«– Тебя жду» – шепчу одними губами и делаю своеобразную марсельскую распальцовку, чуточку снижая напряг мужчин.
– Ну! – с вызовом сказал тот, приземляясь за наш стол, не выпуская из рук бутылку вина.
– Знакомые знакомых порекомендовали обратиться к тебе, Мотылёк, – расплывчато начал я, соблюдая неписанный этикет профессиональных преступников, говорящих настолько двусмысленно и иносказательно, насколько это вообще возможно.
– Это какие такие знакомые? – сощурился второй, нависая над нами и пытаясь надавить морально, грозно хмуря брылястую морду. Я не поддался, и разговор продолжился, а через несколько минут собеседники наши свято уверились, что преступное сообщество Марселя хорошо мне знакомо, равно как и наоборот. Собственно, так оно и есть, просто заочно.
– … из ранних, – успокоено хмыкнул брыластый, откликающийся на «Винсента», перестав нависать и сев наконец.
Небольшой погребок стал наполняться посетителями, и таясь в разговоре, мы невольно сдвинули головы, сделав беседу доверительней.
– … опытные нужны, – негромко рассказывая я, обозначив себя как посредника между марсельскими «деловыми», у которых возник внеплановый интерес в Париже, – осторожные.
Обиняками пояснил, что нужно изъять в Париже человечка…
– … и обязательно, – давлю голосом, – не повредив! Это самое важное условие!
– А сами? – приподымает бровь Мотылёк, опуская стакан.
– Изъять сможем, – усмехаюсь я, – а вот без шума… Если работа в Париже, то и делать её должны местные специалисты.
– Это да… – задумчиво соглашается Винсент, – человек со стороны может наворотить просто по незнанию, – Итак?
Обговариваем условия, срочность, и наконец – кого.
– Мелко, – хмыкает Мотылёк, щурясь подозрительно, – я бы понял, если дочка банкира, но всего-то редактора газеты…
– Здесь я знаю не больше тебя, – жму плечами, – и могу только догадываться.
– Не поделишься… – Винсент подвинул к себе наш абсент, – догадками?
Хмыкаю, но только улыбаюсь, и переглянувшись, мужчины принимают наши условия. Задаток переходит из рук в руки…
– Невредимой, – повторяю ещё раз, на что мужчины только пожимают плечами, даже не думая обижаться.
Получасом позже, смывая в конспиративной квартире грим, рассказываю Матвееву детали нашего разговора. Военный атташе дотошен и внимателен, расспрашивая то меня, а то Саньку.
– Ну… теперь ждать, – выдыхает Ильич, кусая мундштук трубки.
– Очень уж мудрёно, – выдаёт брат, покачивая головой, – я прикинул, могли их хоть в кабаке взять, а хоть и на улице. Шкафы-то они шкафы, но…
Он дёргает плечом, и я знаю, что ни капельки самомнения в этих словах нет.
– Риск, – отметаю я, – да могли бы, канешно могли! И я мог бы в одиночку, и ты… а вдруг не чисто взяли бы, а?
– Эт да, шум нам не нужен, – вздыхает брат, – да и не дай Бог, приглядка за ними, какая-никакая. Ну, ждём…
– Как и уговорено… – начинает Винсент разговор два дня спустя, но в затылок ему прилетает каучуковый мячик, и взмахнув руками беспомощно, преступник без чувств валится на грязную листву. Подшаг… и рядом с напарником тяжело опускается Мотылёк.
Вынырнувшие из кустов мужчины подхватывают их, и Матвеев ухмыляется, подмигивая мне.
– В лесу, а? – он смеётся беззвучно, качая головой и удивляясь идиотизму преступников.
Подхватив их тела, уносим подальше, и там перегружаем на повозку.
– Шевелится! – громким шёпотом докладывает прибежавший Жан-Жак, свято уверенный в том, что вся операция затевалась затем, чтобы он мог познакомиться с объектом своей страсти. Немного неловко…
… но это часть извечных игр разведок, когда одна операция разом поражает разом несколько целей. Я, как хороший…
… нет! Как лучший друг! Помогаю Жан-Жаку обрести руку и сердце красавицы, а заодно…
… признательность её отца, ибо планы у моего друга вполне серьёзные. Матримониальные. С расчётом на руку, сердце и место любимого зятя у человека небедного и влиятельного и строилась якобы вся эта авантюра.
Помня меня по арабским и африканским приключениям, француз ни на минуту не задумывается, что у этих действий может быть двойное дно.
– Драчку… – шипит Санька, останавливая Жан-Жака, кинувшегося было к свёртку, в коем и завёрнута девушка, – да погоди ты!
Опытной рукой наношу французу несколько ударов с сечкой по зажмурившейся физиономии, чтобы кровищи! Но неопасно.
– Кулаками о ствол лупани, – советует Санька ему, и француз, морщась, несколько разу ударяет кулаками о ствол молодой липы, рассаживая их в кровь.
Взъерошиваю ему волосы под зубоскальство Матвеева, немного пачкаю одежду и придаю вид живописный и пострадавший. Театральный.
– Дерьмо! – в голос орёт военный атташе, старательно его изменяя. С минут мы орём, прыгаем, лупим ногами по земле, и наконец, топоча, убегаем…
… делать себе алиби. Не то чтобы нужно, но пусть будет! В конце концов, я же не зря собирал женские визитки на авиашоу?!
