— Какой командир? Чего?
— Командир группы разведчиков, высланных вперед командованием батальона.
— Для этого нас слишком мало.
— На безрыбье и рак рыба. Об этом ты можешь не беспокоиться. Допустим, народу у нас гораздо больше, но их послали в разведку. У разведчиков такая работа — долго у печи не посидишь.
Галфи кивнул, одобряя план унтера, который в данных условиях был не таким уж плохим.
— А что, если придут не наши, а русские?
— Тогда мы быстренько переоденемся в гражданское. Альберт уже сказал, что здесь, наверху, можно найти кучу различной одежды.
Старший привратник, быстро освоившись в новой обстановке, как раз допивал в этот момент третью рюмку, опрокидывая ее в рот самым изысканным жестом.
— Точно так, — поспешил подтвердить Альберт, быстро проглотив содержимое рюмки. — Целый гардероб до отказа набит одеждой. Должен вам заметить, что господин барон, покидая замок, оставил в основном выходные костюмы — венгерские национальные фраки, мундиры, которые в дороге ему вряд ли понадобятся.
— Ну а простые костюмы там найдутся?
— Безусловно, мой господин.
— Это самое главное. Если русские захватят нас в военной форме, тогда от них уже не отделаешься: никакие заверения не помогут. Тогда садись на поезд и кати в Сибирь или еще куда, где придется несладко. А я совсем не для этого бежал…
— И я не для этого, — решительно заявил Гашпар, сосредоточенно хмуря лоб.
Однако прапорщик даже сейчас нашел возможным высказать свое мнение, которое опять не совпадало с мнением унтера.
— Ни один человек не уходит на войну для того, чтобы попасть за колючую проволоку, — покровительственным тоном заметил Галфи. — Хотя с этической точки зрения вполне справедливо, чтобы проигравшие войну несли за это наказание.
В этот момент неожиданно вскочил Фекете и, опершись руками на ломберный столик, буквально закричал с надрывом в голосе, хотя до этого он в присутствии господина прапорщика не смел даже пикнуть:
— Вот я вам сейчас расскажу, как я уходил на эту войну! Кукуруза в поле стояла неубранная, поле осталось невспаханным, а отец так маялся грыжей, что даже самую малость не мог поднять с земли. Пришлось нанимать поденщика. Кругом в долгах, а чем выплачивать долги?
— Перестань, Фекете.
— Не перестану! Раз уж начал говорить, все до конца скажу, едри вашу за ногу!..
В этот момент его следовало бы одернуть, но дезертир уже не солдат. Чтобы ни случилось, его уже трудно призвать к порядку. Спиртное им тоже не нужно было бы давать. Алкоголь уже возымел свое действие, тем более что пили они то одно, то другое, то третье. Если бы замок не был таким отличным укрытием, унтер-офицер громко хлопнул бы дверью и покинул его. Но где еще найти такое место, где можно спокойно сменить военную форму на гражданскую одежду, да еще бесплатно?
Между тем Фекете разошелся еще больше, и ругательства сплошным потоком полились из его уст. Поняв, что остановить его невозможно даже окриком, унтер слегка приподнял ствол автомата и выпустил короткую очередь в потолок.
Мгновенно все замолчали. Альберт от страха уронил поднос вместе с бутылками.
— Я как раз хотел сказать, чтобы ты унес их вон, — заметил привратнику Мольнар.
— Теперь этого уже не требуется, господин. Я сейчас подотру здесь.
— А вас я уже предупреждал, — обернулся Мольнар к солдатам. — Если вы будете орать, а не слушать меня, то следующую очередь я выпущу не в потолок, а вам в брюхо.
Солдаты с любопытством уставились на унтера, стараясь определить, может ли он привести свою угрозу в исполнение. Немного поразмыслив, они пришли к выводу, что унтер вполне может пальнуть в них, и потому замолчали на некоторое время.
— Время подошло к тому, — как ни в чем не бывало, продолжал унтер, — чтобы нам переодеться. Но вы думаете, одного этого достаточно? Ни боже мой! До подобного трюка и другие додумывались. Нужно, чтобы у каждого из нас была здесь должность, кров и пища… Понятно?
Солдаты покорно закивали.
— Альберт, ты пока никуда не уходи! Ты нам очень нужен. Мы ведь не шибко разбираемся, какие должности бывают в замке. По-моему, всем нужно переодеться в слуг. Вот ты нам и посоветуй, кому какую должность выбрать. Понятно? Будем считать, что нас здесь оставил барон; и пока мы не получили от него никакого приказа, будем исполнять свои обязанности.
Галфи встал со стула. От возмущения у него даже брови встали дыбом, будто солома, взлохмаченная сильным порывом ветра.
— Я протестую! — воскликнул он.
— Потом будешь протестовать.
— Нет, не потом, а сейчас! Лучше застрели меня, по крайней мере, тогда для меня все кончится! Но чтобы я выступал в роли лакея?! Кто меня может принудить к этому? А почему бы мне сейчас же не превратиться в чистильщика клозетов?
— Ты что чепуху несешь? Не об этом сейчас речь.
Альберту в голову пришла идея. Прапорщик с его благородным происхождением нравился ему все больше и больше, и Альберт проникся к нему большим уважением. Альберту захотелось выручить его.
— Глубокоуважаемый господин прапорщик, не извольте судить столь скоропалительно. В благороднейшем и великолепном замке господина барона среди простых должностей можно найти и приличную.
