– Африканские мотивы – здорово! – с воодушевлением говорит Жан-Жак, вертя головой, – И весь Менильмонтан так, да? Здорово! Некоторые дома уже расписаны… ты тоже видел, да? А, ну конечно…
Киваю ему, тут же хмыкаю с сомнением при виде сунутых под нос набросков…
… неудачника оттаскивают в сторону.
– Отличная идея, просто отличная! – восхищается репортёр, – Насколько же интересно смотрятся такие дома, будто в художественной галерее идёшь!
– … нет, нет и нет! – сперва слышу, а потом вижу Саньку, влезшего на лавочку с ногами…
… разувшись предварительно.
– Подражательство африканскому китчу…
– Бляйшмановскому! – нервно перебивает брата художник.
– Неважно! – отметает брат его слова лёгким движением руки, – Подражание не даёт ни вам, ни кому-то другому, жетона номинанта!
Вижу, что Чиж раздражается, и спешу на помощь.
– Условия конкурса просты! – запрыгиваю рядом, предварительно разувшись, и размахивая штиблетами, – Прежде всего рисунки должны быть африканскими, и если не прямо, то как минимум косвенно напоминать об Африке! Далее – комиссия, которая допускает лучшие из представленных работ с холста на дома центральных улиц!
– Комиссия пристрастна! – выкрикивает кто-то, и шум становится вовсе уж чаячьим. Одни поддерживают это утверждение, другие против… А художников-то, батюшки-светы! Толпень! Я когда конкурс задумывал, думал о десятках человек, может паре сотен как максимум, а тут… Боюсь утверждать, но как бы не на тысячи счёт!
А что? Условия для участия ведь самые простые: принести свою «африканскую» работу в виде картины или наброска на улицу Денуае, и если члены комиссии сочтут её годной, то на полотне или бумаге появится соответствующая печать. Или печати, если работу сочтут годной сразу несколько членов комиссии. Несколько печатей дают жетон номинанта.
Отдельно предложение местных активистов, в которое я вцепился – возможность выбора домовладельцами из «проштампованных» работ, если они, домовладельцы, оплатят краски художнику.
– Комиссия пристрастна! – соглашаюсь громко, перехватывая инициативу, – Все мы пристрастны, несовершенны, и не всегда обладаем тем идеальным вкусом, который полностью совпадает с вашим!
Ох, как переменчиво мнение толпы… уже смеются! Парижане…
– Но месье, – не отпускаю инициативу, – членов комиссии с заветным штампом более тридцати человек, и если вы не сумели привлечь внимание хотя бы одного, я вам искренне сочувствую, но пропускать из жалости не стану!
– Ах ты ж в Бога… – слышу малый загиб от Саньки, – штиблеты сперли! Вот только што…
– Сувенир, месье! – орёт незадачливый воришка, отловленный почти тут же, – Я не уголовник, а…
Незадачливому клептоману насовали тумаков, да и выпроводили в пинки, а мы продолжили прогулку по улице, и…
… Божечки, как это здорово! Шумно, толкотно, пахуче… а от картин рябит в глазах, но…
… конкурс надо проводить каждый год! Обязательно!
– Лимона-ад! – прервал размышления уличный торговец, вопивший так неистово, будто ему доплачивают за каждый децибел сверх некоей нормы, – Лима-анад!
– Какой день, а?! – протолкался ко мне Санька, сияя глазами и всей физиономией.
– … месье коммандер!
… и всё-таки – отличный день!
– Итак… – Лубе нетерпеливо махнул рукой, обрывая приветствие префекта, – вам есть что сказать по поводу убийства президента Крюгера?
– Да, месье президент, – склонил голову Лепин, и пройдя вдоль стола, раздал кабинету министров папки.
– Выжимка, месье, – предупредил он вопросы, – дело в полном объёме занимает несколько полок, и разумеется, все желающие смогу ознакомиться…
Пока министры листали документы, хмыкая и переговариваясь, Лепин с помощью секретаря Лубе развесил полдюжины крупных листов ватмана с графиками, схемами и прочим, что счёл он необходимым. Далее пришёл черёд фотографий, и наконец…
– … нарочитость британского следа, признаю честно, месье, – рассказывал Лепин, расхаживая перед министром с видом лектора, – изрядно меня смутила поначалу. Слишком много улик, и улик грубых, едва ли не выпрыгивающих на полицейских.
– Но! – он воздел указательный палец, – Именно эта нарочитость и навела нас на след! Преступники будто дразнили нас, провоцировали на немедленные действия!
– Распни его! – пробормотал Лубе, и префект энергично кивнул.
– Да, месье президент! Все улики указывали на британцев, но слишком грубо, нередко обрываясь при попытке отследить их, самым притом неестественным образом.
– Можете привести пример? – поинтересовался Вальдек-Руссо.
– Разумеется! – для убедительности маленький префект даже приподнялся на носках, – В частности, мы наткнулись на окурки британских папирос, но полицейский химик, исследовав их, уверенно констатировал, что злоумышленник сделал от силы несколько затяжек. Скорее всего, папиросы обрезались, затем следовало несколько затяжек, и из окурков формировали так называемые улики.
