«Если бы ты знал, — подумал Бодра, — чего только не бывает на войне, у тебя волосы бы дыбом встали!» Но спорить с Верешем он не стал. Подняв автомат одной правой рукой, он дал вверх короткую очередь.
— Если ваши здесь, — сказал он, — они ответят вам.
Вереш покачал головой:
— Мы не так договаривались. Если нам потребуется помощь, пустим зеленую ракету.
— А есть она?
— Есть.
— Тогда чего же ты ждешь?
Вереш замялся. Он боялся: а что, если на его сигнал никто не ответит? Но все же вытащил ракетницу, зарядил ее и выстрелил.
Ракета прочертила сквозь снегопад зеленый след. Взлетев над холмами, она на миг словно остановилась, а затем осыпалась огнями и погасла.
Бодра достал сигарету и закурил. Давно уже он не чувствовал себя так хорошо. Он начал думать о том, как бы ему и Салаи спастись, а заодно выручить и этих ребят.
Выскользнуть из окружения вряд ли удастся. По крайней мере сейчас, когда русские продолжают наступление. Найти какую-нибудь венгерскую воинскую часть, попавшую, как и они, в окружение, и присоединиться к ней? Это значит все начать сначала, воевать и погибнуть, в лучшем случае — попасть в плен. Встретиться с немцами — подумать об этом и то страшно. Хорошо бы найти какое-нибудь местечко, где можно спрятаться, готовить себе горячую пищу, топить печку, спать и спокойно дожидаться конца войны.
— Ничего нет, — произнес Вереш.
— Пусти еще одну ракету.
Вереш выстрелил. Было заметно, что он нервничает.
Парни проводили ракету глазами, а потом, как по команде, двое из них посмотрели на холм справа, а двое — на холм слева.
Минут через десять Яри встал.
— Если они ушли, — начал он и посмотрел на Вереша, — плюну я на все это…
— Что это, мятеж?!
— Где твоя рота? Ищи ее. До тех пор я беспрекословно буду тебе подчиняться. Если ты ее найдешь, то и после этого буду.
— А если нет? Никаких ультиматумов!
— Не забудь, что я добровольно пошел в армию, а не по призыву.
— И я, — заметил Маткович. — Да и другие тоже.
— А присягу вы принимали, а?
— Ну принимали, — ответил за всех Яри, — только не для того, чтобы впятером дожидаться русских.
— Здесь должны быть и другие! Может, они просто не заметили нашей ракеты!
— Что спорить попусту! — сказал Бодра. — Я сейчас такой шум подниму, что за десять километров слышно будет.
С этими словами он взял в руки фаустпатрон.
— Вы уже стреляли ими? — спросил он.
— Нет, — ответил Маткович. — Нам только показывали, как это нужно делать.
— Не стойте у меня за спиной. Это реактивное оружие: сзади так же опасно, как и спереди, мигом снимет голову.
Бодра лег на край ямы и осмотрелся. Примерно посредине левого холма он наметил довольно большую каменную глыбу. Из трубы фаустпатрона вырвался сноп пламени. Затем раздался оглушительный взрыв, который разнес глыбу на куски.
— Хорошо, — довольным голосом сказал Салаи. — Словно ножом срезало.
На холме все было неподвижно. На другом тоже. Подождали минут десять. Первым шевельнулся Маткович, но Вереш настоял на том, чтобы подождать еще десять минут.
— А что потом? — спросил Яри.
Вереш промолчал. Снег пошел реже, а затем вообще перестал. На северо-западе, в горах, снова заговорили «катюши». Три советских истребителя пролетели над каменистыми холмами. Летчики наверняка заметили яму, однако не обстреляли ее. Вскоре четырьмя или пятью волнами прошли тяжелые бомбардировщики.
— Десять минут кончились, — сказал Яри.
Вереш молчал. Он не спеша обошел всю яму, все осмотрел, словно свергнутый с трона король, озирающий в последний раз свои владения. Здесь он командовал. Здесь собирался совершить нечто героическое. Все важное, что могло бы здесь произойти, было бы связано с его именем. Но если они уйдут отсюда и отправятся туда, куда скажет этот унтер-офицер, что тогда будет?
Салаи тоже не понимал колебаний Вереша.
— А почему бы вам не слазить на высотку? — шепелявя спросил он. — Посмотрите своими глазами, есть там кто или нет. А потом, если захотите, можете пойти с нами, а если нет — куда пожелаете.
Вереш немного помолчал, потом, взяв с собой самого младшего паренька, которого звали Йенци, пошел с ним на высотку слева, а Матковича и пятого парня, по фамилии Шинораш, послал на правую высотку. Яри остался в яме.
— Ложись за пулемет, — приказал ему Вереш. — И если появится противник, отстреливайся до последнего патрона.
Яри лег за пулемет, но, как только Вереш начал подниматься по пологому склону на высотку, он не спеша спустился в яму, достал из-под брезента банку консервов и поставил ее разогреваться на камень над костром.
— Правда, это не будет предательством? — спросил он.
— Правда, — ответил ему Бодра. — Сначала открой банку, а то потом не размешаешь.
Яри достал нож и открыл консервы. Подбросил на горячие угли сучьев и подул, чтобы разгорелся огонь.
— Мы уезжали из дома, — произнес он без всякой высокопарности, — чтобы умереть за родину.
— Многие уже умерли.
