Отражение в зеркале послушно повторяло все движения и гримасы, но меня не оставляло чувство, что это не я…
… или не вполне Я, а некто из зазеркалья, притворяющийся до поры. Пиджак в облипочку, манишка, галстук-бабочка, кургузые брючата в крупную клетку по последней парижской моде…
– Красавец! – Мишка хлопнул меня по плечу, встав рядом и поправив накрахмаленный ворот рубахи с видом человека, вполне довольного собой. Ну да, ну да… брат выше на полголовы, да и в плечах раздался так, что ого! Костяк ещё голодный, мясом толком не оброс, но видны уже будущие стати циркового борца.
Я же… не то чтобы вовсе печально, но современная мода предполагает у её адептов наличие некоторого брюшка и прочих атрибутов солидности, неизбежных почти что у человека взрослого и состоявшегося. Поджарый подросток, не заматеревший ещё, и не набравший ни роста, ни плеч, выглядит не то чтобы вовсе печально, но после полувоенных моих нарядов, шитых не по моде, а под фигуру, всё-таки не то… совсем не то!
– Красавец! – повторил Мишка, и я даже покосился, не издевается ли? Нет… вполне серьёзная физиомордия, – Сань!
– А? – откликнулся тот, не прекращая завязывать галстук Адамусю.
– Подойди!
Постояли у зеркала уже втроём, и я убедился, что современная мода решительно мне не подходит! Ну или как вариант, я ей.
«– Надо будет подбросить Мишке какие-то идеи по части моды», – мелькнуло в голове, и я замер. В самом деле! В Москве некоторые зарисовочки-видения, творчески переработанные Пономарёнком, пользовались не то чтобы вовсе уж большим успехом, но и не самым малым! Если б его не сорвало в Африку, то… кто знает?
– Нормально всё будет, – равнодушно отозвался Илья, подвинув нас перед зеркалом и наводя последний лоск, поправляя пробор на набриолиненной голове. Помор, несмотря на упёртое старообрядчество и самое простое происхождение, человек вполне светский.
Ещё в бытие помощником шерифа в Аризоне, он посещал мероприятия такого рода, ручкаясь с местными сливками общества, вплоть до конгрессменов от штата и заезжих сенаторов. В Претории помор быстро натурализовался, и чувствовал себя вполне уверенно, ибо механик крупной шахты, притом механик очень хороший, это фигура! Вхож, привечаем и обласкан.
– Чево эт ты разнервничался, Егорша? – удивился Илья, пряча расчёску в кармашек, – В Москве и не в такие дома вхож был!
– Пф… – объяснять разницу между «был вхож как воспитанник Гиляровского» и самостоятельной фигурой, не стал. Сам толком не могу объяснить разницу. Точнее, могу и понимаю…
… не понимаю только, почему спокойно, и вполне на равных, общался с Вильбуа-Марейлем в Африке, и дёргаюсь так перед встречей с ним же, но на светской вечеринке. Не приём даже!
Чорт его знает… может, ситуация другая? Там, в Африке, я был ценным, а местами и независимым специалистом. Сперва – с удостоверением репортёра и неким флёром успешности за спиной. Позже, ещё и как пилот, инженер. Фигура!
А здесь я ступаю на минное поле Высшего Света, и ни черта не могу определиться даже со своей ролью в нём! Надо ли мне вообще лезть в это болото, и если да…
Самоедство моё прервали автомобильные гудки, и мы спешно собрались, выйдя на улицу. Генерал прислал за нами два автомобиля «Рено», и под взглядами прохожих, мы водрузили свои светские зады на светские сиденья.
Неизбежный ритуал с кручением стартера, кашляющие звуки с выбросами дыма, и… мне отчаянно захотелось набросать серию карикатур на тему очеловеченных авто, да и не только. Хм, а почему бы и не да?!
Джентльменское наше соглашение с представителем российских властей сбило вдохновение на взлёте, оставив чувство неудовлетворённости. Перенаправить на тему аполитичную, зато и более долгоиграющую, идея не самая плохая!
Неспешная езда почему-то страшно меня раздражала, равно как и манера водителей непрерывно жать на резиновую грушу, пугая прохожих и лошадей звуками рожка. Вот ей-ей, к месту и не к месту, абы шумнуть!
Прохожие вели себя не лучше, отказываясь, и порой демонстративно, уступать дорогу. Особенно некоторые дамы из тех, что постарше. Оглянутся, плечиками так… р-раз! И чуть ли не чеканя шаг, вбивая зонтик в асфальт или брусчатку. Неспешно.
Извозчики так и вовсе, смотрели как на классовых врагов, чувствуя близкую смерть профессии. Но правда, дорогу перегородить пытались редко.
Слуга отворил кованые ворота, и автомобили въехали на усыпанную гравием дорожку, вкусно похрустывая шинами. Остановились у самого крыльца…
… или как это называется, когда ступеньки занимают больше площади, чем хорошая деревенская изба, и колоннада с портиками? Мраморными! Зар-раза… одно к одному всё! С навесом.
Подскочившие лакеи спешно отворили дверцы, и фырчащие машины, чадящие газолином, тронулись в сторонку с достоинством императорских яхт. Там, под навесом, уже стояло несколько авто, и усатые шофёры, затянутые в кожу и футуристического вида очки, курили с видом дипломатов.
