Пато тихо заметил:
— Я забыл дома сказать, что и тебе тоже надо подписать…
— Мне?
Председатель, приняв важный вид, продолжал:
— Разумеется, если хочешь. В нашем кооперативе женщина имеет равные права с мужчиной… Она такой же человек. И не косись на меня, душенька, пожалуйста. Небось понимаешь, что прошли те времена, когда женщина знала только одно слово: «Замолчи!»
Подобные слова он не раз говорил селянкам, говорил официально, как служащий загса произносит хорошо заученное поздравление. И в его голосе не проскользнуло ни единой живой нотки, никакого волнения. Однако Патоне восприняла его слова иначе.
Пато слегка кивнул.
— Верно, теперь другие времена, — сказал он и улыбнулся. — Подписывай…
И опять улыбка его была чуть-чуть снисходительной. Однако Мишкеи на сей раз улыбаться не хотелось. Он с любопытством разглядывал женщину, удивляясь тому, как она менялась буквально на глазах. Будто на ее плечи накинули легкое покрывало: над плотью неожиданно взял верх разум. На лице отразились сомнение и надежда, а прорвавшиеся наружу чувства стерли с него равнодушие.
— Что же я должна подписать? — спросила Патоне.
— Вот это заявление, — сказал председатель, протягивая ей бланк. — Вот тут, внизу, где точки стоят.
— Ну а раз теперь все по-другому, не как раньше… то какую фамилию мне писать?
Пато покачал головой, будто извиняясь за темноту своей жены.
— Свою фамилию ты хорошо знаешь, — поучающе произнес он. Так обычно помогают школьнику, который нетвердо знает урок. — Не тяни время. У нас дела, и они тоже люди занятые!
— Конечно… Тогда я напишу: «Пато Иштване». А может, рядом написать и девичью фамилию?
— Хорошо, — согласился председатель. — Можно и обе сразу.
Мишкеи не понял, но почувствовал, что в эту минуту женщина почему-то считает важным, чтобы в заявлении была указана ее девичья фамилия. Может, она хотела пустить собственные корни в новой жизни, как дерево, пересаженное в другую почву?..
Патоне облокотилась на стол и медленно написала: «Пато Иштване, урожденная Мария Кочиш». Она задумчиво смотрела на свою подпись, и черты ее лица смягчались, оживали, будто она любовалась чем-то прекрасным. Женщина еще долго бы смотрела на заявление, но председатель забрал у нее бумагу.
— Как раз сегодня вечером заседание правления кооператива, — весело сказал он и подмигнул Пато. — Рассмотрим ваши заявления и поговорим о том, какое тебе, Иштван, поручить дело. Если народ доверит, он высоко и поднимет… Теперь мы не принимаем в кооператив кого попало, сам небось соображаешь.
Пато промолчал, но по лицу его было видно, что он все понимает. Пожав руку председателю и Мишкеи, Пато пошел к двери. Патоне никому из них не подала руки, ей это и в голову не пришло. Взгляд ее оставался рассеянным, но, когда она направилась вслед за мужем, на лице ее вновь застыла холодная маска.
Председатель довольно потирал руки.
— Ну, дружище! — проговорил он, смачно причмокивая. — Вот это удача! Пять лет мы точили на него зубы — и вот он наш! У него восемнадцать хольдов земли, три лошади, две коровы, повозка, двуколка, сенокосилка и прочее… А самое главное, он будет отличным заместителем председателя… У него прирожденный талант командовать. Не сомневайся: он сможет управлять людьми без нажима и по-умному.
Председатель так разволновался, что достал из ящика стола сигареты и закурил. Комната мигом наполнилась табачным дымом.
— Ты вот послушай меня, дружище, — радостно продолжал он, дымя сигаретой. — Этот Пато еще двадцать лет назад так вел свое хозяйство, что, глядя на его участок, даже помещик диву давался. «Друг мой Пишта, — говорил он ему, — я свое хозяйство веду по-современному, а как же получается, что твои посевы все равно лучше моих?» И что, по-твоему, ответил Пато? Ни за что не угадаешь! «Для вас, барин, земля — это забава, а для меня — хлеб насущный…» Так и сказал. Этот Пато говорит мало, зато не в бровь, а в глаз. Однажды…
Дым ел Мишкеи глаза. Не слушая председателя, он растворил окошко и посмотрел на растущие у дома каштаны, на которых распускались клейкие почки. «Вот и опять пришла весна, — подумал Мишкеи, — а я все холостяком живу, как бездомная собака!»
— Скажи, товарищ председатель… не бьет ли Пато свою жену? — вдруг спросил он, повернувшись от окна. — Я думаю, что бьет.
— Чего это тебе на ум взбрело? Пато не такой человек. Он никого никогда не обижал, по крайней мере, я такого не слышал. — И председатель глубоко затянулся сигаретой, а когда выпустил дым, синеватое облачко окутало всю его голову. — А вообще-то кто его знает. Был у нас звонарь Пакич, темный такой, забитый мужик, до двух сосчитать не умел, перед собакой священника и то всегда шапку снимал. И вдруг однажды узнаем, что он здорово отколотил свою жену. Бедная баба целую неделю на улицу не показывалась — такая физиономия у нее была… Вот как бывает. Тут наверняка не скажешь.
