— Почему бы тебе не пообещать ему прислать сюда целый полевой госпиталь? — с раздражением спросил Мольнар.
— Но ведь это долг каждого гуманного человека…
— Понятно, но кто из нас пойдет искать врача? Ты? Если нас поймают, с самих шкуру сдерут.
Галфи в этом споре занял позицию, соответствующую его принципам.
— Как бы там ни было, но мы не должны забывать о Женевской конвенции, — сказал он.
— Правильно, не должны. Это самое большее, что мы можем сделать.
— Нет! — заупрямился Сийярто. — Я на такое не пойду! И вам не стыдно бросать раненого на произвол судьбы?
— В конце концов, кто я такой? Уж не сестра ли милосердия? Ты можешь возле него оставаться, если хочешь, но на мою шею его не вешай.
— Вот как? Очень жаль, что ты ничего не видишь дальше собственного носа! — набросился Сийярто на унтера. — Этот сержант… больше нас понимает.
— Что ты говоришь! Но ты по крайней мере можешь самостоятельно передвигаться.
— А ты не подумал о том, что, как только сюда придут русские, тебе достаточно будет передать им раненого, добавив при этом, что это ты спас ему жизнь?
Мольнар сразу же сообразил, что против такого предложения спорить не стоит, более того, ради такого дела можно пойти на некоторый риск.
— А ты, я вижу, не дурак, — покачав головой, сказал Мольнар. — Ну пойдем поможем ему вдвоем.
Галфи тем временем уложил в мешки провизию, галантно поблагодарил жену лесника, поцеловав у нее руку.
Бедная старушка так растерялась, что у нее даже дыхание перехватило, так как ей до этого ни разу в жизни никто не целовал руки.
— Господин воин, ради бога… — суетилась добрая старушка.
— Мамаша, если вам что будет нужно, приходите к нам в замок, мы вам поможем.
Услышав эти слова, Мольнар бросил на прапорщика сердитый взгляд.
Группа Мольнара без всяких происшествий благополучно добралась до замка.
Альберт с изумлением смотрел на новичка, а когда узнал, что на нем не только русская военная форма, но и сам он русский, удивлению его не было конца. Правда, это нисколько не помешало ему по первому же слову Мольнара проворно побежать за йодом, бинтами, ватой и теплой водой, — короче говоря, за всем тем, что необходимо для перевязки раненого. Однако, принеся все необходимое, Альберт постарался поскорее выйти из комнаты, чтобы, чего доброго, не превратиться в невольного ассистента.
Сийярто с озабоченным видом следил за приготовлениями к перевязке. Унтер снял с Гриши брюки и начал обрабатывать рану на ноге. Сийярто подошел к окну и, не поворачиваясь к Мольнару, тихо спросил:
— Ты и это умеешь делать?
— Разумеется, дружище.
— Ты что, кончал курсы санитаров?
— Нет. Я не выношу запаха лекарств, а санчасть вообще обхожу стороной.
— Где же ты научился?
— Солдат на фронте чему только не научится, да еще за два года! Научился сам, по собственному желанию. Хочешь, могу свободно удалить тебе гланды?
— Не валяй дурака!
К счастью, рана у Гриши оказалась не опасная. Ни одна из пуль — а их было две — не задела кости, но рана причиняла Грише страшную боль. После перевязки Гриша почувствовал себя значительно лучше и жадно выкурил сигарету, которую ему сунул в рот Сийярто.
— Я вижу, унтер-офицер, — обратился прапорщик к Мольнару, — несмотря ни на что, ты добрый человек. Я бы даже сказал, гуманист.
— Перестань шутить.
— Я это серьезно говорю. В конце концов, факт остается фактом. На тебя в любой беде можно положиться.
— Я просто-напросто стараюсь сохранить в порядке свой документ.
— Что?
— Сийярто сказал мне, что, когда сюда придут русские, мне достаточно будет передать им этого сержанта.
Сийярто глубоко вздохнул и поднял вверх указательный палец правой руки. Он это делал в тех случаях, когда собирался о чем-то поспорить.
В этот момент Гашпар просунул голову в полуоткрытую дверь и весело доложил:
— Господин унтер-офицер, жратва готова. Стол накрыт в большой гостиной. Свечи тоже зажжены.
— А жалюзи на окнах опустили? Не дай бог, сюда ввалятся представители обеих армий!
— Опустили.
— Хорошо. А ворота заперли?
— Да.
— Правильно. Тот, кому захочется сюда войти, должен будет вовсю стучать. А мы в случае опасности уберемся отсюда через запасной выход.
— Здесь так хорошо, господин унтер-офицер, что жалко уходить отсюда.
Альберт подошел к Мольнару. Привратник не собирался больше блюсти интересы господина барона, а потому даже словом не обмолвился, когда Гашпар начал прибирать к рукам столовое серебро. Альберт так проголодался, что, глядя на накрытый стол, не успевал сглатывать слюну, а глаза его, казалось, готовы были выскочить из орбит.
— Господа, какие напитки прикажете подать к столу? — услужливо спросил он.
Солдаты хотели выпить вина, однако сам Альберт решил про себя, что вкусные вещи, которыми они запаслись у лесника, вполне заслуживают того, чтобы вся компания выпила шампанского.
