В гараже, где рядом с машиной Сомолани стоял «зюндапп» с коляской, не было ни души. И тут только Мольнару пришло в голову, что в коляске на месте ящика с инструментом как раз уместился бы сундучок со всеми его вещичками.
«Вот ведь дурень! Как это я раньше об этом не подумал? А может, мне двадцати минут хватит?..»
Кое-какой инструмент — ключ для свечей, шведский ключ, две отвертки, запасную свечу — он, почти не отдавая себе отчета, сунул в карман френча.
Семьдесят шагов отделяли Мольнара от каморки под лестницей, куда засунул его Рошко, — напротив собственной комнаты, чтобы даже ночью посыльный был у него под рукой. Думая об этих семидесяти шагах, Мольнар все же побежал за сундучком, в душе проклиная себя за то, что из-за своей жадности может погореть.
«Мольнар, ну и дурак же ты! Форменный дурак!» — твердил он, стуча зубами и громко бухая по бетону подвального коридора подбитыми железом ботинками. Семьдесят шагов обратно с вещами. Хорошо еще, что сундучок у него всегда в порядке: только схватить — и ходу. До назначенного срока оставалось семнадцать минут. Нечего было и дрейфить.
Поставив сундучок в коляску, Мольнар набросил на него край палатки. Там находилась целая мелочная лавка, и оставить сундучок здесь было бы очень жалко. Мольнар сменил заднее колесо. У него осталось еще восемь минут. Мольнар осмотрелся и наконец решился: быстро заполнил бланк предписания. И все, что было до сих пор, показалось ему не подготовкой, а чистой чепухой, чепухой, за которую ему влетело бы, но, во всяком случае, не очень строго. А вот за подделку предписания грозил расстрел! Расправа на месте, как теперь говорят, безо всякого разбирательства. Возможно, сам Рошко и приведет приговор в исполнение с выражением жалости на морде. Правда, Рошко тут же успокоится: ведь опасного свидетеля больше не будет в живых…
Подумав об этом, унтер-офицер, как ни странно, сам успокоился. Да, против Рошко все средства хороши. Важно одно: чтобы операция удалась. Мольнар закурил — у него еще было время, — потом тщательно затоптал наполовину выкуренную сигарету, распахнул ворота гаража, завел «зюндапп» и подкатил на нем к подъезду как раз в тот момент, когда вышел подпрапорщик Рошко.
— Подожди-ка, — сказал ему Рошко, видимо что-то вспомнив, и повернул назад, унося с собой и сумку с деньгами.
«А, черт! Что бы это значило? Рошко обычно ничего не забывает. Уж не догадался ли он?»
Внезапно с будайских гор налетел пронизывающий ветер. Закачались уже облысевшие деревья перед домом. Холодный пот выступил у Мольнара на шее. Мотор мотоцикла работал безупречно. Одно движение руки — и можно на большой скорости вылететь на улицу! Однако ворота закрыты и перед ними часовой с автоматом в руках.
«Все-таки мне не стоило мне заполнять предписания, пока я не избавился от Рошко. Если у меня найдут эту бумажку, отрицать все будет бессмысленно», — со страхом подумал Мольнар.
Сквозь завесу моросящего дождя пештский берег казался размытым, будто до него была добрая сотня километров, а то и вся тысяча. Он казался недосягаемым…
«Чего хочет этот паршивый изверг? Что он опять придумал? Почему не идет? На посту стоит Йошка Барнула. Этот без зазрения совести начнет стрелять. И не потому, что приказано не выпускать Мольнара из расположения части в одиночку. Родом он из Пешта, тоже отслужил свои два года на фронте, и ему тоже не дают отпуска, отчего он озлоблен на весь мир и готов стрелять в кого угодно. Такие это умеют. Как раньше говорили: умеют науськивать псов друг на друга. И пока те рвут друг другу шкуру в клочья, им и в голову не придет укусить хозяина за руку…»
Рошко наконец появился; Спускаясь по лестнице, он размахивал двумя автоматами, которые держал в левой руке.
— Предусмотрительность не трусость, — проговорил он, забираясь на заднее сиденье. — Черт его знает, не просочились ли где-нибудь русские? Тебе тоже принес.
«Ну, тогда еще ничего. — Мольнар повесил автомат на шею, бросил взгляд в сторону. — Сумка с деньгами попала на хорошее место, поверх моего сундучка…»
Рошко положил на сумку правую ногу.
Мольнар жадно вдохнул свежий воздух, грудь больше не сжимало тисками, слепой страх постепенно исчез. Но тут с ним приключилась другая беда: живот вдруг пронзила такая острая боль, что его прошиб холодный пот.
«Это от слабительного. А, черт, как сильно оно действует!» — выругался про себя Мольнар.
— Куда едем, господин подпрапорщик? — Мольнар прекрасно знал, что отсюда надо сначала спуститься на проспект Фехервари, поскольку подпрапорщик почему-то не любил улицу Камараэрдеи, но он все же спросил: — На проспект Фехервари, как обычно?
— Точно!
Живот у Мольнара опять перехватили спазмы, и появилась такая безжалостная ноющая боль, будто его штопором сверлили.
«Проклятое слабительное устроило мне в животе цирк!..»
Мольнар сразу же ослаб. Возле гостиницы «Геллерт» стоял окрашенный в защитный цвет «хорьх». Вокруг него сновали офицеры. Из машины вылез какой-то важный немецкий генерал. Он строго оглядел площадь перед гостиницей, без особого любопытства, просто так, для порядка.
