«– Плебей» – читаю по губам де Дудовиля, и не знаю, что уж он там читает в моих глазах!
– Хватит! – прерывает меня генерал, – Я… мы поняли, коммандер. Наша поддержка значит очень много, но вы пока не сможете ни понять этого, ни, пожалуй, воспользоваться. Приношу свои извинения…
– Приношу свои извинения, – нехотя говорит герцог, сохраняя суховатый тон.
– Принимаю, – спокойно сажусь назад, старательно не обращая внимания на гул голосов позади меня, – продолжаем разговор?
Вильбуа-Марейль кивает задумчиво, чуть колеблется и говорит:
– Ваши предложения, коммандер? Мы заинтересованы в строительстве завода, равно как и в вашей всемерной поддержке.
– Четверть акций, – и предупреждая споры, приподнимаю руку, – а в случае, если мы не найдём точек соприкосновения, мне хватит капиталов на строительство собственного завода. В случае противодействия я смогу перевести производство на территорию другой страны, равно как и изначально открыть завод в США… или Германии.
– Коммандер… – Вильбуа-Марейль делает еле заметную паузу, – вы понимаете, что значит поддержка присутствующих здесь людей?
– Понимаю, – чуть улыбаюсь, – именно потому – четверть, а не половина и более. И да, я помню, что патенты на основные узлы правительство ЮАС продало вам, но…
Склонив голову, тычу себя в лоб указательным пальцем.
– … их можно обойти. Разными способами. А можно – дополнить. Идей у меня много, и не только по части авиации.
Киваю на настольный футбол, и недавние игроки переглядываются.
– Сотни тысяч экземпляров в ближайшей перспективе, – задумчиво сообщает Ло, и разговор принимает конструктивную направленность.
Обговорив вкратце самое главное, отпускаю напоследок сладкую пилюлю, сравнивая авиацию с рыцарской конницей и возрождением лучших традиций аристократии. Слушают меня с некоторым скепсисом, но реплики заучены, и коварные умственные ловушки составлены по всем правилам психологии… насколько я её понимаю.
Останутся зацепочки, а это – другое отношение к роду войск, и – к заводу. Ну и чуточку – ко мне.
– Съедят меня, Сань, – говорю с тоской, едва закрыв за собой дверь в квартиру, привалившись к ней спиной и сползая потихонечку вниз, – Свет этот чортов… высший!
Срываю галстук-бабочку, продолжая сидеть на полу, чувствуя потной задницей холодный пол.
– Эк тебя разобрало, – качнул брат головой, – да встань хоть… встань, встань!
Всё ещё разодетый как на приём, я сижу за столом, жду кофе от Саньки и жалуюсь на жизнь.
– Рано мне, Сань… не знаю, кто и чем думали, но атташе… не тяну!
Возясь с туркой, он слушает внимательно, угукая в нужных местах. Илья с Адамусем сочувственно сопят, кривя сострадательные рожи, но – молча.
– … потом, лет через несколько, может и обтешусь, – принимаю от него здоровенную кружку кофе, и покосившись на катящееся к полуночи солнце, мысленно машу рукой на режим и прочее. Глоток…
– Опыта нет, Сань…
– А кого? – по жидовски спрашивает он.
– Да понимаю… за неимением лучшего, – киваю я, грея зазябшие почему-то руки о кружку.
– Почему же? – брат садится напротив, хрумкая яблоком, – ты вполне на своём месте. Де-факто тянул уже лямку, и хорошо. Другое дело – опыт, и возраст, эт да… доковыряться могут, штоб пальцем потом тыкать. Кому-никому ошибки и сойдут с рук, а тебя именно что в силу возраста могут попытаться заклевать.
– Заклевать не заплевать, – смеётся Адамусь.
– Эт да! – соглашается брат, – А так… ну, снимут… и што? Частным лицом станешь, но уже – прецедент! А?
– Если только в таком ключе, – соглашаюсь с ним, – разве что скандалы…
– И што? – не понимает Санька, – Не ты первый, не ты последний. Посмотри вон… да на южноамериканских дипломатов, вот уж где… ты на этом фоне – зайка беленький!
– Ну… да, – соглашаюсь с ним, и чувствую, как отпускает напряжение, – какая страна, такие и атташе!
В дверь постучали, прерывая смех, и Санька пошёл отворять.
– Мишкина, – с недоумением сказал он, доставая шляпу из распакованной коробки, – тут записка, погодь!
– Мишку… – сказал он неверяще, и снова опустил глаза в бумажку, – похитили?!
Глава 27
Душный омут горячечного забытия отпускал неохотно, протягивая свои липкие щупальца, и вновь утапливая в бредовых снах мятущееся сознание подростка. Вынырнув наконец, Мишка лежал несколько минут, не в силах различить явь от снов, и принимая диковатые реалии за продолжение галюциногенного бреда.
Высокий каменный потолок, едва различимый при тусклом, отдалённом источнике света, тяжко нависал над ложем, и будто бы даже дышал, отчего у Пономарёнка закружилась голова. Закрыв глаза, он снова провалился в сон, и перед его внутренним взором возникли сцены, полные болезненного, удушливого эротизма.
Пробудился от иссушающей гортань жажды, растрескавшей само нутро, и облизывая губы сухим языком, открыл наконец глаза…
… и снова закрыл, чтобы открыть их шире, щипая себя за ногу.
