целом).
Наконец и в-третьих, у любого института есть свой антропологический идеал, своя «норма личности», которая в случае с Университетом наиболее адаптивна к использованию разума-мышления. В различные исторические периоды существования Университета представления о «нормативности мыслящего» могли существенно меняться, иногда до диаметрально противоположных (например, скептический позитивист Просвещения и поэт-бюрократ немецких романтиков). Но в любом случае эта норма в университетской картине мира была предъявлена. Объединяющим началом для этих «антропологических идеалов» являлась – и является – установка на личное развитие, логике которого подчинена и конструкция института в целом.
Идея академических свобод, таким образом, обеспечивает институциональными нормами (создает условия) процесс воспроизводства мышления в стенах Университета. Это уже не экстерриториальность и юрисдикция Университета предыдущей эпохи (свобода социального бытия и образа жизни), а свобода (личного) развития и рационального суждения, предложенная в качестве основания Университета Нового времени.
При этом в логике институционального анализа можно указать на три как минимум группы норм:
– нормы самого мышления, которые обеспечиваются соответствующими правами/свободами (сомнения, суждения и т. д.);
– нормы личного развития – в соответствии с «идеалом человека», который несет Университет;
– нормы коммуникации и социального взаимодействия академических сообществ, имеющих свои права (и ограничения) рационального суждения в публичном и внутриакадемическом пространствах.
Все три смысла не существуют в виде арифметической суммы, но взаимодействуют и влияют друг на друга – образуя за счет этого взаимодействия пространство, в котором может возникнуть, а может и не возникнуть мышление и, следовательно, легитимные основания академической свободы.
Отсутствие института и его социальных привилегий делает невозможным открытое и рациональное критическое суждение. Отсутствие критического суждения закрывает пространство личного развития. Отсутствие спроса и ценности личного развития делает ненужным институт.
Но как бы то ни было, можно точно утверждать, что на этом поле не бывает равенства. Не бывает равенства личного развития (по понятию развития); не бывает равенства (равномощности) сообществ, каждая когнитивная сеть по-своему уникальна и не повторяет своих аналогов, не бывает, несмотря на нормативность, равенства институциональных условий. Каждое событие мысли уникально.
И самое главное: не бывает равенства в свободе. Но стремиться к этому нужно. Иначе, зачем Университет?
Заключение
Во всех эссе, вошедших в эту книгу, содержатся – явно или не очень – отсылки к разговорам и обсуждениям с моими коллегами по Шанинке. Я не перечисляю имен, дат и тем более обстоятельств этих дружеских встреч – это, пусть извинят меня коллеги, все-таки другой жанр и, наверное, совсем другая книга. Но я ни в коем случае не забывал об этом коллективном соавторстве, которое совершенно не хочется причислять к прошедшему времени – оно продолжается сейчас и, надеюсь, продолжится в нашем совместном будущем.
Но сейчас мне хотелось бы дать слово другой, не менее важной, когорте нашей Школы, без участия и суждения которой многое из того, что мы думаем и делаем, было бы чистой спекуляцией. Они – и коллеги, и «естественные» критики, и включенные наблюдатели этого базового для нас всех процесса – строительства Университета и его среды. Наши студенты.
Я предупреждал в предисловии, что жанр этих эссе не совсем академический. Как писал Дюркгейм, «сочинения Платона, Аристотеля и Руссо представляют собой трактаты о политическом искусстве; но, конечно, их нельзя рассматривать как по-настоящему научные произведения, потому что их целью является не изучение реальности, а построение идеала. И, безусловно, существует пропасть между действиями разума, которые содержатся в такой книге, как „Общественный контракт“, и действиями, которые предполагают управление государством; Руссо, вероятно, был бы таким же плохим министром, как и воспитателем»[229]. Но с другой стороны, это действительно важное замечание Дюркгейма ни в коей мере не может быть для меня извиняющим обстоятельством, опирающимся на давнюю традицию и авторитет тех, кто ее закладывал. Наряду с «идеалостроительством» у меня и моих коллег есть и обязательство организационного проектирования, связанного с другой системой критериев, которые не позволяют отнестись с легкостью к перспективе быть «плохим министром и воспитателем».
