— А где расположилась эта рота? — спросил Бодра у старика.
— Где-то здесь, неподалеку.
— А если точнее?
— Откуда мне знать? Адреса они мне не оставили.
— Оно и лучше, — заметил Вереш.
— Тебя забыли спросить! — огрызнулся Бодра. — Вот когда ты пробежишь тысячу километров, скуля, как побитая собака, и дрожа за свою паскудную жизнь, тогда и разговаривай!
— Я не побегу. Я буду стоять на месте. Пусть лучше погибну!
— Ты, пожалуйста, погибай, но только один. Других не заставляй погибать. Насколько мне известно, эта проклятая война уже отняла жизнь у полмиллиона венгров. А ты бы пожертвовал еще столькими же. Почему бы и нет? Тебе-то что? Но чего бы ты добился? Ничего!
— Это верно, — поддакнул старик. — Если с кем не можешь справиться, то и не пробуй лучше.
Старик снова закурил. Табак был таким черным, словно состоял из угольной пыли.
— Позади дома есть гора, похожая на митру священника. Сейчас ее не видно — темно ведь. На самой вершине гладкая такая скала. Словно скамеечка, на которой в церкви становятся на колени перед алтарем. Ее так и называют — «каменная скамеечка королевны».
— А почему так называют? — спросил Яри.
— Рассказывают, что когда-то, давным-давно, сюда приходила молиться королевна. Но это так только, сказка.
— Нет, — вдруг сказала усталым низким голосом девушка, — это не сказка, а чистая правда. Господин горозийский священник даже имя той королевны знает.
Старик безнадежно махнул рукой:
— Ладно, бог с ним. Я не об этом хочу сказать, а о «скамеечке» той. Если на нее взобраться, оттуда все видно кругом. Вокруг горы расположены три маленьких села: Черхаза, Миклошд и Гороза. Возле одного из них и находится венгерская рота.
— А высокая эта гора? — спросил Бодра.
— Метров триста. Но я вам покажу тропку, по которой от дома можно подняться туда.
— А части, — спросил Вереш, облокотившись на стол и нагло глядя на Бодру, — которые честно выполняют свой долг, где?
Старик перевел взгляд с унтер-офицера на парня и спросил:
— Ты сам-то откуда?
— Из Дерчхазы.
— Тогда тебе все равно, где какая часть стоит. В Дерчхазу вчера в полдень вошли русские.
— Нет!
— Сам увидишь, если попадешь туда.
Вереш сразу же сник. Он попросил у старика закурить, но руки не слушались его, и он никак не мог свернуть цигарку. Тогда он вышел на мороз и некоторое время шагал по двору. Когда он вернулся в дом, глаза у него были красными. Но он все-таки держался: сидел прямо и даже пытался разговаривать.
Старик не обращал на него внимания.
Салаи так уставился на свой вещмешок, будто хотел разглядеть его содержимое сквозь толстую парусину.
— По мне, — проговорил старик, — так вы в надежном месте. Я сена нанесу в кладовку побольше, дверь в кухню оставлю открытой, чтобы тепло шло. Там вы выспитесь, как на ладони у непорочной девы Марии. Постараюсь и еды какой-нибудь достать, а о плате потом договоримся.
Салаи молчал. Он приложил ладонь к больной щеке и не шевелился, словно заснул.
— В этом вещмешке наверняка есть что-нибудь такое, — громко продолжал старик, — что ни к чему вам, солдатам.
Салаи и на это ничего не ответил. Голова опустилась еще ниже, и его снова вырвало. Он с трудом встал и пошел к карабину.
— Не могу! — крикнул он. — Я больше не могу!
Бодра вскочил и удержал его, прежде чем он доковылял до оружия.
— Это от тепла, — проговорил Салаи. — Снова ужасные боли. Если бы ты знал, как это больно! — И он заплакал навзрыд, отчего его большая опухоль заходила вправо-влево по лицу. — Ты мне всю дорогу помогал и теперь не хочешь бросить. Не быть мне человеком! Застрели меня, дружище! Все лицо словно собаки рвут на части, а теперь боль до плеча дошла.
Старик сокрушенно покачал головой.
— Антонов огонь! — тихо вымолвил он. — Так мы его называли в первую мировую. Все тело от него горит.
Бодра схватил Салаи в охапку.
— Чтобы я больше такого не слышал! Ни разу! — Он уложил Салаи на скамейку, но тот не мог лежать и, вскочив на ноги, заметался по кухне, издавая такие стоны, что у парней мороз прошел по коже. Затем он выскочил из дома во двор, на холод. Там он быстро успокоился: как только лицо остыло, боль моментально прошла.
— Я здесь лягу, — сказал он Бодре.
— Можно, — согласился старик, — только не во дворе, а в сарае. Там на соломке неплохо будет.
Ему постлали в сарае. Салаи лег. Его хорошенько укрыли соломой, оставив открытым только лицо. Он сразу же заснул. Затем солдаты наносили в кладовую сена и стали готовиться ко сну.
— Долго он не протянет, — сказал старик о Салаи.
Бодра набросился на него:
— Замолчи! Мать вашу за ногу! Неужели поблизости нет врача?
— Есть, — ответил старик. — И в Миклошде есть, и в Горозе, но привести его сюда в такое время будет нелегко.
— Я приведу, — решительно заявил Бодра.
Утром, когда все встали и привели себя в порядок, унтер-офицер вынул записную книжку в, вырвав из нее листок, нарисовал на нем карандашом круг, похожий на каравай хлеба.