— Неважно, я не желаю, чтобы меня называли лакеем!
— Извольте выслушать меня. Поверьте, вам, господин прапорщик, такому представительному мужчине, с ног до головы настоящему джентльмену, я бы не осмелился сделать оскорбительное для вас предложение.
Галфи с недовольным видом сел на свое место. Важно, что он замолчал.
— У нас в замке, — несколько осмелев, продолжал Альберт, — работали весьма уважаемые служащие, более того, я бы сказал, люди очень элегантных профессии. Я вам сейчас объясню…
— Что ты говоришь? — проворчал прапорщик. — Ну, например, конюх, не так ли? Кроме того, что я ни разу не сидел верхом на лошади, я еще терпеть не могу запаха конюшни.
— Эта должность очень даже подходит для меня, — обрадованно заявил Гашпар. — Я у себя дома целых дня года ходил за лошадьми господина управляющего. Я да же подковывал лошадей, если нужно было. Хоть кто может меня проверить.
— Да не ори ты опять, когда говорят другие, — перебил Гашпара Фекете. — Господин прапорщик говорил о жокее, а не о конюхе.
— Ну и что из того? Я и с этой работой справлюсь. Тебе что, жалко, если меня немного повысят?
— Тихо вы, а то как шлепну! — выкрикнул унтер. — Альберт, продолжай!
— Слушаюсь, господин. Я все серьезно продумал. Семья барона постоянно держала в замке учителя словесности, который, помимо своих прямых обязанностей, был еще собеседником господ. Излишне объяснять, что от него требовался не только диплом. Учитель должен был происходить из хорошей семьи, должен был вести благопристойный образ жизни… и, хотя это не относится к делу, учитель языка должен был ежедневно, принимать ванну и носить безукоризненно чистые сорочки.
— А подштанники? — с издевкой спросил унтер.
— Я говорил о сорочках, господин. Учитель словесности кушал вместе с членами семьи барона и потому, разумеется, не мог сесть вместе с ними за стол в помятой или несвежей сорочке.
Выражение недовольства постепенно исчезло с лица прапорщика. Заметив это, Мольнар спросил его:
— Ну как, Эдуард? Как тебе нравится такая должность?
— Неплохая… Об этом можно подумать.
— Ну, наконец-то! Пойдем дальше и выясним, кто кем хочет стать.
Однако Галфи не был удовлетворен столь кратким ответом. Он во что бы то ни стало хотел знать все, даже самые мельчайшие подробности, о своей профессии.
— А как же иначе? Я даже не знаю, какой язык преподавал, кому, какой получал оклад и… Не знаю, делал ли я это по своей охоте или же по обязанности, хорошо ли мне было в семье у господина барона или плохо… Куда так спешить?
— А как же не спешить, если не сейчас, то через час сюда могут нагрянуть советские солдаты?
— По-моему, когда они сюда придут, здесь будет очень шумно, а сейчас кругом тишина. Альберт, скажи ему… какие языки изучали у барона?
— Французский и английский.
— И все было в порядке?
— Разумеется. Языки учили только дети, так как сам барон и госпожа баронесса превосходно говорили на обоих этих языках.
— Ага, понял. Прекрасно. Значит, с ними я лишь вел беседы. А о чем?
Мольнар расстегнул на груди френч. В комнате стало душно.
— Это так важно? — спросил он.
— А как же? Очень даже важно. Я должен как следует войти в свою роль. Если меня спросят, кем я был, чем занимался, я должен отвечать без запинки. Значит… Ах, да… Так о чем же я беседовал с бароном и его супругой?
— Весьма сожалею, господин, но на этот вопрос я не смогу дать вам удовлетворительный ответ. Я лично по-иностранному знаю лишь названия блюд и напитков. Понимаю также, когда гости барона просят у меня сигару или же интересуются, как им пройти в туалет.
— Ну ладно, Альберт. Тогда я сам придумаю темы наших разговоров. О чем же, собственно, мы могли говорить? Ну, например, о погоде… Это само собой… Затем о парке, о природе. Об охоте, о книгах, об искусстве. Скажи-ка, Альберт, а есть ли в замке библиотека?
— Да, на первом этаже, рядом с большим салоном.
— Хорошо, я туда попозже загляну. А дети барона, какие они из себя? Опиши-ка мне их.
— Слушаюсь, господин. Молодой барон, его светлость Фридеш, совсем недавно отпраздновал свое двадцатилетие. Он превосходно учился, но из-за болезни пропустил в гимназии два года и потому получил аттестат зрелости лишь в этом году… Он высокого роста, немного сутуловат, с приятными чертами лица. В общем, добропорядочный молодой человек. По-французски говорил бегло и довольно сносно — по-английски. Однако, несмотря на молодость, он болел желудком и потому постоянно потреблял зельтерскую воду, от которой, прошу извинить, у него всегда пучило живот. Находясь в обществе, он, разумеется, сдерживался, но стоило только оказаться ему в коридоре, как он очень громко выпускал из себя воздух, будто дверью хлопал. Я, разумеется, не осмеливался делать замечаний молодому барону, но до сих пор не могу понять, как в таком худом теле вмещалось столько испорченного воздуха. Дядюшке Винце, одному из наших дворников, то и дело приходилось ходить по всем коридорам и брызгать пол душистой туалетной водой.