– Однако, – озадачился гость, – и много у тебя… такого?
– Полным полна коробочка! – отозвался вместо меня Санька, – Это попервой мы с «Фениксами» намучались, а потом как пирожки!
– Ну положим, не пирожки, – приподымаю бровь, – но да, полегче стало. Я сразу начал работать над составлением технологической карты для каждой деталюшки, и народ приучил. Тягомотина та ещё, скажу как на духу! Но сработало, да…
– Мы не только летадлы выпускаем, – перебил меня брат, подскочив в кресле, – но и целую линейку продукции!
– Линейку, это ты, положим, загнул, – выдохнул я, – выдаёшь желаемое за действительное.
– А вот и нет! – заспорил Санька, – «Фениксы» ещё выпускать не начали, как целую серию настольных игр по складам разопхали, для будущего рекламного ажиотажа. Потом велосипеды…
– С ними забавно вышло, – у меня вырвался смешок, – захотелось снабдить работников транспортом для передвижения по территории завода и аэродрома. Расстояния-то сам понимаешь – ого! У техников аэродромных в иной день чуть не по десятку вёрст наматывалось на ход ноги, а это – время.
– Ага, ага! – засмеялся Санька, – И Егор купить захотел, каталоги посмотрел и начал обзванивать производителей, кто ему большую скидку даст.
– Законное дело! – независимо пожимаю плечами, – Скидка за опт!
– Скажи честно, – не переставая смеяться, брат потянулся руками к своей шее, – жаба тебя задавила! Большая, зелёная, пупырчатая!
– Да не так всё! – перебиваю его, поворачиваясь к беззвучно смеющемуся Коле, попрехнувшемуся табашным дымком, – То есть немножечко и да, но больше наглость! Я скидку за опт прошу… большой опт, прошу заметить! Три сотни велосипедов, шутка ли?! А мне либо вообще в скидке отказывают, либо просят имя для рекламы. Условия притом такие ставят, что даже у мине, живавшего в Одессе, волосы на жопе дыбом повставали! И кто здесь после этого жлоб?!
– Ну и… – отмахиваюсь от Саньки, прыгающего по кабинету с кваканьем, – кто им доктор?! Я сел, посчитал, прикинул производственные мощности, и решил за да велосипедному производству!
– Попутно, как обычно, несколько патентов, – закивал с улыбкой Корнейчуков.
– Ну… – в мине проснулась одесская часть, и я застенчиво поковырял носочком штиблета ковёр, – скажу точно за несколько раз по несколько! Кое-кто из нехороших личностей начали оспаривать в судах, так што не всё так гладко. За десяток ручаюсь.
– Ага… – Коля задумался ненадолго, – а как насчёт лицензии? Сугубо для Африки?
– Легко! – во мне бурлит веселье, – А… потянешь? Производство, пусть даже и велосипедной мастерской, это не так просто.
– До кучи! – залихватски отмахнулся Коля, – Я сюда затем и приехал, что работников ищу на плантации, ну а это уже так, внавалку на кучищу дел. Управляющий нужен, врач хотя бы один, инженер, горный инженер… ну и так, каждой твари по паре.
– Богато, – удивился я не столько даже запросам, сколько тому, как быстро он раскрутился с делами. Впрочем… ещё не факт, возможно, там висят сплошные перекрёстные кредиты, и лет через десять-двадцать, все его активы перейдут банкам.
– Ну… так, – он неловко пожал плечами, – ты мою историю знаешь.
– Ага… землицы ты знатно отхватил, чуть не в половину Бургундии. Так значит, развиваешь?
– Вдвоём, – кивнул Корнейчуков, – Боря всё больше плантацией, ну а я техническими вопросами. Вот, приехал к тебе с нуждишкою.
– Хм… – тру подбородок, – есть возможность задёшево вербануть с десяток крепких спецов из местной эмигрантской общины. Но они такие… знаешь, с завихрениями.
– Более социалисты, чем сам Маркс, – добавил брат, морщась, – с прибабахами. Вроде как и спецы, но рот шире головы, репутацию себе попортили крепенько.
– Задачка, – задумался гость, – думаю, с каждым поговорю! Я и сам, ты же знаешь… Но рассказывать о социализме кафру, который кушает людей и верит в колдовство, это, как по мне, зряшная затея.
Продолжать он не стал, да и незачем. Знаем, сталкивались не раз. Будь человек хоть сто раз умный, а таких среди чернокожих хватает, но…
… если в голове у него уже сложилась, притом с детства, магическая модель мира, его не переделать. Если же мировоззрения эти густо приправлены национализмом в стиле «убей всех, кто не из твоего племени», то общение в принципе возможно, но только с позиции вооружённой силы. Ну или с позиции раба, как вариант.
– Кстати, что за «джан»? – сбил тему Коля, откатив беседу на несколько минут назад.
– А… с армянами перед тобой общался, а это прилипчиво.
– Это да, – усмехнулся гость, – был я как-то… а, нет! Это пока под грифом секретно!
– Даже так? – я поглядел на него по-новому.
– А сам-то? – парировал Коля, смешливо ломая бровь.
