Парни в ужасе остановились и издалека смотрели на трупы, застывшие в самых невероятных позах — как их застала смерть.
— Здесь что-то произошло, — заметил Бодра.
И тут он увидел гитлеровского майора. Он лежал на спине, широко раскинув руки. На груди великолепный цейсовский бинокль, на ногах новые сапоги. Бодра мысленно уже завладел и биноклем, и сапогами.
Он поспешно подошел к майору, хотя никто не собирался его обгонять. Бинокль, даже не взглянув в него, он повесил себе на шею и начал стаскивать сапоги, но они не снимались: то ли были малы майору, то ли примерзли к его ногам. Он дернул раз, другой, но сдвинулся весь труп, стуча по заледеневшему снегу.
— Встань на него, — попросил Бодра Салаи. — Черт бы его побрал! Никак не желает расставаться с сапогами!
Маткович позеленел и отвернулся.
— Видеть не могу, — сказал он.
— Чего ты не можешь? У меня дырявые сапоги, а ему они уже не нужны.
Салаи встал на живот майора, и только тогда Бодре удалось стащить сапоги с мертвого.
— Подумать только! — с довольным видом произнес Бодра, разглядывая теплые, на бараньем меху, сапоги. Он тут же снял свои и натянул новые. Сделав несколько шагов по полянке, похвастался: — Словно специально для меня тачали. — И махнул рукой, что можно двигаться дальше.
Йенци тем временем бродил возле трупов и собирал консервы. Ко дну некоторых банок были прикреплены таблетки сухого спирта: достаточно поджечь — и ешь горячее! Он сунул несколько банок себе в вещмешок. Наверное, он бы и еще взял, но тут Бодра услышал треск сучьев. Он огляделся, но никого не увидел.
— Спрячьтесь за деревья, — сказал он. — Кажется, кто-то идет.
— А вдруг это наши?! — обрадовался Вереш.
— Может, да, а может, и нет. Это или русские, или немцы.
— Если немцы, это не беда.
— Но и ничего хорошего. С ними всегда много хлопот, можешь мне поверить. Сразу же спросят, чего мы тут ищем, почему не в части, в два счета объявят дезертирами и, пока ты соберешься объяснить, расстреляют, и все!
— Но ведь не мы бросили…
— Тихо!
Бодра осмотрел в бинокль местность и на другом конце поляны, шагах в двухстах от них, заметил среди деревьев трех немцев, принадлежавших, видимо, к разгромленной части. Они шли осторожно, держа оружие наготове.
Бодра протянул бинокль Верешу.
— Посмотри направо от орудия, — сказал он. — Чуть подальше и правее.
Немцы не спеша вышли на поляну. Оглянулись и что-то прокричали.
— Они спрашивают, — перевел Вереш, — есть ли тут кто.
«Пусть себе спрашивают», — подумал Бодра.
Гитлеровцы тем временем подошли к трупам и начали собирать консервы.
Салаи, стоявший шагах в пятнадцати от Бодры за стволом большого дерева, слабеющим голосом произнес:
— Не сердись, я больше не могу. — Он пошатнулся и повалился на землю.
Один из гитлеровцев, хотя ничего не увидел, выстрелил на звук.
— Не стреляй! — крикнул Бодра по-венгерски.
Он замахал немцам рукой и бросился к упавшему товарищу.
И тут гитлеровцы увидели на нем сапоги. Все трое закричали, замахали руками и открыли огонь короткими очередями по Бодре, который, к счастью, успел спрятаться за толстое дерево.
— Пулемет! — крикнул он Верешу. — Помоги! Теперь они от нас не отстанут!
Бодра нагнулся и оттащил Салаи за дерево. Тот не был ранен, просто ему стало плохо и его снова прошиб пот.
Гитлеровцы, не прекращая стрельбы, приближались. Бодра снял с плеч Салаи карабин и ждал. Один из гитлеровцев, высунув голову из-за дерева, осмотрелся и быстро перебежал за другое. Бодра выстрелил в немца и попал. Зато двое других открыли такой огонь, что в ушах зазвенело.
— Почему не стреляешь?! — заорал на Вереша Бодра.
Вереш лежал на животе, держа пулемет у ноги, и не стрелял. Парни тоже не стреляли. Они так попрятались за деревья, что их не было видно.
Бодра выругался. Выходит, он может рассчитывать только на себя. Он материл Вереша, но понимал, что ругать-то ему следует прежде всего самого себя, так как это он стащил с майора сапоги. Если гитлеровцы подойдут поближе или, чего доброго, зайдут сзади, спасения не будет. Что-то нужно было предпринимать. Дождавшись конца длинной очереди, он отшвырнул карабин и, раскинув руки, рухнул на землю, притворившись убитым. Это был проверенный трюк.
«Кажется, удалось! — мелькнуло у него в голове. — Не переиграл ли? Уж больно картинным было падение».
Однако немцы не заподозрили обмана и, обменявшись знаками, вышли из-за деревьев.
И тут Бодра срезал их очередью из автомата.
— Ничего не поделаешь, другого выхода не было, — проговорил он, вставая.
Он не спросил Вереша, почему тот не стрелял. Он помог Салаи подняться, обхватил его одной рукой, и они двинулись дальше.
Парни шли за ними, немного поотстав.
Уже начало темнеть, когда Бодра наткнулся на мертвую собаку. Ее застрелили.
— Где-то поблизости должно быть жилье, — сказал он. — Эту собаку пристрелили, чтобы она не лаяла.