Глава 36
В дверь осторожно поскреблись, и я оторвался от чтения газет. Рыкнув сдержанно, поставил на стол огромадную чашку кофе, щедро сдобренного сгущёнкой, и покосился тоскливо на бутерброды с сыром и окороком, где всего, кроме хлеба – побольше!
– Да!
– Месье коммандер… – в щель проникла лисья мордочка молодого чертёжника, и глазами – ш-шурх по кабинету! – мы тут придумали одно небольшое…
– Вон! – чернильница, врезавшись в захлопнувшуюся дверь, катится по полу, а я рычу от сдерживаемого бешенства. Доигрался, м-мать, в демократию!
Когда я говорил, что ко мне можно подходить в любое время, то никак не думал, что подходить будут с любой абсолютно ерундой! Валом покатились какие-то мелкие интриги, междоусобицы и непризнанные гении, желающие осчастливить меня идеей вечного двигателя.
– Надо, что ли, список составить… – бурчу, потихонечку остывая, – с чем можно подходить, с чем должно, а чем – идти на хуй!
Ноябрь заканчивается, а вместе с ним и моё благодушное настроение. Ночую в основном в Ле-Бурже, а когда бываю в Париже, то преимущественно по делам культурным и отчасти разведческим. Недавно вот окончание конкурса в Бельвиле освещал своей физиономией, фотографировался и жал руки победителям, номинантам и всем, кто выпрыгнул хоть чуть за рамочки середнячка.
Завод уже начал выпускать первую продукцию, но всё ещё продолжает строиться. На мне общее руководство, и одновременно с этим пытаюсь впитать драгоценные крупицы знаний от строителей, инженеров и прочих юристов с экономистами.
Параллельно – подготовка пилотов, конструирование с доучиванием и штудированием учебников и справочников, собственно полёты и встречи, встречи, встречи… Ле-Бурже стало местом едва ли не светским, и делегации из хуй пойми кого навещают нас каждый день, иногда совершенно конвейерно.
Кого из них посылать на хер, а кого лобызать в дёсны, показывая всё и вся, не разбираю совершенно, оставив эту безусловно важную часть на молодого Ло, приставленного ко мне представителем от Жокей-клуба. Ло учит меня пониманию мира со своей аристократической колокольни, и понимание это потихонечку приходит, а вот желания жить уставом этого монастыря как не было, так и нет.
Дико не хватает времени, сплошь работа, учёба, полёты… даже блядую на дому, не отходя, так сказать, от верстака. Если бы не необходимость показывать пример и служить эталоном, в том числе и по мотивам политическим, подзабил бы и на тренировки.
А так ничего… через силу, но встаю по утрам. Вместе со всеми – кросс по сырой земле, нехотя, с чавканьем, отпускающей подошвы высоких шнурованных ботинок. затем полоса препятствий, гимнастические упражнения, фехтование или рукопашный бой, и так полтора часа. Потом только – душ, завтрак и работа, работа…
… а во второй половине дня – полёты. Опять-таки – политическое дело, и Великий Я должен стать для первых пилотов Франции неким эталоном. И не приказ, на который я мог бы и забить, а просьба, мать их! Нащупали, понимаешь ли, слабое место.
Летать мне нравится, а вот педагогика хоть и идёт, но – нет совершенно! Неинтересно. А надо.
Шефствуем над стажёрами вшестером, вместе с недавно присоединившимся Корнелиусом. Не сложилось у юного африканера с формированием собственно национальной авиачасти, ибо…
«– … слишком молод, сопляк! Борода ещё не выросла, люди поумнее тебя имеются!»
Обида на бородатых «поумнее» у него нешуточная, и не будь Корнелиус африканером, с их религиозностью и родственными связями, можно было бы интересно сыграть в интригу. Может быть, потом… мягко этак подведём к нужным мыслям.
Скандал удалось приглушить, сделав хорошую мину при плохой игре, и Корнелиус Борст числится в командировке, набираясь опыта и возраста. Ну и вторая часть легенды, это якобы он сам рвался в Париж, учиться живописи. Не выпхнули старые бородачи, а сам! Потому что «молод, глуп…» и далее по списку.
Похоже, африканерской пилотской школе в ближайшие год-два сложиться не сужден, и всё идёт к тому, что пилоты ЮАС будут обучаться в Ле-Бурже. По крайней мере, к этому всё идёт.
Вообще, буры после войны ощутимо расслабились, а настроения не то чтобы шапкозакидательское, но где-то рядышком. Кантоны же, напротив, милитаризуются на глазах, порой даже с избытком и не там, где надо. Опять-таки – не власти, а – настроения общества, инициатива снизу.
Пошарив рукой по тарелке, нащупал бутерброд и развернул-таки газету, кусая одновременно ветчину и чувствуя, как рот наполняется слюной и восхитительным вкусом копчёного мяса.
«– … сорвано заключение мирного договора с Китаем. Императрица Цыси[75] в очередной раз продемонстрировала свою недоговороспособность, вынуждая союзные войска…»
Бегло пробегаю глазами, только чтобы быть в курсе ситуации. Новости из Поднебесной важны и напрямую влияют на Большую Политику, но откровенно говоря, поднадоело. И без того уже в моей жизни образовался переизбыток политики, от которой уже тошнит.