Реальность осталась всё такой же фантасмагоричной, и высокий каменный потолок не почудился в бреду. Благо, хоть пульсировать перестал…
Чувства просыпались медленно, будто нехотя, и Мишка медленно повернул голову в сторону источника света, находящегося за…
… решёткой?
– Однако… – просипел он, попытавшись сесть, что удалось ему лишь со второй попытки. Низкое каменное ложе с охапками соломы и мешковиной навевало дурные мысли.
«– Дочитался, – нехотя ворохнулась мысль, – подземелья Ллос, только антураж попроще и поплоше».
Потом мелькнула, да и тут же пропала, догадка о дурном розыгрыше.
– Узник замка Иф, – просипел подросток, с трудом водружая себя на подрагивающие ноги. Преодолевая дурноту, он двинулся изучать камеру, в которой оказался. Медленно, шаг за шагом, трогая шероховатые камни, подошёл наконец к решётке и уставился на толстые прутья, бездумно щёлкая по ним ногтем.
Так он и стоял, пока…
… не замёрзли босые ноги, и Мишка только сейчас осознал, что его зачем-то переодели в какое-то рубище с чужого плеча. Приняв это как факт, но не чувствуя ни малейшей эмоциональной окраски, он отошёл назад и присел на мешковину, поджав под себя босые ноги.
Полноценный разум возвращался медленно, и если бы не жажда, Мишка долго сидел бы в наркотическом оцепенении. Наконец, мозг опознал большой кувшин, стоящий чуть поодаль прямо на полу, и кряхтя, подросток снова поднялся и сделал несколько шагов, хватая сосуд.
– Вода? Вода… – поколебавшись чуть, он отбросил сомнения и припал к кувшину, не без труда приподняв его ослабевшими руками. Пил он долго, маленькими глотками, часто отдыхая и оглядывая камеру.
Живительная влага, напитав иссохший мозг, вернула ему способность размышлять. Помещение, в котором он находится, напомнило не тюремную камеру, а тупиковое ответвление в катакомбах, перегороженное решёткой под частную тюрьму, что навевало самые нехорошие мысли.
Оставив воду, Мишка обыскал камеру, и был вознаграждён старыми башмаками, растоптанными едва ли не гвардейцами Бонапарта, тут же натянув их на озябшие ноги. В углу нашлась тяжёлая деревянная бадья, прикрытая крышкой.
– Ага… – глубокомысленно сказал Пономарёнок, открыв её и заглядывая внутрь. Слабый химический запах показал ему, что бадью используют по назначению, а затем дезинфицируют, и стало быть…
Сознание его забуксовало, но всё ж таки пришло к выводу, что похищения людей поставлены на поток. А это – ой!
Сердце забилось чаще, разгоняя вязкую кровь и пробуждая мозг. Некстати начали всплывать воспоминания, и подросток глухо застонал, вспоминая женский смех, манящую улыбку и глаза, обещающие так много…
– На такой дешёвый трюк попался! – прошипел он василиском, сплёвывая горькую слюну, вязкой ниточкой повисшей на губе и налипшей на одежду.
– Та-ак… – выбросив из головы воспоминания, или вернее, отставив их на время, подросток вытер подбородок и подошёл к решётке, изучая внимательно как её саму, так и коридор. Прутья толстые и достаточно частые, чтобы не суметь просунуть даже голову. Щеколда массивная, к такой и с ломом не подступишься, а замок…
Он прищурился, пытаясь извернуться и как-то увидеть его, но втуне. Сплюнув ещё раз, и снова неудачно, Пономарёнок вернулся к наблюдениям, кусая сухие губы и растирая щёки, гоня кровь к голове.
Светильник в стороне, что-то вроде дешёвой, тускло чадящей лапмадки. Освещает пространство перед камерой, и предназначено явно не для узников, а для удобства тюремщиков. Не сразу разглядев сильно увеличенный резервуар для горючего, Мишка замер, прикидывая, сколько может тлеть такая лампадка при полной нагрузке?
По всему выходило, что много, и заминка лишь за фитилём, но эта проблема не из числа неразрешимых.
– Ага… стал быть, не хотят утруждаться, – констатировал он, вглядываясь и вслушиваясь в полумрак катакомб. В голову вкралась вялая надежда, что похитители прибудут не вдруг, и стало быть, можно, а значит и нужно, придумать что-то вот прямо сейчас!
Сознание услужливо подпихивало всякую ересь из любимых Санькой книжонок сыщицкого типа, герои которых претерпевают всякие приключения, выскальзывая из них самыми неестественными способами. Глупость, но…
… в голове возникла смеющаяся физиономия Егора, и Мишка начал перебирать ассоциативные цепочки, расхаживая по камере. Меряя её шагами, он считал их зачем-то, насчитав тридцать один шаг на пятнадцать, а цепочки никак не поддавались.
– Ловушка для надзирателя? – бубнил подросток, дёргая за длинную нить, торчащую из старого чесучевого пиджака, в который переодели его похитители. Но в камере, как назло, не было никаких ниш или булыжников, которые можно отковырять. Наматывая на палец нитку, он сел на низкие нары замер.
– Нитка, нитка… точно!
Лихорадочно вскочив, Мишка заметался по камере, пытаясь то руками намести пыль, а то отскабливая её от стен в полу пиджака. Ссыпав пыль около решётки, он вытащил несколько длинных нитей из пиджака, а потом, после короткого размышления, и из мешковины ложа.