— Где тебе взять тут воды? Ближе, чем в Дунае, ее нигде нет. Уже не хочешь ли ты в этаком виде закатиться куда-нибудь без спросу?
— Тут поблизости есть корчма для проезжающих. Сейчас мы как раз к ней подъедем. Пока я приведу себя в порядок, господин подпрапорщик успеет выпить рюмочку доброй палинки.
На мгновение Рошко задумался: мысль сама по себе была отнюдь не дурна. Хоть он и не пьяница и под мухой его никто никогда не видал, но он не прочь порой промочить горло глотком палинки. А сейчас тем более: он так настрадался от этой вони с переднего сиденья.
Между тем слева от дороги уже показалась старая, видавшая виды корчма.
Унтер убрал газ и, красиво развернувшись, въехал во двор, обнесенный высоким кирпичным забором. Во дворе стояла лишь повозка с пустыми молочными бидонами, запряженная измотанными лошадьми. Больше никого, да оно и не удивительно: русские отсюда находились всего в трех километрах, на той стороне Дуная, и свободно обстреливали это место.
— Ну что ж, я не против, — проговорил наконец Рошко, пока унтер, сбросив скорость, подъезжал к дверям корчмы. — Если не будешь слишком долго канителиться, получишь рюмочку и ты.
— Покорно благодарю!
«Скорее всего, — подумал Мольнар, — это последние слова, которыми мы друг с другом обмениваемся. Больше года, к тому же ужасно томительного года, мы были вместе, а теперь прощаемся — мое вам почтение! Ты останешься здесь, пешим, без денег, и бейся хоть головой об стену, хоть задницей об землю, хоть повесься! С меня довольно, больше меня уже не облапошишь!»
Мольнар осторожно нажал на тормоз как раз возле самого входа в корчму и, состроив любезную физиономию, обернулся назад, как бы сообщая: «Вот, мол, и приехали!»
Рошко все еще воротил нос, но глаза у него повеселели: мысленно он уже выпивал. Громко посапывая, он потянулся за сумкой с деньгами.
И тут унтер кинулся, как ястреб, и сорвал автомат с шеи подпрапорщика. В первую очередь — обезоружить Рошко. Заодно с автоматом сорвал с подпрапорщика и фуражку, а затем изо всех сил ударил Рошко прикладом в грудь. Тот кулем полетел под ноги понурых лошадей. Падая, он хватался руками за воздух, видимо все еще пытался достать сумку с деньгами.
Унтер, не оглядываясь, бросил автомат в коляску и сразу же дал полный газ. Застонал мотор. Одно мгновение — и мотоцикл вынесся со двора на дорогу. Выскочив на шоссе, Мольнар почти лег грудью на руль и выжал из «зюндаппа» все, на что тот был способен. Так он еще ни разу не мчался, даже когда ему — и не однажды — приходилось драпать от русских.
Теперь как можно дальше от Рошко и как можно скорее! Сейчас важно только это, остальное — чепуха. Правда, ехать надо хоть и быстро, но с умом, чтобы не перевернуться. Все остальное успеется потом. Потом он и пересчитает деньги, и сменит брюки, и вкусит радость освобождения. Только поскорее отсюда, из расположения батальона, где его могут еще узнать. Когда он окажется на территории других частей, ему ничто не будет грозить. Предписание у него отличное: ни одна собака не сможет проверить, куда именно он направился. Даже полевая жандармерия и та не сумеет разобраться, где сейчас какие части находятся. А розыск на него объявят в лучшем случае завтра утром. Это он знает на практике. А до утра он будет черт знает где!
На одном из перекрестков Мольнар заметил обер-лейтенанта Кунту — командира батареи бронебойщиков, которые перетаскивали пушки в мелкий кювет.
«Дела у них, видно, обстоят препаршиво, раз они решили из этой канавки палить через дорогу. Вот черт! Уж не подходят ли сюда русские танки?» Краем глаза Мольнар окинул чуть холмистую местность, окутанную прозрачным туманом. Особенно глазеть не приходилось — он несся по скользкой дороге со скоростью девяносто километров в час. Вот и деревня. Мольнар то и дело нажимал на клаксон: на улице было оживленно. Назад, в сторону Дунантула, артиллеристы тянули тяжелые орудия, а по другой стороне дороги плелись стрелки, пулеметчики, автоматчики.
«Да, без сомнения, фронт близко. Видимо, русским удалось расширить плацдарм у Эрчи. А может, и вниз по реке тоже? Тогда плохи мои дела: трудно будет перебраться через Дунай на ту сторону», — мысленно прикидывал Мольнар.
На шоссе его остановил офицерский патруль — два молодых лейтенанта во всем новеньком, от шапки до сапог. С ними не очень-то пошутишь, сразу пальнут. Мольнару удалось остановиться с трудом. Дорога была скользкой, и мотоцикл развернулся боком, но благодаря мастерству Мольнара в кювет не съехал. Одному из лейтенантов это понравилось, и он спросил:
— Не новичок на мотоцикле, а?
— Покорно докладываю: третий год служу посыльным и все время на передовой.
— Документы. Предписание, солдатскую книжку, права на мотоцикл.
Офицеры придирчивы, как бухгалтеры. Только еще злее. Они проверяли документы по очереди: сначала один из них внимательно разглядывал бумаги, а другой направлял автомат на Мольнара, а потом они поменялись ролями.
