Ситуация прояснилась всего через несколько минут, и отвратительно жизнерадостный Гиляровский, оказавшийся владельцем особняка, повёл гостя завтракать в…
– … малую столовую, по-домашнему, без чинов!
«– Малая! – набатом ударило в голове вчерашнего школяра, – вот же…»
– Моя дочь Надежда, – представил Владимир Алексеевич одетую в гимназическое платье красивую барышню, глядевшую на молодого человека с ироничной ехидцей, – Волков Леонид Ильич.
– Очень приятно, – пробормотал юноша, кланяясь сконфуженно. Чувствуя себя скованно за накрытым столом, он неловко отвечал на вопросы Владимира Алексеевича, отчаянно стесняясь спрашивать о вчерашних событиях, мучаемый в тоже время болезненным любопытством.
Более всего молодой человек опасался встретиться взглядом с Надеждой, подозревая, что девочка видела его вчера в состоянии совершенно неподобающем. Неловко было и за свой потёртый дешёвенький костюм, изрядно залоснившийся от долгой носки, за узкие плечи и угри, за…
… всё то, что есть у любого стеснительного юноши, тем более оказавшегося внезапно в обществе женщины, которую он считает привлекательной. Беседа выходила неловкой и комканной, но к величайшему облегчению Леонида, дочь хозяина дома поела очень быстро и упорхнула из-за стола.
– Пистолет не забудь! – крикнул ей вслед отец, и Волков поперхнулся сельтерской.
– Я всего-то в гимназию! – девочка спиной ухитрилась показать недовольство и закатывание глаз.
– И две обоймы! – отец был неумолим, как поступь Рока.
– Ой, всё! – каблучки застучали вверх по лестнице, и минуту спустя Надя снова сбежала вниз, с видом великомученицы показывая отцу «Браунинг», и тут же пряча оружие в ридикюль.
– Э-э… – проводив её долгим взглядом, юноша повернулся к хозяину дому, – пистолет?!
– Чем же вы вчера… а-а… – Владимир Алексеевич засмеялся и погрозил Волкову пальцем, – провалами в памяти страдаете? В другой раз честно говорите, что пить не умеете! А я тоже хорош… обрадовался свежему человеку из России, да ещё и своему брату-репортёру, н-да…
Он побарабанил пальцами по столешнице, и рявкнул внезапно…
– Магеба! – от чего Волков едва не свалился со стула, но вбежавший слуга немного прояснил ситуацию. Несколько фраз на незнаком языке, и Владимир Алексеевич повернулся к гостю.
– Вы чай предпочитаете, или кофе?
– Кофе, – чуть заторможено ответил Леонид, – если вас… э-э не затруднит.
Эти слова он проговаривал уже машинально, понимая всю их ненужность и смущаясь в очередной раз.
– Ну и славно, – умиротворённо кивнул Гиляровский, приказывая слуге на всё том же незнаком языке, который Волков, не без некоторого колебания, посчитал за африкаанс.
Расположились в саду, под раскидистой цветущей жакарандой, ветви которой нависали над столиком, образуя причудливую беседку. Одуряющие запахи африканских цветов смешивались с запахами кофе и выпечки, и от этого сочетания у Волкова кружилась голова. Прислуживающий старый кафр, почтительный без подобострастия, кажется, и сам пах кофе и цветами, отчего всё вокруг стало необыкновенно живым и выпуклым.
Только сейчас Леонид начал осознавать, что он в Африке, и позади это чортов морской переход, страхи и неуверенность. Вчерашние суицидные мысли казались нелепыми и смешными, а будущее – несомненно радужным и полным увлекательных приключений.
«– Смешно надеяться, – рассуждал он, – что я получил место репортёра, особенно после вчерашнего, но неужели грамотный человек…
Белый человек!
… не может претендовать на место клерка в горнорудной компании?! А там и…»
– … место репортёра, разумеется, за вами, – прервал размышления Гиляровский… – да што ж вы такой прыский с утра?!
– Простите, – сконфузился Волков, промокая салфеткой брызги кофе с белоснежной скатерти.
– Пустяки, – благодушно отмахнулся хозяин дома, – костюм себе не забрызгали? Ну и славно, это главное.
– Место… – Владимир Алексеевич сделал глоток, – вы, разумеется, получите… да не спешите благодарить! Нужно понимать специфику… э-э, фронтира. Понимаете ли…
Гиляровский начал весьма увлекательно живописать о здешней жизни, и по словам его, выходило порой весьма…
… громко!
– Завоёванный город, – продолжал именитый репортёр, – в который понабежали авантюристы со всего света. Бывают, знаете ли, эксцессы…
– Эм… например? – осторожно осведомился Леонид, смутно припоминая любовь Гиляровского к розыгрышам, о которых по Москве ходили легенды.
– Ну… – смешно выпятил губы Владимир Алексеевич, – разные! Но стреляют не часто, вы не думайте! Не каждый день. Обычно вон… на кулачках споры решают, как вы давеча.
– Я?! – Волков вытянул перед собой руки и уставился на сбитые костяшки, – Нет, я дрался в гимназии, конечно… куда ж без этого! Но…
– И вчера лихо! – подмигнул ему Гиляровский, – Правда, повод, хм… драться из-за проститутки, это знаете ли, моветон. Ну, ничего! Пару недель в редакции посидите, поможете Вениамину Ильичу с бумажной работой, а заодно и освоитесь в наших палестинах. Он человек авторитетный и знает, когда надо стрелять, а когда можно и кулаками. Ну а потом уже… Да! Вам непременно нужно научиться стрелять! Паршивый из вас стрелок, Леонид Александрович!