– Однако! – удивился один из членов Кабинета.
– А уж как удивились мы! – растопорщил усы префект полиции, – И улик такого рода, месье, десятки! Всё буквально подзуживало нас объявить о британском следе!
– Провокация? – пробормотал Комб, доставая сигару, – Но чья?
– Я уже подбираюсь к этому моменту, – поправил усы префект.
– Как я уже говорил, – продолжил он, – буквально всё кричало о британцах, если бы не сдержанность месье президента…
Лепин отвесил короткий поклон Лубе.
– … и моя интуиция, мы могли бы знатно оскандалиться! Провокация была рассчитана на национальный французский характер, порывистый и энергичный. На то, что с самым началом расследования часть его попала бы в прессу, и добрые французы вышли на улицы, возмущённые подлость британцев. А далее, месье, нас ждал превеликий конфуз!
– Возмущение нации через несколько дней или же недель, неизбежно столкнулось бы с нарочитостью улик, с их… – Лепин задумался, – я бы сказал, театральностью! Да! Дальнейшее наше расследование, будучи даже столь же успешным, неизбежно упиралось в смущение нации недавним конфузом. Все улики, уже вполне настоящие, недоброжелателями могли бы трактоваться ложными.
– Британцы, – префект усмехнулся зло, – могли бы делать вид невинных агнцев, отметая все обвинения как заведомо ложные.
– И всё-таки, – пыхнул дымом Комб.
– Страница двадцать шестая, – ответил Лепин, и политики зашелестели бумагами.
– Русский след, – кивнул он, предупреждая вопросы, – притом все ниточки идут к одному из Великих Князей, а уже оттуда…
– Я так понимаю, – нахмуренный лоб Вальдек-Руссо свидетельствовал о напряжённой работе мысли, – что британцы сдвоили ложный след, подбросив нужные им улики, но работали русские?
– Вернее всего, – кивнул Лепин, – здесь возможна как тонкая игра британских спецслужб, работающая за спинами Великих Князей, так и более изящная интрига, когда одному из Романовых джентльмены помогают якобы частным образом. Русские Кантоны для Романовых – кость в горле! Но как вы понимаете…
Он развёл руками.
– … это уже не дипломатический иммунитет, это несколько выше! Вызвать на допрос одного из членов Дома Романовых не представляется возможным, равно как и провести обыск в русском посольстве. Да хоть бы и во дворце одного из Великих Князей в Париже! Де-юре их дома – территория Российской Империи, со всеми… хм, последствиями.
– Я не могу исключаю даже возможность, – твёрдо сказал маленький полицейский, – что координация с русской стороной осуществлялась на самом верху. Не знаю, дал ли русский император прямой приказ, или же он многозначительно промолчал при каком-то разговоре, но уверенность в осведомлённости Николая у меня почти стопроцентная.
– А ведь это государственный терроризм, господа, – констатировал Вальдек-Руссо, раздражённо вертя в пальцах серебряный карандаш.
– Терроризм, – подавленно подтвердил Лубе, – но и отношения с Россией нам нужны как воздух.
Воцарилось похоронное настроение. Российская Империя один из важнейших партнёров Франции, равно как торговых, так и военных. Естественный противовес прусскому милитаризму и…
… сырьевой придаток.
– И всё же! – прервал молчание Вальдек-Руссо, – Что мы будем делать с учётом известным нам фактов? Терпеть национальное унижение и делать вид, что не случилось ничего страшного, нельзя!
– Кхм! – кашлянул полицейский.
– Да, месье Лепин? – повернулся к нему Комб.
– Утечка в прессу? – слегка неуверенно сказал префект, – Порционно!
– А ведь это… – Лубе посветлел лицом, – выход, месье!
Глава 31
Отражаясь в зеркале, на полу в гостиной плясали холодные солнечные зайчики, а ветер, врываясь порывисто в распахнутое окно, играл с плотными шторами. Нотки московского октября, дремотного и слегка промозглого, понемногу пропитывали четырёхкомнатную квартиру в доходном доме, но сидевший за столом загорелый мужчина, кажется, вовсе не замечал этого.
Одетый в костюм английского кроя, он невозмутимо курил, не снимая тонких лайковых перчаток. Несколько коротких затяжек, и короткая обрезанная папироса дотлевала почти до мундштука, а мужчина брал новую из открытой пачки, не отрывая взгляда от окна.
Помимо папирос, на столе лежал морской бинокль и винтовка «Ли-Энфильд», ствол которой был задран на пачку книг. Пристрастный наблюдатель, попавший каким-то чудом в эту комнату, был бы немало удивлён подобным использованием книг, и ничуть не меньшее удивление вызвала бы тенденциозная подборка литературы, среди которых был как «Капитал» и сочинения князя Кропоткина, так и старинное старообрядческое Евангелие.
Как это нередко бывает в домах, претендующих на звание приличных, в гостиной были развешаны портреты царствующих особ и представителей Дома Романовых. Хотя концентрические круги, нарисованные на них, несколько выбивались за рамки приличного – в представлении обывателей.
На карнизе висел белый шёлковый шарф, на котором нарочито аляписто был выведен алыми буквами лозунг «Свобода или смерть