антонов на пару с Францией был бы сильно немножко поменьше, вплоть до полново нет! С политикой, оно завсегда так, и при всём моём желании, нельзя отмыть Россию от налипших на ней Романовых, не испачкав как следует рук.
Нехватку славы, если он за неё да, я компенсирую Тома́ долями во вкусных и интересных делах, так што ша – Совесть! Замолкни!
Оркестр начинает играть марш авиаторов, и под офранцуженный перевод и бодрую музы́чку, мы направляемся каждый к своему самолёту. Генерал хотел было заставить нас идти гимнастическим шагом, но мы померились с ним хотелками, и моя оказалась больше, толще и твёрже.
– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью[70],
Преодолеть пространство и простор,
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца – пламенный мотор…
Механик, играя на публику, отрепетированными движениями крутит стартёр, и «Феникс», собранный целиком из французских деталей, руками французских рабочих (комментатор заостряет на этом особое внимание, захлёбываясь от восторга слюной), начинает разбег по выровненному полю. Ручку на себя…
… взлёт, и шум мотора заглушается рёвом толпы!
Несколько минут я кружусь над полем, взлетая то в самые небеса, то опускаясь к трибунам, и каждое действие вызывает дикий совершенно восторг публики. Потом ко мне присоединяется Санька, Илья, Адамусь и…
… я морщусь, опасаясь оглохнуть.
– Тома́, Тома́! – неистовствует толпа, и мы впятером изображаем нечто вроде воздушного балета, очень неуклюжего… но другого-то никто не видал!
Наконец, взлетают наши недоучки один за другим, и я крещусь, искренне благодаря Боженьку, что никто не разбился при взлёте! Полёт их – момент чисто политический, по-хорошему, французам ещё на планерах учится, но… надо.
Кое-как изображая массовку, стажёры грозною гурьбой полетали за нами, и тяжело приземлились. Каждый… каждый при посадке скозлил!
Мы же прошлись над полем, отработав по очереди бомбометание. Профанация чистой воды! Театральщина!
… восторг…
Взлетаем, садимся, стреляем из пулемёта и бросаем флешетты, эвакуируем раненного с поля боя и кидаем условному командиру отряда (коего изображает граф Вильбуа-Марейль) документы с привязанным вымпелом. Потом – речь…
… и я говорю, говорю… Потом наступает черёд Тома́, а потом – банкета. Сменив пропотевшие рубахи, мы натягиваем регланы, и в таком вот живописном виде фланируем среди самых именитых гостей, которые заплатили за это оч-чень немалые деньги!
К услугам тех, кто заплатил побольше – мы пятеро, поменьше – стажёры. Важные ходят, глаза фонарями светятся… ну-ну…
А мы – нарасхват!
– Георг, скажите… – даме, по-моему, всё равно о чем, лишь бы поговорить со мной, а потом – в плоскость горизонтальную. Трофей! Я.
– Мадемуазель… – склоняюсь над ручкой, дабы скрыть шевеление в штанах, ибо они хоть и не лосины, а галифе, но – видно. Впрочем, за грех это не считается. Да и дама она вполне… хм, ебабельная.
– Мадам, – поправляет она с придыханием, шевеля грудями в декольте.
– Да что вы говорите?! – удивляюсь почти искренне, пялясь на богачество, – Вы так свежи…
«– Для своих тридцати пяти», – но что мне, комплимента жалко? Понимаю прекрасно, что большинству из них нужен не я сам, а слухи о том, что я – трофей некоей дамы, и моя голова…
… ну или столь же метафорическое нижнее бельё, висит у прелестницы на видном месте в зале для охотничьих трофеев.
Мадам пахнет хорошим парфюмом и немножечко потом, а ещё – самкой. Ну… может быть, сильно пото́м, после этой чортовой Авиационной недели!
Обмениваемся визитками, немножечко воркования, и снова – броуновское движение по залу. С каждым из гостей пообщаться не выйдет, их почти шестьсот человек, но стремиться к этому надо! Дело не только в цене, но и в уважении, а ещё – в связях.
Люди в ресторане собрались очень непростые, и такое вот непринуждённое общение может дать очень многое если не прямо сейчас, то потом. Понадобиться обратиться, а мы уже знакомы, пусть и формально.
– … постарайтесь не моргать, – командует фотограф, ныряя под чорное покрывало, и я, улыбаясь, жму руку промышленнику во фраке…
… милой даме…
… мальчику лет десяти, взирающему на меня круглыми глазами, как на ожившего персонажа сказки…
… и улыбаюсь, улыбаюсь, улыбаюсь…
Фотографии одиночные и групповые, и надо ведь не просто стоять и улыбаться, а говорить не слишком дежурными фразами, играть мимикой, быть если не остроумным, то как минимум – приятным в общении. И так – неделю!
«– Сегодня только четвёртое октября», – и до тошноты! Но улыбаюсь! Терплю.
… распорядитель говорит что-то, и я только реакции гостей понимаю, что пришла пора рассаживаться за столы. Оживлённо беседуя, народ начал рассаживаться.