– Угу… – меня не на шутку озадачило, но впрочем, чего удивительного? Нас попросту мало… любой, хоть сколько-нибудь выдающийся из серой массы, имеет все шансы попасть в учебники истории! Притом бывают такие обстоятельства, что и желания особого нет, в учебники эти, а оно – впихивается!
Ну а Корнейчуков с Житковым ни разу не рядовые, как ни крути. Хоть по части армейской субординации, хоть… хм, по племенной. Не совсем понимаю, как это работает, но для немаленького племени они теперь что-то вроде «боковой» власти. Плюс земли – как личные, так и племенные, к которым они каким-то боком причастны. Охо-хо…
… и куча мулатиков, производить которых входит в обязанности парней. Словами «всё сложно» такое не передать!
– О! – меня вскинуло от идеи, – Давай-ка экскурсию тебе устроим?!
– А я всё гадал – догадаетесь или нет, – засмеялся Корнейчуков, и встав, потянулся пружинисто всем телом. В Бюро я ещё раз представил гостя, уже как следует, а не наспех вприпрыжку, как Санька любит.
О нём наслышаны, и не только из наших с братом разговорах, но и из газет. Корнейчуков очень яркий, и французская пресса не раз и не два писала о нём ещё во времена военные. Знакомятся охотно, обмениваясь визитками и норовя зазвать в гости.
– … непременно заходите! – уговаривает черноглазый Жиль Мёнье, – Мы рядом живём, а дочка у меня большая мастерица готовить. Такие бриоши печёт… умм… с пальцами проглотите!
Коля смеялся и отшучивался, не обещая ничего и ловко выскользая из матримониальных силков. С пару месяцев назад какой-то ловкий пройдоха покопался с Бюро Статистики ЮАС и составил список самых богатых женихов. переврал, разумеется, изрядно, но…
… Корнейчуков в список попал. За вычетом собственно буров, размножающихся почти исключительно в своей среде, женихов было немного, и Коля выделялся среди них как молодостью…
… так и размером земель.
А ещё – своеобразным гаремом, который не отбил, а скорее подзадорил потенциальных невест, равно как и их родителей. Дескать, могёт!
Отбившись, выскочили на улицу, и отойдя подальше, долго хохотали, стараясь не шуметь.
– Давай сперва на аэродром… уф-ф, – вытираю выступившие от смеха слёзы.
– Да… погоди-ка! – Коля начинает обходить авто, – Новенькое… батюшки! Да никак и это – из твоих мастерских!?
– Оно само, – вырвалось у меня, и это вызвало новый приступ хохота.
– Я твои… – задыхаясь от смеха, проталкивал слова брат, – «оно само» на могиле твоей напишу! Вот ей-ей! Все авантюры твои через эти слова начинаются.
– Через раз! – возмутился я, и мы снова засмеялись. А просто так! Молодость, весна в самом расцвете и всё хорошо… чего ещё надо?!
За руль я уселся сам, и пока Санька рассказывал гостю историю создания авто, мне начало мурлыкаться песнями. Сперва под нос, а потом и в голос…
… на три голоса!
– А за окошком месяц май, месяц май, месяц май[81],
А в белой чашке черный чай, черный чай, черный чай,
А в трактире мужички, мужички, мужички,
А по брусчатке каблучки, каблучки, каблучки.
Орали мы не всегда в лад, но зато от души, перекрикивая шум мотора и весь мир впридачу.
… – Орут под окнами коты день и ночь, день и ночь,
От ихней сладкой маеты по утру теплый дождь,
Весной простуженный объят город мой, город мой
И ветры весело галдят над рекой, над Москвой.
А в чашке чай давно остыл, в трубке нет табака.
А на душе от слов и рифм перебор, перебор.
Ведь по асфальту каблучки, ведь здесь орет месяц май,
Ведь здесь коты и мужички, приезжай, приезжай.
Ведь по брусчатке каблучки ведь здесь орет месяц май,
Я подарю тебе Москву, поскорей приезжай!
– Скучаешь? – негромко поинтересовался Корнейчуков, когда шли к стоящим в рядок «Фениксам».
– Слов нет! – вырвалось у меня от всей души. Коля кивнул чему-то своему, а потом, очень тихо…
… сказал:
– Хотелось бы и мне – вот так вот… скучать.
Глава 43
Пронзительный майский полдень заполнил чистым, прозрачным светом дубовую рощу. Яркие, выпуклые цвета огромной картины, нарисованной нездешними красками, затопили сознание, и не осталось ни мыслей, ни чувств, а только Здесь и Сейчас, замершее в янтаре.
Вижу собравшихся, и не знаю – во сне ли, наяву ли…
… и только понимаю, что не забуду этого никогда, и неверное, никто не забудет. Не смогут. Не захотят.
Длинные, тягучие мгновения и этот потрясающий свет сделали акколаду[82] чем-то большим, чем театрализованное представление, затеянное заигравшимся в солдатики Кайзером. Разодетые по моде тысячелетней давности немецкие аристократы и русские староверы более не кажутся нелепыми. Это естественно как воздух, как первый крик младенца, как синева летнего неба и осенний дождь.
Странное ощущение, что так и надо…
… а скорее даже, что надо – именно так!
Бледный и возвышенный, одетый ветхозаветно, как и подобает верующему иудею в столь торжественном случае, Бляйшман не выглядит среди собравшихся белой вороной, хотя казалось бы…