— Допустим, это «каменная скамеечка королевны». Вот в этой точке находимся мы. Покажите, где Миклошд, а где Гороза.
Старик наклонился над плечом Бодры и дважды ткнул пальцем в листок, потом еще раз.
— Это вот Черхаза, — сказал он. — Там, правда, врача нет, но вам скажут, где его искать.
Яри протянул Бодре банку консервов.
Заметив протестующий жест унтера, парень сказал:
— У нас еще есть. Вереш вам сейчас сам скажет… Мы с вами пойдем!
Вереш полночи проворочался на сене без сна. Ему хотелось убить Бодру, он даже обдумывал, куда всадить нож. Но с каждым новым придуманным вариантом гнев его все больше утихал и в голову приходили совсем другие мысли.
«Странный человек этот Бодра: вместо того чтобы спасать собственную шкуру и разыскивать роту, он сначала идет за врачом. Для него это самое важное. И все это без нашей помощи. Бодра не может оставить товарища в беде. А нас бросили в этой вонючей яме. Никто даже не удосужился крикнуть, когда все отступали: «Эй вы, скоты, чего ждете? Здесь ведь никого уже нет!»
— А чего мне говорить, — буркнул Вереш, — когда ты уже все сказал?
Унтер-офицер пожал плечами:
— Как хотите.
Увидев, что Вереш снова распределяет фаустпатроны между солдатами, Бодра подумал: «Да он, никак, начисто тронулся! На кой черт ребятам тащить эти печные трубы? Если бы у него была пушка, он и ее приказал бы взять с собой». Однако он промолчал — пусть делает что хочет. Он ничего не сказал и тогда, когда Вереш, сунув в сумку три магазина с патронами, взвалил себе на плечо тяжеленный пулемет.
Старик показал им тропинку. Было холодно, шел снег. В старом буковом лесу никаких следов войны, отзвуков боя и то не слышно. Только скрип снега под ногами нарушал первозданную тишину. Но минут через двадцать неожиданно началась адская канонада. По звуку можно было определить, что стреляли из орудий всех калибров. До огневых позиций артиллерии было не менее пятнадцати километров, а рвались снаряды еще дальше, но воздух был настолько чист, а ветер свеж, что грохот доносился почти без искажений.
— Жаль! — вздохнул Маткович. — Такую тишину нарушили! Как же в горах красиво!
В половине десятого они добрались до «каменной скамеечки королевны». Вершина горы была голой. Скала, гладкая, словно ступенька перед алтарем, блестела на солнце.
— Здесь можно б и помолиться, — заметил Яри.
Бодра в бинокль внимательно осмотрел окрестности. У самого подножия горы на опушке букового леса находились три небольшие деревеньки. В одной из них сновали солдаты. Это были венгры. Они грузили на крестьянские повозки оружие и боеприпасы.
— Скорее всего, это та самая рота, — сказал Бодра. — Ни одного немца я не вижу. Это что за село? Миклошд? Ну, здесь нам должно повезти: меня ведь тоже Миклошем зовут. Передохните немного, а потом и спускаться станем.
Спускаться было труднее, чем подниматься: то и дело кто-нибудь падал. А Вереш один раз проехал на животе метров двадцатых даже выпустил из рук пулемет, который потом с трудом отыскали.
Яри тогда вволю посмеялся и долго не мог успокоиться.
— Не гогочи, а то по морде получишь! — разозлился на него Вереш.
— А что поделаешь, если смешно?
В одиннадцатом часу они дошли до окраины Миклошда, вернее, до садов. Лесная дорога влилась в улицу. Чуть дальше, метрах в ста пятидесяти от перекрестка, перед большим крестьянским домом расхаживал взад и вперед часовой.
Парни хотели было сразу же выйти на улицу, но Бодра удержал их, сказав, что им пока лучше из-за деревьев не показываться, а сам он пойдет и разведает, что за часовой стоит перед домом.
— Эй, дружище! — крикнул Бодра часовому. — Где тут живет врач?
Часовой повернулся к нему и спросил:
— А ты кто такой?
— Унтер-офицер Бодра, от пограничников. Одного нашего товарища сильно ранило, мы не можем нести его по горам.
— А откуда ты идешь?
— Из-за собственной спины. Не шути, а то схлопочешь! Мне нужен врач, и притом срочно.
— Подожди.
Часовой вошел в дом и вернулся вместе с двумя полевыми жандармами. Те, ни о чем не спрашивая, вскинули свои автоматы, направив их на Бодру, и приказали:
— Руки вверх! Шагом марш!
— Бегите! — крикнул Бодра парням. — Эти и вам ни за что не поверят!
И в тот же миг Бодра, сорвав с плеча автомат, бросился на землю.
Очередь, которую выпустил один из жандармов, пришлась бы ему в грудь, но унтер упал, и она лишь сбила несколько веток с бука.
Бодра выстрелил. Жандарм взмахнул руками, словно собираясь прыгнуть в воду, и рухнул на землю.
Часовой и второй жандарм вбежали в дом и оттуда открыли ураганный огонь. Да и не только они — стреляли не менее шести человек.
Бодра, давая короткие очереди, отполз назад. Он не решался вскочить на ноги и бежать, так как до леса оставалось еще приличное расстояние. Вставив в автомат новый магазин, он стал ждать. У жандармов, видимо, патронов было много, так как они палили без остановки. Бодра ни отвечал. Не выстрелил он даже тогда, когда из дома осторожно высунул голову один жандарм, выстрелил наугад и тут же спрятался. Затем снова высунулся, на этот раз уже смелее.