Надвинув поглубже соломенную шляпу, Мишка, одетый в лёгкий чесучовый костюм, двинулся по дворам и дворикам, выискивая заветную «Жакаранду после третьего поворота… ну там, где чистильщиком Мфане-гуталин!» С номерами домов и даже картой города в Дурбане местами пока совсем никак, и это не большое упущение Ёси Бляйшмана, а совсем даже немаленький его гешефт! Если кто понимает…
… то это новоявленные аборигены, пользуясь вовсю попустительством и благоволением властей в лице Ёси. Потому будет узаконивание, внесение в реестры и кадастры, но это будет потом, и возможно – сильно.
Это немножечко коррупция и кумовство, но иногда и они бывают на пользу, если не злоупотреблять ими слишком сильно, долго и глубоко. Когда центральная власть не понимает толком, что же ей таки делать, можно отдать некоторые вещи на откуп тем, кто хотя бы делает!
Потом уже будет ата-та и ай-яй-яй, награждение непричастных и наказание невиновных. А пока люди делают бизнес и немножечко гешефт, отстраивая заодно Дурбан в меру своего понимания и коммерческих интересов.
Закон и Власть смотрят на коммерческие и личные интересы, как людям удобно и надо, делая на карандаш и помечая корябаньем в нужных местах. А потом оп-па! И всем почти удобно и правильно, кроме тех, которым нет и опоздали.
Нужный дворик никак не находился, зато в изобилии находились высохшие добела собачьи какашки и раздувшие, с копошащимися червями, трупы и трупики животных. Они не то чтобы бросались под ноги и в глаза, но некая общая неухоженность и неустроенность чувствовалась остро, вопия о необходимости дворников и муниципальных служб, а не как сейчас!
Неустроенность чувствовалась и в грудах строительного мусора, убираемого явно не вдруг, в растаскиваемых на кирпичи домах, порушенных артиллерией при штурме, и каком-то впечатлении военно-строительного хаоса, царящего в квартале. Повсюду груды кирпичей и камня, строительные леса, цементная и известковая пыль, пятна краски и штабеля досок, которые приходилось порой обходить и объезжать. Шумно, суетно, толкотно, и полное ощущение одной сплошной стройки.
А чуть в стороне – тихие дворики с выстроенными на скорую руку халабудами-времянками и носатыми обитателями, орущими «Риба!» и зовущими детей кушать. Халабуды эти, если за них не берутся власти, имеют привычку переживать всех и вся, но людям сперва удобно и быстро, а потом так и надо!
Обыденность привычной жизни тесно переплеталась со строительной суетой, снующими вокруг кафрами на подсобных работах, с трупиками животных и вездесущими африканскими мухами, откормленными и матёрыми. Мухи лезли в лицо, глаза и рот, и если кто небрезгливый и с лужёным желудком, он мог как птица небесная, не заботиться о пропитании.
Пахло потом, известковой пылью и близким океаном. Иногда – жарящейся в оливковом масле рыбой, чесноком и закусками, рецепты которых передавались строго по женской линии со времён египетского пленения.
– Роза! – заорала идущая впереди женщина, трагически перекрещивая полные руки на неохватной груди, туго обтянутой пропотевшей выцветшей материей, – Штоб ты была здорова, как я богата! Это ты, или тобой очень похоже притворяется какая-то старая проститутка?!
Голос её звучал и рокотал, обволакивая дома и прохожих, обещая трагедию, комедию и козырный интерес разом.
– Отвык, што ли… – Мишка поковырял мизинцем в заложенном от ора ухе, но пришёл к выводу, что скорее нет, чем да! Обходя старых подруг большой сторонкой, он пришёл к выводу, что эта жидовская шумная нарочитость стала в Африке ещё одним способом национальной самоидентификации.
– Всево почти ничево понаехало пока, – пробурчал он, – а орут за всю Одессу разом! Што будет, когда все сюда переберутся? Цирк шапито с бесконечным парадом-алле по улицам?
– Ница! Ты ли это!? – возопила в ответ которая Роза, – Я не хотела видеть тебя там, и для этого я здесь, но ты как нарошно! Скажи, ты мине преследуешь из врождённой подлости, или потому, шо как твой покойный Авель, интересуешься не тем полом, который нормальный для человека со здоровыми пристрастиями? И я не про алкоголь и кушать, как ты могла таки подумать с твоим уровнем интеллекта!
Опытным взглядом угадав начало небольшого, но очень яркого уличного спектакля из тех, где зрители становятся участниками, а иногда и потерпевшими, Мишка прибавил шаг, слыша за спиной прибавление актёрского состава и реплики из зала.
– Уважение, – пробурчал он, ёжась лопатками, – если это чортов Сруль не скажет после такой прогулки своё веское да насчёт работы, я…
– … а вот и Мфане-гуталин, – остановился он, споткнувшись глазами о фигуру кафра, сидящего с щётками для чистки обуви на перекрёстке улочек.
Обмякнув немножечко настроением, Мишка потерял былую сосредоточенность на цели, и явственно как никогда, ощутил эту отвычную с Парижа жару, неразношенные ботинки и пропотелые подмышки. В животе забурчало, и захотелось разом кушать, пить и наоборот.