— Все в порядке, можешь ехать, — наконец проговорил тот, кто остановил Мольнара. — Будешь проезжать село, смотри в оба! Русские то и дело прощупывают дорогу из минометов.
— Ясно, господин лейтенант!
И Мольнар пустился на своем «зюндаппе» дальше. Однако, отмахав километров десять, он уже не в силах был больше противиться желанию поскорее избавиться от испачканной одежды. Понюхать эту гадость — и то мерзко, а уж сидеть в ней — целая трагедия. Как ни терпи — самому противно. Даже в глаза патрульным офицерам он не мог смотреть по-солдатски преданно, поскольку штаны его не были сухими.
Поэтому, как только у дороги показался ручей, Мольнар свернул к нему, укрывшись под бетонным мостом. Сначала он попробовал воду рукой. Она была холодной и мутной, но выбора нет: придется довольствоваться такой. Из сундучка он достал совершенно новые брюки и белье. На нем, правда, белье тоже было целое, но, как ни жалко, его придется выбросить. Что делать, без жертв ничего не дается!
Мольнар снял грязные кальсоны и чуть не свалился в ручей от вони. И с отвращением бросил белье в ручей: черт с ним! Потом присел на корточки и стал мыться, громко всхлипывая при этом, потому что вода была холодной, как лед.
«Интересно, что сейчас делает Рошко? Наверное, выскочил со двора вслед за мотоциклом и стал палить в воздух из пистолета».
Теперь Мольнар уже мог посмеяться над ним. Вернее, он обрел смелость посмеяться.
«Этот тип был для меня постоянной угрозой. Приходилось бояться его, нечего отрицать. Но теперь-то, теперь-то можно и вздохнуть свободно! В первую очередь надо вытереться».
Мольнар прихватил с собой два полотенца: одно махровое, другое — полотняное, но оба отличные. Он несколько секунд потоптался полуголым возле коляски, раздумывая, какое же из полотенец выбрать. Такие хорошие полотенца, а ведь то, которым он сейчас вытрется после купания в этой похожей на помои воде, придется выбросить. В конце концов он решил, что для этого дела сойдет и простая чистая портянка.
«Ну, господин унтер-офицер, — обратился он сам к себе после того, как досуха вытерся, надел чистое белье, закурил и приготовился ехать дальше. — Вот теперь совсем другое дело, господин унтер-офицер. Сейчас вы на человека похожи». И осмотрел печальную местность. Размокшая от дождей пашня. Аллея тополей тянулась к Дунаю. Там слышалась прерывистая перестрелка.
Мольнар, махнув на удручающие обстоятельства, впервые сказал себе: «Лично я войну закончил. С меня хватит. Если б этот «зюндапп» мог говорить! По каким только дорогам он ни мотался — то вперед, то назад, то по кругу, то мимо горящих сел! Не раз месил грязь и прыгал через закоченевшие трупы. Ездил я на нем больше двух лет, и из них целый год с господином подпрапорщиком, который прочно устраивался на заднем сиденье. Так было до сегодняшнего дня. Теперь этому пришел конец, к тому же я оказался даже в барыше. Вот-вот, надо посмотреть на деньги».
Мольнар бросил взгляд на деньги, не вынимая их из сумки. Тут больше тридцати тысяч пенге: рядом с тремя пачками краснобрюхих сотенных полно еще десяток, двадцаток, полусотенных. Всего, наверное, тысяч сорок наберется. А может, и больше. Лучше сразу же рассовать их по гранатам, вывернув взрыватели.
Да, но если при следующей проверке патруль полюбопытствует, куда это он едет с предписанием, все-таки лучше сказать, что он везет жалованье батальона. Так что деньги надо держать под рукой…
Мольнар вскинул голову: в полкилометре от него прямо на дороге рвались мины, сразу штук по десять-пятнадцать. Резко хлопали разрывы, потом наступала тишина, но она была обманчивой, так как через несколько минут русские давали следующий залп. А затем еще и еще. Вскоре взрывы стали раздаваться ближе, в воздух взлетели раздробленные куски асфальта.
«Лучше отсюда подальше убраться. По шоссе на довольно хорошей скорости двигаются два немецких вездехода. Самое лучшее — следовать впритык за ними. Спереди они прикроют меня от пуль, а за ними меня не заметят патрули. Если повезет, то так можно будет подметать пыль за вездеходами до самого Кишвеленце, а там дела пойдут веселее».
Недалеко от поворота у Поякпусты образовалась длинная пробка. Вездеходы, не церемонясь, свернули с шоссе на поле люцерны и, как ни в чем не бывало, покатили дальше. А «зюндаппу» через глубокую канаву не перебраться!..
Мольнар с досадой осмотрелся. По шоссе дальше не проедешь: в длинной очереди застряли орудия, грузовики, телеги. Далеко впереди, метров за триста, виднелась цепь солдат, залегших между шоссе и хутором. Несмотря на пробку, никто не нервничал. Не слышалось ни шума, ни ругани. Над машинами поднимался дымок от сигарет. На фронт спешить не было никакого смысла, это тебе не в тыл.
Однако унтер-офицеру нужно было срочно обогнать застоявшийся ряд машин. Здесь торчать не стоило: могли догнать. Мольнар обратился к какому-то пограничнику, который как раз «спускал пары», задумчиво уставившись перед собой в пустоту.
— Что это тут, приятель?
Пограничник не спеша застегнул штаны.