Ил. 4. Шанинка. Апрель 2019. Фото Егора Макарова
Жанр, повторюсь, предпроектный – он предполагает не только разговор об идеалах (концепции), но и перспективу частичной (идеал недостижим во всей своей полноте) реализации. А потому лучшие практики и критики – наши студенты. Если не того, что замышляется (оно еще в процессе мысли), то уж, по крайней мере, того, что уже сделано на этом пути – на историческом векторе движения к этому замыслу.
Сначала обращусь к очень специфической и небольшой группе наших студентов, пришедших на первый курс бакалавриата факультета свободных искусств и наук, но пришедших, я бы сказал, осознанно, после того как они успели поучиться в других вузах. Всего три интервью, которые были записаны нашей PR-службой по окончании первого семестра (стиль и орфография сохранены). А затем добавлю ответы на вопрос о шанинской картине мира, который был предложен нашим студентам уже в процессе работы над этой книгой.
До Шанинки я училась на направлении «Международные отношения и внешняя политика» в другом университете. Это было типичное классическое образование: череда лекций и семинаров. Преподаватели были разные: кто-то любил свой предмет и старался делать пары интересными, а некоторые просто читали унылые лекции с листа. Мне не нравилось, что индивидуальный подход к студенту практически отсутствовал: я не могла выбрать конкретные дисциплины, которые были бы мне интересны, и приходилось изучать все, что нам ставили в расписание. Было очень мало практики, творческих заданий и возможности высказаться и подискутировать. Все это делало обучение скучным и однообразным. <…> Я чувствовала себя «не в своей тарелке» и поэтому решила перевестись в другое учебное заведение, которое дало бы мне больше возможностей для развития. Решение было тяжелым только из-за того, что перепоступление означало переезд в другой город. Сейчас понимаю, что это было одним из лучших решений в моей жизни.
Изначально я собиралась учиться на направлении «Публичная политика и международные проекты», но решила для разнообразия взять элективы по «Современному медиатексту». Неожиданно для себя я приняла решение поменять направление, так как занятия, связанные с пространством медиа, оказались для меня комфортнее и интереснее. Факультет свободных искусств и наук устроен так, что перейти с одного направления на другое легко. (Только после первого года. – С. З.)
Я не заставляю себя ходить на пары, потому что испытываю удовольствие от каждого занятия. Шанинка – место, где очень уютно и комфортно (!). Я безумно рада, что однажды приняла решение поступить именно сюда.
В университете, где я училась до Шанинки, мне казалось, что я просиживаю штаны и трачу свое время на большинстве пар. Особенно мне не нравилось, что как и в большинстве образовательных учреждений, информация на лекциях и семинарах не менялась примерно лет пятьдесят, хотелось больше актуальных знаний. В целом преподаватели и студенты были равнодушны к учебе.
Я поняла, что хочу перевестись в другой университет уже на первом семестре. О Шанинке я узнала еще после сдачи ЕГЭ в 11 классе, но тогда здесь еще не было факультета свободных искусств и наук, и документы я в итоге сюда не подавала. Видимо, это был знак, что нужно подождать еще год.
Мне нравится, что в Шанинке есть возможность выбора. Когда ты сам выбираешь то, что тебе хочется изучать, процесс становится намного приятнее. Посещать тот или иной курс – твоя инициатива, никто не составлял за тебя расписание. Очень радует, что здесь нет лекций, а только семинарские занятия, на которых у вас с преподавателем и группой сразу происходит коннект, и вы включаетесь в работу. С такой программой обучения можно понять, что тебе больше нравится. При поступлении я вообще не знала, чего хочу, а теперь у меня есть представление, чем бы я хотела заниматься и чему научиться (!). Студенты заинтересованы в учебе, и преподаватели хотят делиться знаниями с нами. Приятно, что каждый делает это не для галочки.
Мой предыдущий опыт учебы помог понять, каким должен быть учебный процесс, чтобы ходить на пары с удовольствием. Кроме того, теперь я проще отношусь к учебе – понимаю, что это не страшно, это то, что мне нужно.
В первом семестре я ходила на электив «История кино в шедеврах». До этого я никогда не смотрела ни черно-белое немое кино, ни советские фильмы и тем более не знала, как их правильно смотреть. После этого передо мной открылся целый мир кино, я узнала, как смотреть фильмы, на какие аспекты обращать внимание, как правильно делать анализ. Если описывать чувства, с которыми я хожу учиться в Шанинку, я сказала бы, что хожу сюда не потому что надо, а потому что мне правда нравится учеба. А еще больше меня радуют люди, которые ходят туд