Пятясь от страшного, Фира наткнулась каблуками о кирпичную крошку, едва удержавшись на ногах. Бросив быстрый взгляд назад, она вскарабкалась на осыпающийся мусорный склон, вжавшись лопатками в выщербленную стену портового строения.
Сердце колотилось как сумасшедшее, норовя выскочить из горла. И ничего в голове, кроме иссушающего страха и…
… Его.
– Сладкая девочка, – сказал Он на немецком, медленно приближаясь, – домашняя…
– Не… не надо… – пискнула девочка, – не трогайте.
– Жидовка? – бурозубо улыбнулся Он, облизывая белёсым языком обсыпанные прыщиками тонкие губы, – Тем слаще…
Каменная крошка осыпалась под ногами девочки, и она едва удержалась на ногах, отчаянно запаниковав и хватая руками за воздух.
– Играешь? – улыбнулся он, и высунув язык, пошевелил им, – Южная кровь… вы рано созреваете, хе-хе… Созрела, да? Ну… иди сюда.
Гримасничая и шевеля высунутым языком, Он медленно приближался враскачку, растопырив руки. Фира не знала, что её больше пугает – тошнотворная неотвратимость или это гримасничанье. Будто оживший труп пытается заигрывать… или одержимый, где вселившийся в тело бес, имитирует человеческие эмоции.
Мёртвые глаза Его щупали фигуру девочки, и та, почувствовав себя обнажённой, закрылась руками так, будто одежда на ней пропала в единый миг. Физиономия Его треснула улыбкой, язык зашевелился, как у ящерицы, а глаза заходили в орбитах. Ещё несколько шагов вперёд…
… и отчаянная попытка пройти сквозь стену спиной.
«– Нет! Нет! Нет!» пульсировало в голове девочки, а она хотела уже просто – умереть! Лишь бы Он не прикасался! Лишь бы…
Рука её нащупала пряжку ремня и…
… рукоятку стилета, вделанного в поясок. Внезапно всё стало уже не настолько…
… безвыходно.
– Увидят же, – испуганно сказала она с нотками чего-то извечно женского, и Он дрогнул лицом, оказавшись внезапно…
… обычным молоденьким матросиком, одержимым собственной похотью. Обычное ничтожество, выросшее в трущобах, и не ни нашедшее физических, ни душевных сил стать кем-то большим, чем комок человеческой слизи. Ломая тела и судьбы встречавшихся девушек, ничтожество самоутверждалось, и сколько их было, сломанных судеб…
Шаг навстречу Ему, и неверящая улыбка раздвигает потрескавшиеся губы матроса. Неужели…
Девочка дразнящим движением провела у пояска, отчего в паху у Него скрутило болезненным сладострастием.
– Никого сзади? – спросила она, и матрос оглянулся машинально…
… и тут же согнулся от острой боли в животе. А потом тонкие пальчики рванули его за голову, и в помутневшие от боли глаза вонзился острый клинок. И это было последнее, что Он видел в своей жизни.
– Чтоб я… ещё раз… – прерывисто выдыхала Фира, убегая из тупичка, – только с Владимиром Алексеевичем… права была мамеле, а я… никогда больше…
– … не выйду из дома без пистолета, – подытожила девушка пятнадцать минут спустя, выбравшись из порта. Пережитое медленно таяло утренним туманом, и хотя Он не раз придёт ещё в страшных снах, но Фира, убившая чудовище наяву, убьёт его и во сне!
Глава 38
– Сюрте… – выдохнул Матвеев, кидая папку на мой стол и тяжело падая в кресло для посетителей. Покосившись недовольно на приоткрытое окно, из которого ощутимо тянуло холодным воздухом, он застегнул сюртук и нахохлился огромным взъерошенным воробьём.
– Уверен!? – я вцепился руками в столешницу, и только сердце било по рёбрам, а слюна во рту разом стала горькой.
– Читай, – дёрнул щекой военный атташе, и вытащив трубку, принялся набивать её дрожащими руками, которые меня не на шутку напугали.
Обхватив голову руками, я читал материалы, не веря увиденному, возвращаясь то и дело назад, перечитывая снова и снова. Даже некоторые фотографии казались не вполне убедительными, но…
… страница за страницей, я находил подтверждение словам Матвеева – брата похищало Сюрте. Доказательства всё больше косвенные, и в суд с такими не пойдёшь, но по совокупности набегает достаточно, да и мы не адвокаты, на Букву чуждого нам Закона – плевать.
– Зачем?! – вырвалось у меня тихим криком.
В ответ – только судорожное передёргивание плечами да очередной клуб дыма, выпущенного через нос с совершенно зверской физиономией.
– Дальше читай, – бросил он, явно сдерживая крепкое словцо, а то и полноценный адмиральский загиб, и я погрузился в чтение страниц, пропитанных кровью, подлостью и предательством.
– Вильбуа-Марейль, значит… – медленно произношу, закрывая папку и прикрывая на секунду глаза, перед которыми встал, как наяву, улыбающийся генерал.
«– Зовите меня Жорж, Георг! Мы же друзья!»
– Не факт, что… – снова передёргивание плечами и клуб дыма, – может, просто в курсе был, но… государственные интересы и всё такое… Бывает.
– Н-да… – откидываюсь в кресло в полной прострации. В голове раздрай и желание решить проблему самым простым и естественным путём – убийством. Есть человек, есть проблема…
… и если бы это был один конкретный человек, не задумался вот ни на минуточку!