— Да, я слышал. Но когда нас привезли сюда, здесь ничего не изменилось. Русские были на том берегу реки… Откровенно говоря, я даже ни одного убитого не видел.
— Помешай, а то пригорит.
— Как вы думаете, займут они нашу страну?
— Займут. Можешь не сомневаться. Мы с Салаи давно уже улепетываем от них. Если не ошибаюсь, полторы тысячи километров прошли по России.
— Но ведь они сами начали войну. Разве нет?
— Где? У себя дома? А нас зачем понесло туда, где мы сроду не были? Черта с два…
Яри положил в рот кусок мяса, но ему, видимо, было не до еды.
— И что же будет с Венгрией?
— Когда?
— Когда ее займут русские.
— Она и до сих пор была занята, — ответил Бодра, хотя никогда не задумывался над вопросом, который ему сейчас задал Яри. — Ты же знаешь, ее не раз захватывали. Мы находимся на бойком месте, вот через нас и идут туда-сюда. Но мы все равно существуем. И будем существовать. Не умирать же нам здесь! Жить надо, и чтобы нас в живых осталось как можно больше.
— Господин унтер-офицер, а сколько вам лет?
— Мне? Не так уж мало: двадцать четвертый пошел.
— А я думал, больше.
— Эх, братишка, три года на фронте моложе не делают.
— А до армии вы кем работали?
— Какая у меня специальность! Маслоделом был у богатого задунайского помещика.
Вереш проторчал на высотке довольно долго: он хотел во что бы то ни стало кого-нибудь найти. Однако, когда они, хватаясь за кусты и камни, а где и ползком, спустились вниз, еще издали по одному их виду можно было определить, что искали они зря.
— Какой позор! — возмущался Вереш, сбивая с сапог налипший снег. — Мне бы только добраться до комендатуры. За такие вещи кое-кто ответит!
— Ну а что теперь? — спросил Маткович. — Оставляем позицию?
Вереш посмотрел на Бодру. Вид у него был убитый.
— Зачем же тогда нам говорили, что оставлять товарищей в беде нельзя? Уж лучше бы не говорили…
Приказывать Бодра не хотел.
— Я и мой товарищ, — начал он, — хотим срочно найти какое-нибудь укрытие, достать еды, чтобы не питаться вашими запасами. Вам я тоже не советую ночевать под открытым небом и есть всухомятку. Так долго не протянешь.
— А куда мы пойдем? — поинтересовался Вереш.
— У реки ни жилья, ни людей нет. Идти надо в другую сторону.
— К горам?
— Да.
Вереш посмотрел в ту сторону, где стреляли «катюши» и от взрывов содрогалась земля. В глазах у него не было ни тени страха, — скорее, надежда на то, что там можно быстрее встретиться с противником.
— Шагом марш! — приказал он парням.
Магазины с патронами он положил в сумку, висевшую у него на боку, пулемет взвалил на плечо.
«Потом все лишнее бросишь», — подумал Бодра, но не сказал ни слова.
Ребята быстро собрали свои вещички. Однако Вереш не хотел оставлять даже фаустпатроны. Он потребовал, чтобы каждый из парней связал веревкой по пять фаустпатронов и нес их на спине. После долгих препирательств они взяли по две штуки на каждого.
Скоро дорога пошла в гору — не сильно, правда, но все-таки подъем почувствовался. Ребята раскраснелись, оживились, даже негромко запели в такт шагу танго «Поцелуй с твоих губ», словно это был марш. Эту песню Бодра уже когда-то слышал. Судя по глазам Вереша, и ему она нравилась.
— Кто из вас старший? — поинтересовался Бодра.
— Я, — ответил Вереш.
— Сколько же тебе лет?
— Семнадцать исполнилось. В мае я должен был закончить гимназию, но спустя три недели после крещения пришлось бросить учебу.
Ветер стих, но было холодно. Чем выше они поднимались, тем сильнее скрипел под ногами снег. Салаи приходилось немного поддерживать. На морозе он не чувствовал боли, но так ослаб, что шел пошатываясь и часто останавливался. В половине третьего вышли к редколесью. Широкая проселочная дорога пошла по просеке, а через несколько сот метров пересекалась с полевой: из-под снега были видны следы колес.
Пройдя немного и внимательно присмотревшись, Бодра высказал предположение, что дорога ведет или к дому лесника, или же к хутору сенозаготовителей. Большак же по-прежнему шел по опушке в северном направлении. Никакого жилья возле него не было видно.
Они решили идти по лесной дороге, которая вела наискось через буковую рощу, постепенно становящуюся гуще.
У Салаи закружилась голова, и он упал на колени. Он вспотел, его начало рвать.
— Не знаю, отчего бы это, — пробормотал он. — Консервы я ел не спеша.
Бодра же опасался совсем другого. Когда он поддерживал голову Салаи и смотрел на обезображенное огромной лиловой опухолью лицо, ему впервые пришла в голову мысль, что у того заражение крови.
— Мне стыдно за себя, — сказал Салаи.
— Не мели чепухи. Вот найдем крышу над головой, полежишь — и все пройдет.
Он забрал у Салаи карабин, а ему вырезал легкую палку.
Часа через три, когда уже начало смеркаться, они вышли на опушку. Жилья не было и здесь. Лежало перевернутое орудие, обгорелый грузовик и вокруг немцы. Человек тридцать.