Спустя два дня Мишкеи вместе с Пато осматривали кооперативное хозяйство. Вновь назначенный заместитель председателя сразу показал себя хорошим хозяином. Правда, он и раньше не раз видел кооперативные земли, поскольку ему довольно часто приходилось ходить мимо. Пато не собирался ни делать открытий, ни с самонадеянностью нового начальника критиковать хозяйство. Он лишь сделал несколько метких замечаний о пахоте, севе и скоте. Мишкеи в душе удивлялся, как это полуграмотный крестьянин разбирается в терминологии. Проходя по заброшенному участку люцерны, он произнес одно-единственное слово: «Запущен», но этим словом было сказано все. Другой долго бы разглагольствовал о люцерне вообще, а Пато одним словом сказал самое главное. Когда они осматривали коров и телят, взгляд Пато то теплел, то вдруг становился суровым. Мишкеи, хорошо знавший всех коров кооператива, опять про себя отметил, что и здесь Пато ни разу не ошибся.
На току, отойдя от сильно убывших копенок соломы, Пато закурил и стал задумчиво смотреть прямо перед собой, словно подводя итог увиденному, затем взглянул на агронома:
— А вы что думаете?
Они обращались друг к другу на «вы». У них еще не было ни времени, ни подходящего случая, чтобы перейти на «ты».
Вопрос застал Мишкеи врасплох: его занимало другое. С тех пор как они начали работать вместе, он постоянно наблюдал за этим человеком и его, как назойливая муха, преследовала одна мысль: способен ли Пато, так легко вникающий во все хозяйственные нужды, понять свою собственную жену?.. Мишкеи не раз хотелось задать этот вопрос Пато, но он не решался. «А вдруг Пато подумает, что я увлекся его женой, хоть я об этом и не помышляю…» Мишкеи даже покраснел от таких мыслей.
Стремясь походить на Пато, Мишкеи ответил коротко:
— Я здесь полтора года. А для того чтобы кооператив превратился в крупное хозяйство, нужно еще столько же времени.
Пато шагал по меже. Помолчав, он заметил:
— Мало.
— Почему?
— Мало для нормального севооборота. Слишком мало.
Мишкеи впервые позволил себе не согласиться с Пато.
— К осени мы введем севооборот на трех четвертях наших земель, — стал объяснять Мишкеи, догоняя Пато. — Но севооборот — это еще не самое главное. Современное хозяйство складывается из таких факторов, как денежные средства, техника, обработка почвы и так далее…
Он едва сдержался, чтобы не сказать: «В этом-то я разбираюсь лучше». Однако Пато понял это и так. Он искоса взглянул на агронома, и на его губах вновь промелькнула снисходительная улыбка. Словно отвечая Мишкеи, он добавил:
— Я, конечно, всего-навсего простой крестьянин.
— Я тоже! Уж не думаете ли вы, что у моего отца была тысяча хольдов земли? Ни хольда… Батраком он был. А я работал с ним.
Пато кивнул.
— Значит, батрак… — проговорил он тихо.
— Батрак тоже крестьянин!
— Да…
— Приходилось мне и мотыгой махать, и косой! — Мишкеи вдруг показалось, что разговор стал походить на ссору, и он махнул рукой: — Давно это было и прошло… Пять лет назад я окончил академию. Это мое третье место работы, а хотелось бы уже закрепиться.
— Родители живы?
— Нет.
— Женат?
Мишкеи нехотя ответил:
— Нет. Собирался жениться, не получилось. А потом все времени не было.
Мишкеи даже рассердился, что вопросы задает Пато, а не он, и тут же невольно вспомнил, как он в свое время хотел жениться. Вспомнил всех девиц, какие у него были, встречи с ними и переживания… В душе Мишкеи сознавал, что все его любовные истории можно считать всего лишь эпизодами. Правда, одну из них, бойкую светловолосую крестьянскую девушку, он любил по-настоящему и ради нее готов был на все. В ту пору было ему двадцать лет и он работал кучером у одного барина. Однако свадьбы не получилось, так как его призвали в армию. А когда он демобилизовался, девушка уже вышла замуж, не дождавшись его.
Обычная печальная история, но с нее началось все. С тех пор всех женщин, которые встречались ему на пути, он всегда сравнивал с той светловолосой девушкой, но все было, как говорят, не то… Так шли годы, а он по-прежнему искал в каждой женщине ту самую девушку, которой для него уже не существовало.
И вдруг Мишкеи ощутил прилив ненависти к Пато, у которого была такая красивая жена.
— Это тоже нехорошо, — проговорил Пато, выпятив губы.
— Что нехорошо?
— Холостяком жить.
— Вот как! А что еще нехорошо?
Пато пожал плечами и, медленно ступая, обошел чахлые кустики.
— А у меня вот жена есть, — вдруг сказал он с дрожью в голосе, — а детей нет…
— Нет? Почему?
Пато на это ничего не ответил, но сразу как-то сник и показался гораздо старше и очень уставшим, совсем не таким, каким был в конторе два дня назад. Однако Мишкеи не испытал к нему жалости. «Так и надо этому старику! — подумал он. — Зачем связался с девчонкой?..» И мысленно представил себе Мариш, будто она сейчас стояла прямо перед ним на обочине дороги. Руки сунула в карманы кофты, грудь ходит ходуном… Кровь ударила ему в голову. Эта женщина волновала его. Стоило Мишкеи вспомнить лицо Мариш, которое тогда, в конторе, на мгновение вдруг озарилось надеждой, как ему еще сильнее захотелось обладать ею.