Оживившись, Владимир Алексеевич принялся рассказывать истории, в которых Африканское бытие представало необыкновенно экзотичным и пряным, пахнущим не только кофе и жакарандой, но прежде всего – потом и кровью. Здесь дрались на ножах и стрелялись из револьверов, рубились на саблях и сходились с ружьями в длинной «африканской» дуэли, где всё решало терпение и мастерство стрелка. Были схватки с чернокожими и диким зверьём, силами природы и болезнями.
Набеги диких животных на посевы…
… и леопарды, проникающие порой в города.
Малярия, превращающая сильных людей в дрожащие развалины…
… и яд в стакане с джином, подлитым подкупленным слугой.
– Вы… вы меня разыгрываете! – воскликнул Волков, в голове у которого наконец-то сложились все пазлы, – Журналистика в Теннеси[79]!
Гиляровский захохотал, утирая слёзы и мотая головой. Леониду стало немножко обидно…
… и весело одновременно.
– Ох… – утёр слёзы хозяин дома, – думал, Леонид Александрович, каюсь! Но нет. Поверите ли, но нет нужды!
Глаза его смеялись, и Волков засомневался.
– А пистолет… – сказал он со скепсисом, – скажите ещё, что молоденькой барышне нужно оружие в гимназии?
– В гимназии нет, – ответил Гиляровский, – а так… бывали, знаете ли, прецеденты.
– Неужто леопарды? – съязвил Леонид.
– Да нет… двуногая скотинка, – ответил Владимир Алексеевич с прищуром.
– О! И… часто? – осторожно осведомился Волков.
– Не очень, но…
– Понимаю, – яростно закивал юноша, – А… всё остальное?
– Леонид Александрович, – усмехнулся Гиляровский, – мы репортёры и наша обязанность…
– … священная, если хотите – быть в гуще событий.
– А это на самом-то деле, – кривовато усмехнулся прославленный репортёр, – мелочь! Побываете на заседании Парламента, вот где драматургия! Каждая неверная запятая в бумагах – плугом пройдёт по человеческим судьбам, а законы нужно принимать, и притом быстро, ибо без них – нет страны! Так-то, Леонид Александрович…
Глава 41
– Егор! Егор! Да погоди ты… уф, надо всё-таки бросать курить… и жрать поменьше! – нагнавший меня у самого выхода из посольства, Матвеев мотанул головой и покосился на разодетого в медали швейцара, скучающего у дверей, – Зайдешь? Время есть?
Вытащив за цепочку золотые дарёные часы, отщёлкиваю крышку.
– Да, с полчасика. Мало?
– Хватит! – машет рукой Евграф Ильич, и правда несколько погрузневший за последнее время.
Зайдя в кабинет, Матвеев достал из шкафа несколько увесистых небольших тючков, выложив их на заваленный документами стол морёного дуба.
– Закладки? – интересуюсь, помогая сдвигать бумаги в сторонку.
– Они, – кивнул военный атташе, переставив на подоконник дарёную чернильницу из яшмы, – Глянешь? Пытаемся составить схемку, чтобы дёшево и сердито, но без очевидной унификации, могущей навести на наш след.
– Экий ты себе геморрой… – не заканчивая предложение, начинаю развязывать ближайший тючок, завёрнутый в промасленный шёлк и целый ворох одёжек.
– А куда деваться? – ответил Ильич, неожиданно тягуче зевая, прикрыв рот широкой мозолистой лапой, – Ох ты ж… не высыпаюсь, веришь? Пять часов если поспал, за счастье!
– Не тянет Толик? – ажно руки опускаются от расстройства!
– Тянет, тянет! – замахал руками Матвеев, – Дельный парень твой Луначарский, ничего не скажешь! В дела закопался, за уши оттаскивать приходится! Но сам понимаешь, чистоплюй немножечко. Одно дело – культура, а вот разведка и иже с ним – не факт, што и потянет!
– Думаешь? – Ильич только плечами пожал на мой вопрос, и вытащил было трубку, но вздохнув и усмехнувшись кривовато, спрятал назад, – Ладно, тебе видней.
– Смотреть буду, – вздохнул атташе, – может и сгодится. Сейчас страда, и такое положение дурацкое, што любой работник на вес золота, а оно вишь как! Может, не может… хоть по ромашке гадай!
– Н-да, – выдыхаю задумчиво, – хреново, если только может! Ну, хоть так тянет, в области культуры. Я зачинов много сделал по этой части, а вот перевести зачины в почины[80] многого стоит!
Луначарский работяга и умница, взваленную на него ношу тянет, как хороший тяжеловоз, уверенно и без рывков. Но вот если к разведке негоден, это печально. Нужно искать какой-то выход из положения, и толи натаскивать зама на разведку, как щенка бойцовой собаки на кровь, толи подыскивать нового человека из состава посольских.
Я де-факто зам Матвеева по части разведки, притом по давнему нашему уговору, не знает об этом никто, кроме самого Ильича и братьев. Догадываться посторонние могут сколько угодно, ведь любой практически работник посольства так или иначе выполняет деликатные поручения. Пусть не постоянно, а от случая к случаю, но в таком разрезе мои метания если и засекаются Сюрте, то по идее, должны восприниматься чем-то естественным.