Метров триста они карабкались по склону. Сначала показался стог сена, затем хлев и, наконец, дом. Это был бревенчатый дом под драночной крышей. Сбоку к нему был пристроен сарай.
Бодра остановился. Подняв ком земли, он запустил им в дверь.
Вышла худенькая девушка в платке. Посмотрев по сторонам, она вернулась в дом.
— Все в порядке, — заявил Бодра. — Можем войти.
В доме кроме девушки находился еще старик.
Не успели солдаты закрыть за собой дверь, как старик скороговоркой заявил, что в доме ничего больше не осталось. Шли бы они ко всем чертям! Сколько солдат ни заходило, все что-нибудь да забирали. Не солдаты, а какие-то грабители!
— Мы просим пустить нас переночевать, — объяснил Бодра. — Не выгоните же вы нас на улицу в такую погоду?
Салаи сел, стащил с себя вещмешок и устало сказал:
— Не задаром.
Он порылся в мешке и вытащил из него будильник. Хозяин зажег лампу, занавесил маленькое оконце одеялом и только после этого осмотрел будильник.
— Не ходит, — сказал старик.
Салаи завел будильник, он нервно затикал.
— А карманных нет? — спросил старик. — Мне поменьше нужны — этот в карман не положишь.
Салаи порылся в мешке и вытащил большие карманные часы, какие носят железнодорожники. Он завел их, послушал и передал старику.
— Молока немного есть у нас, — сказал тот.
— Это за такие-то часы? — со злостью спросил Бодра.
— Завтра тоже дадим молока и немного хлеба.
— Я не против, — согласился Салаи. — Молоко хоть жевать не нужно.
Девушка все это время, стояла тут же и молча смотрела на солдат. Изредка она дотрагивалась до живота. Тогда старик бросал на нее угрожающие взгляды.
— Принеси молока, — сказал он ей. — Да подбрось хворосту в огонь.
Девушка вышла, не спеша и чуть ссутулившись. Даже в доме она не сняла с головы платка.
— Надругались над ней, — объяснил старик.
— Кто?
Старик не ответил. Он явно сердился на дочь: хортистский офицер, соблазнивший его дочь, ушел, а она осталась при нем.
— Ты почему не стрелял? — спросил наконец Бодра у Вереша.
— Я? — переспросил Вереш. — Я в союзников не стреляю, тем более за пару ворованных сапог.
Бодра поднялся и ребром ладони сильно ударил Вереша по губам, как он это представлял себе раньше. Обильно потекла кровь.
— Ах, это твои союзники?! — закричал Бодра. — Тогда беги за ними! Иди, мать твою так! И не забудь спросить у них, что они нам дали, кроме этой проклятой войны, которую они нам навязали! Ах ты, гниль… Выходит, я вор?! Я что, у живого их отнял? Он их что, носить будет?
Вереш заклеил разбитую губу кусочком папиросной бумаги, но кровь все не останавливалась. Пришлось наклеить шесть или семь бумажек.
— За это я расплачусь с вами, господин унтер-офицер, — сказал он, шурша бумагой. — В долгу не останусь! Сами увидите!
— Поговори у меня, еще схлопочешь! Ты что, думаешь, я тебя боюсь? Черта с два! Спать-то рядом будем, понял? Если ты такой храбрый, можешь перерезать мне глотку.
Девушка, вернувшись в дом, заметила разбитую губу Вереша, но ничего не спросила. Она поставила на стол большой жестяной бидон, кружки и положила хлеб. Затем добавила в печку хвороста и села возле нее на низенькую табуреточку.
Старик свернул цигарку. Руки у него были грязные, кожа усеяна маленькими черными точечками, словно в нее попал заряд мелкой дроби.
«Углежог, наверное», — подумал Бодра.
Пока солдаты пили молоко, старик курил.
Салаи благодарным взглядом окинул кухню. Молоко, которое он выпил, не причинило ему никакой боли.
— Отсюда куда направитесь? — полюбопытствовал старик.
Бодра пожал плечами.
— Понимаю, — проговорил старик. — Ищете свою часть.
Солдаты молчали. Старик продолжал курить, пуская клубы вонючего дыма.
— Понимаю, — повторил он. — Вы как раз не ищете.
— Ищем, — заверил его Вереш. — Мы вам не дезертиры.
Старик посмотрел на него, но не удостоил ответом. Он разговаривал с унтер-офицером — старшим по чину.
— Есть тут недалеко одна рота, — сказал он, немного помолчав. — Венгры. Пехота или стрелки. Думаю, они уже начисто забыли о дружбе с немцами.
— Перешли?
— Куда?
— На сторону противника.
— Этого я не знаю, — продолжал старик. — Не думаю. Два дня назад был тут их дозор. Русских с ними не было. Шесть или семь солдат приходили, — словом, целое отделение. Обвешанные оружием с ног до головы. Немцев искали. Я еще у них спросил, зачем им немцы. Ответили, что это не моя забота, и посоветовали держать язык за зубами, если я не хочу, чтобы мою лачугу сожгли.
«Такая рота нам и нужна, — подумал Бодра. — Хорошо бы найти ее. В ней, если и пришлось бы воевать, вполне можно дотянуть до конца войны. Хватит, повоевали на стороне немцев, с ними нас часто били, теперь не грех и их самих ударить. Только что на это скажут ребята? Ну да все равно. Если Вереш не захочет, пусть катится к черту на рога, а с остальными ребятами я смогу договориться».