Позабавила избыточность кожи вообще, и её неуместность в данное время. Середина сентября в Париже, время достаточно тёплое, и таскать, не снимая, кожаные куртки, шлемы и кожаные же перчатки, это перебор! Курят с усталым видом, сняв едва одну перчатку, и выглядят так, будто шофёрская их спецодежда – рыцарские латы, а бессмысленное бдение их у автомобилей едва ли не равнозначно бдению в храме при посвящении в рыцари.
– Месье… – прошелестел лакей, и я, оглянувшись ещё раз на автомобили и компанию шофёров, поспешил в дом.
– А ты переживал, – пробурчал Илья получасом позже, дефилируя по гостиной с бокалом.
– Вино? – приподнял я бровь, зная его отношение к алкоголю.
– Квас, – усмехнулся помор, салютуя бокалом.
– Однако… – изрядно удивился я.
– А я о чём?! Мы им нужны как бы не поболе, чем наоборот! – тихохонько засмеялся Военгский, – Вчера тебе весь вечо́р о том твердил, да и севодня о том же… Чево нервничать-то? Хоть с какой стороны посмотри, но здесь и сейчас мы представляем, пусть и метафорически, шахты и рудники Русских Кантонов.
– Будущие, – уточнил я, немножечко успокаиваясь.
– И што? От этого желание урвать чево, да подешевше, у них куда-то пропадёт?
– Ну да, и то верно, – отпиваю наконец глоток выдохшегося шампанского, просто чтобы смочить пересохшее горло, – квас, значица… сподобились, а?!
Стеснение в груди начало проходить, и я вдохнул полной грудью, отчего толи хрустнули рёбра, толи затрещала материя. Приём, который не вполне приём, а как бы дружеская небольшая вечеринка… хе!
А ведь правду Илья сказал, мы им как бы не больше нужны, чем наоборот! Шахты и рудники, да… а ещё мои летадлы и дальнейшие инженерные перспективы. Есть, есть идеи! Времени не хватает, и отчасти – статуса. Не хватало. Теперь попроще станет, можно будет и попробовать некоторые задумки!
Закончится только Выставка, и…
… да, я в Париже точно надолго. Буду, наверное, курсировать между Парижем и Дурбаном, ибо по большей части интересы мои в Африке. А вот интересы Кантонов требуют, чтобы я проводил больше времени в Париже!
Снять мастерскую, нанять сотрудников, а может быть, влиться самому в какую-нибудь фирму «с именем»? Не на жаловании, понятно, а как акционер… или самому? Это надо как следует обдумать!
– О чём задумался, Георг? – поинтересовался негромко подошедший Вильбуа-Марейль.
– О возможности открыть во Франции производство, – отвечаю честно.
– Н-да? – растопорщил усы генерал, – Георг… вы, кажется, передали права на летадлу Южно-Африканскому Союзу?
– У меня ещё много идей, – жму плечами с самым независимым видом.
– Летательные аппараты? Ещё? – оттянув ворот, Вильбуа-Марейль глянул куда-то в сторону, и через несколько секунд рядом появилась группа поддержки.
Пару минут спустя светский трёп ни о чём закончился, и мы, расположившись на диванах и креслах, от разговоров абстрактных перешли к конкретным. Народу сравнительно немного, вместе с нами всего шестнадцать человек, так что расселись мы довольно-таки компактно.
– … то есть… это, как вы говорите, колыбель авиации? – похоронным голосом поинтересовался долговязый, подтянутый майор, ещё недавно смеявшийся над Санькиными шаржами.
– Колыбель и есть, – в очередной раз жму плечами, взглядом выискивая лакея и не вполне понимая, чего это волнуется майор. Пузырики шампанского приятно били в нос и щекотали нёбо… да где там лакей!?
– Месье… – задумчиво сказал Вильбуа-Марейль, – а ведь мы сами виноваты. Строить планы на авиацию, не посоветовавшись с её создателем!?
– И правда, – дребезжащим голосом сказал майор, – сами же критиковали Луи Андре[53], а как дошло до дела, продемонстрировали всю ту же неуместную кастовость и желание решать все вопросы кулуарно. Что же вы предлагает, Георг?
– Я? Ничего! Право слово, это ваша и только ваша задача!
– Простите, Георг. И всё же… Допустим, мы, группа единомышленников с… некоторыми возможностями в армии, производстве и политике, возьмёмся протежировать вашим начинаниям. Всемерно! А вы… делитесь с нами своим ви́деньем будущего авиации…
– Хм… – чуть склонив голову, окидываю взглядом самого графа и его немногочисленных, но весьма влиятельных друзей. В большинстве своём они не самоценны, но выражают интересы неких семей, политических и промышленных групп, и они предлагают мне…
Короткие переглядки… Мишка еле заметно опускает глаза, Илья кивает, Адамусь – тоже, но после короткой паузы, как бы нехотя.
– Союз? – спрашиваю я.
– Союз, – подтверждает Вильбуа-Марейль, протягивая руку с бокалом.
– Не слишком ли много чести, Жорж? – залпом допив шампанское, поинтересовался однокашник генерала по Сен-Сиру, оставивший армию ради предприятий отца.
– Авиационная промышленность и капиталы староверов, – ответил тот, – а в будущем – парламент Кантонов! Наш!
– Куш, – кривовато усмехнулся промышленник, склоняя голову, – Что ж, ради этого я буду им улыбаться очень… очень искренне!