– … месье президент, – бормочу этикетно, – какая честь для меня…
– Ну что вы, Георг, – улыбается тот, – вы Рыцарь Неба, а я всего лишь слуга народа…
Обменявшись комплиментами, усаживаемся наконец. Благо, Лубе меня представляли, хотя по сути и на бегу. Робости никакой, слишком я для этого устал. Ну, президент Франции, министры, генералитет…
… и я понимаю, что будет разговор. Именно сейчас, пока я устал и на взводе. По душа́м.
Дежавю…
Глава 34
– Нет, нет и ещё раз нет! – в такт своим словам луплю по подлокотнику кресла, обтянутого телячьей кожей. Спорим жарко, до хрипоты, до пота, сорванных галстуков и полного чинонепочитания.
За две недели, минувшие с того достопамятного разговора с президентом Франции на банкете, утекло немало воды. Привык уже к присутственным физиономиям[71] оппонентов, но нет-нет, приходится напоминать себе, что и я отныне – лицо официальное, отчасти даже – избыточно официальное.
Спорим в министерских кабинетах, в гостиных Жокей-клуба, в Генеральном штабе и на производстве. Закладывается основа Воздушного Флота Франции, его стратегия на десятилетия, и я – у истоков.
До оторопи, до дрожи… а деваться некуда, союзники! Слишком много у нас завязано на Францию, и потому играем настолько честно, насколько это вообще возможно в заведомо шулерской игре.
Правда, только правда и ничего, кроме правды! Но…
… не вся, и непременно – под нужными углами. Нужными нам.
– … ещё раз повторяю, – надрываю голос, ёрзая затёкшей ногой по драгоценному персидскому ковру, устилающему пол из английского дуба, – я в принципе не против экспериментов в авиации, я против того, чтобы проводить их за государственный счёт! Имеющийся у нас «Феникс» на ближайшие годы полностью удовлетворяет нужды армии…
– Не согласен, месье коммандер! – привстав в кресле, перебивает меня молодой военный инженер в звании капитана, один из свиты Вильбуа-Марейля и имеющий репутацию «дарования», – При всех своих достоинствах, «Фениксы» не являются венцом эволюции!
Голос его подрагивает от эмоций, глаза горят, нафабренные усы в радзыбку… чисто кошак перед дракой!
– Я и не утверждаю этого! – вздёрнув подбородок, парирую хлёсткую фразу, и отмечаю машинально, что члены Жокей-клуба, где проходит этот разговор, относятся к нашему спору, как к спортивному состязанию, икажется даже, делают ставки, – Я говорю лишь, что на ближайшие годы эта конструкция достаточна для имеющихся нужд. Не экспериментировать, а отлаживать технологии, удешевляя и упрощая производство, и совершенствую уже имеющуюся модель! Учить рабочих, инженеров и технологов, наконец – отработать взаимодействие с армией…
Прерываю речь, отпивая воды из стоящего рядом стакана.
– … и лишь потом, – чуть подаюсь вперёд и приглушаю голос до оттенков доверительности, – собрав воедино данные, идти в нужно направлении. Эксперименты сами по себе бессмысленны! Не экспериментировать «вообще», а подстраиваться под конкретные запросы армии, почтового ведомства, жандармерии и пожарных.
Вильбуа-Марейль – арбитр в этом споре, хотя и пристрастный. Внушительный пакет акций авиационного завода в Ле-Бурже, приобретённый без особой огласки, через третьи руки и на третьих лиц – с одной стороны…
… и служебные обязанности человека, отвечающего за авиацию Франции. Коррупция… как много в этом слове[72]…
Не менее пристрастны члены Жокей-клуба, в коллективной собственности которых порядка шестидесяти процентов акций. Казалось бы, они должны обеими руками держаться за проверенные технологии «Феникса», но…
… есть нюансы. Авиация сейчас – тема номер один в разговорах, и можно… о, как много всего…
Сладко сжимаются сердца взяточников и казнокрадов. Плямкают губами во сне бюрократы, предвидя расширение и углубление штатов. Военные грезят о чинах и орденах за…
… внедрение…
… освоение…
… прочее…
Всего и вся не понимает никто, но все твёрдо знают – денег в этой отрасли в ближайшее время будет много. Нет, не так… МНОГО!
Удачная конструкция, и изобретатель оной будет немедля увенчан лавровым венком и вечной славой на ближайшие год-два, а бенефициары получат своё, будь то деньги, политическое влияние или нечто иное.
Не слишком удачная… что ж, неудачи естественны, ведь сейчас Заря Авиации! Не ошибается только тот, кто ничего не делает! А деньги…
… списать, и если они государственные – легко! Особенно если ты – при власти, или и есть – Власть!
– … создание школы, месье! – я уже ощутимо похрипываю, – Детей нужно научить сперва читать, писать и четырём действия арифметики! Только потом им можно рассказывать об отрицательных числах и геометрии Лобачевского!
– Возражаю! – капитан отметает мои слова, не успев дослушать, – Отказывая изобретателям в субсидиях, мы обрубаем крылья возможным Икарам, кастрируем творческое начало французского народа!
Сравнение… дёргаю щекой, но слушаю инженера, ибо в споре рождается истина… верно?