Рошко воодушевленно засопел: он ни от кого не скрывал, что в этой шумной заварухе, именуемой второй мировой войной, настоящими солдатами считал только немцев. Другие солдаты тоже ходили строем, стреляли и бегали, то есть делали все как положено, однако кто, кроме немцев, понимал, ради чего все это делается…
Между тем боли в животе у Мольнара не проходили. Быть беде! То есть беда может случиться раньше, чем планировалось…
— Ну гони же! Не прохлаждайся!
Молодая женщина в сером пальто несла маленькую рахитичную елочку, положив ее на плечо, как большое, тяжелое дерево. А деревце-то было плоское и растопырило свои хилые веточки в стороны, как сплющенное растение в гербарии.
«Через четыре дня — сочельник, — подумал унтер. — Русские уже тут, под самым городом, километрах в двадцати от Будапешта. Их артиллерия вовсю обстреливает линию немецкой обороны, на скорую руку отрытую по границе пригорода. И все-таки эта женщина купила себе елку. Их все покупают. Кто может, разумеется. Собственно, разве это жизнь — автоматически продолжать делать то, что привычно и заведено?.. Нажимай на газ и не думай о животе. Как ни режет, а до Тетеня надо дотянуть. Там на самой окраине села стоит старая корчма для проезжающих. Что-то вроде проходного двора: с одной стороны въезжаешь, с другой — выезжаешь…»
— Хорошо, господин подпрапорщик!
Мотоцикл стрелой пролетел через пути на расстоянии вытянутой руки от паровоза пригородного поезда. Рошко любил такие штуки.
— Не жалей ты мотора, — говорил он Мольнару, — в этом «зюндаппе» — бычья сила!
Они промчались через Будатетень так быстро, что Рошко даже присвистнул от удовольствия.
Мольнара же всего заливало потом, а в животе у него будто мина разорвалась. И как он ни сдерживался, все же упустил в штаны раньше положенного. Теперь вся надежда на то, что запах отнесет в сторону ветром. Какое-то время так оно и было, но у дома садовника дорога повернула влево и ветер начал бить прямо в лицо. Рошко принюхивался, как собака.
— Что за черт? — спросил он наконец, ерзая на сиденье, и зло сплюнул. Плевок пролетел мимо уха Мольнара. — Откуда эта вонь? — удивился Рошко.
Унтер-офицер весь сжался в комок и притих, будто ничего не расслышал из-за сильного ветра. На шоссе останавливаться ни в коем случае нельзя, здесь от Рошко не избавишься. Мольнар дал полный газ, лишь бы мотор выдержал. На большой скорости они выехали на улицу Тетень. Однако нос подпрапорщика, видимо, уже напал на след, и Рошко начал тыкать Мольнара в спину:
— Эй ты! Не с тобой ли что случилось?
Унтер нажал на тормоз, потому что в центре села дорога делала два крутых поворота, потом снова выехал на прямую дорогу. «Зюндапп» дрожал мелкой нервной дрожью.
— Да, господин подпрапорщик, — произнес он наконец.
— Что за дьявольщина?
— Покорно докладываю: понос у меня!
Унтеру приходилось громко орать, так как ветер и мотор заглушали голос.
— Пес бы тебя побрал! Поддаешь мне под самый нос!
«Только бы проскочить шлагбаум, а там минуты через две — и корчма!» И тут унтеру вспомнилось одно из многочисленных высказываний подпрапорщика, которое как раз подходило к данному случаю: «Солдат и со спущенными штанами солдат». Однако Мольнар решил не цитировать Рошко, чтобы избежать выяснения: не дай бог, подпрапорщик остановит и заставит снять брюки…
— Прошу прощения, господин подпрапорщик.
— Что еще за прощение? Черт бы побрал твое вонючее брюхо!
— Я не виноват, господин подпрапорщик. Со вчерашнего вечера в пузе урчит. Ужин дали скисший.
— Почему не сказал перед отъездом?
— Так ведь служба есть служба.
Это был логичный ответ. Что еще может сказать солдат? Ответ понравился подпрапорщику, и он на время умолк. Но не надолго.
Когда они проскочили под опускающимся шлагбаумом, Рошко начал опять вопить:
— Стой!
— Одну минуту, господин подпрапорщик.
Надо было тянуть время любой ценой. Ведь до корчмы осталось меньше двух минут пути. Рошко все больше раздражался, он уже орал Мольнару прямо в ухо.
— Оглох, что ли?! Я сейчас с мотоцикла свалюсь от твоей вони! Остановись и вытри подштанники.
— Покорно доношу: здесь нельзя.
— Наложить в штаны тебе не стыдно? А привести себя в порядок стыдно, да? Черт бы побрал твои интеллигентские манеры! Стой, тебе говорят! Здесь уже не раз видали солдатские задницы, может только не такие грязные, как твоя.
Между тем прошла еще минута. В остальном все шло как по-писаному. Жуткая вонь, бьющая прямо в нос Рошко, не оставляла у него никаких сомнений относительно поноса унтера. Рошко и не подозревал, что это специально придуманный трюк.
— Хватит! — шумел подпрапорщик. — Остановись, а то ты меня еще попомнишь!
— Прошу покорно еще минутку терпения. Разрешите заметить: если я просто вытру подштанники, это мало что даст! Надо как следует помыться, а без воды ничего не выйдет.