— Великолепно! — улыбнулся Галфи. — Неси шампанское.
Альберт взглянул на него и галантно, как и подобает в его звании, поклонился.
— Господа, — объявил Альберт, — я принесу вам самого лучшего шампанского!
Ужин удался на славу. Гашпар отварил огромный окорок и неизвестно где раздобыл хрен.
Каждый ел за двоих.
— А все-таки вино было бы лучше, — недовольно проворчал Фекете, немного насытившись. — От этой шипучки одна только отрыжка.
— Это от углекислоты, господин солдат, — пояснил Альберт.
— Откуда мне знать, отчего? Мне кажется, что я пил не вино, а воздух.
Мольнар рассмеялся:
— Вот твоя крестьянская душа и видна! Не бойся, больше тебе такого пить не придется.
Когда от огромного, величиной с жернов, окорока не осталось ни кусочка, Гашпар положил перед каждым по ломтю сала величиной с пол-ладони. Появился на столе и красный репчатый лук, нарезанный кружочками и сильно посоленный.
Глядя на лук, Галфи несколько секунд раздумывал, морща нос, отчего стал похож на принюхивающегося зайца, а потом потянулся к тарелке, решив, что теперь все равно от всех будет разить луком.
Вслед за салом на столе появилась домашняя колбаса, которую ели с неубывающим аппетитом, отправляя в рот большие куски. И хотя желудки у всех были плотно набиты, они готовы были есть и есть. Нервное напряжение подгоняло их, и каждый торопился, будто боялся, что если сейчас не наестся, то больше ему уж никогда не придется поесть. Жир тек по их губам, они вытирали его кусочками хлеба и продолжали есть.
Гашпар ловко орудовал перочинным ножом, отрезая от большого куска копченой грудинки тоненькие ломтики, которые он ловко отправлял себе в рот.
— Это уже не еда, — покраснев до ушей, проговорил Гашпар. — Теперь, когда мы наелись, пойдет так, одно баловство.
Однако прикончили и грудинку, а «баловство» все продолжалось. В конце трапезы Фекете поставил на стол полмешка орехов, которые он прихватил из кладовой лесничего, и высыпал их на стол. Взяв у камина дубовое полено, он начал колоть им орехи прямо на полированном столе, и никто его не остановил.
Наконец все насытились, да так, что дышали с трудом и даже время от времени тихонько стонали.
Фекете мучила отрыжка: из его переполненного желудка выходили пары шампанского.
Альберт принес толстые светлые сигары. Все закурили, удобно рассевшись в мягких креслах.
В изразцовой печке весело потрескивали ножки от стульев. Мерцающий свет свечей играл на дорогой фарфоровой посуде, бросая отблески на позолоту стен.
Тишина, тепло, обильная пища и шампанское притупили у всех чувство страха и скованности. Казалось, все опасности уже позади. Они спокойно поглядывали друг на друга и наливали в бокалы шампанское — по-дружески и предупредительно.
Сигара не понравилась Мольнару, и он закурил сигарету. Почти одновременно к нему потянулись три руки, протягивая огонь.
Гашпар так наелся, что ему пришлось проделать в ремне еще две дырки.
— Когда я попаду домой, если доведется, — начал рассуждать он, — то расскажу матери, где я однажды ел, да еще на какой посуде. Она, конечно, не поверит и скажет: «Дюри, сынок, все это тебе, наверно, приснилось. Опомнись и не говори ерунды».
Фекете в своих рассуждениях пошел дальше, заглянув в будущее.
— Очень жаль, что тутошние конюшни нахальным образом опустошены. Но я вот соберусь и посмотрю в окрестностях. Не может быть, чтобы у хозяев такого замка не имелось нескольких конюшен или коровника. Без коровы человеку в наше время трудно жить, а у нас дома как раз не осталось ни одной коровенки.
Через несколько минут буквально все строили различные планы на будущее. На сытый желудок Галфи уже считал, что венгерская нация рано или поздно еще встанет на ноги и обеспечит себе счастливое будущее.
Сийярто был уверен, что на ноги поднимется не только их нация, но и весь мир, и в этом старался убедить всех присутствующих.
Все эти фантастические планы вмиг оборвал Мольнар. Он вдруг поднялся со стула и довольно грубо сказал:
— Хватит глотки драть! Языком вы хоть что готовы сделать!
Галфи беззаботно засмеялся:
— Старина, ты напрасно грубиянишь. Я уже убедился в том, что ты в общем-то гуманист.
— Становись! Строиться!
Сийярто спросил:
— А что, собственно, случилось? Мы столько всего пережили, что можно бы немного и…
— Никаких немного! Именно сейчас, когда вы считаете, что все беды у нас уже позади, нельзя распускаться! Ведь русские-то уже здесь, не так ли? Ну, отвечай же! Помолчав, Сийярто ответил:
— К сожалению, их пока еще нет здесь.
— Ну и что? Это означает, что в настоящее время мы находимся на ничейной земле! А это, с другой стороны, означает, что в любой момент здесь могут оказаться или русские, или немцы, а вы расселись тут, как на отдыхе. Пошевеливайтесь! Пошли в гардероб. Каждому выбрать для себя подходящее гражданское платье. Нашему русскому тоже нужно что-то найти.
— Грише? Но зачем?