Не надо обманывать себя и других, и рисовать людей сегодняшней России в розовых красках, но не надо и мазать их дегтем, радуясь каждому дурному известию о России. Радоваться, потому что это подтверждает наше высокое мнение о себе, что мы не такие, как они, мы лучше, благороднее. Это мы хранители духa России. Надо, наоборот, бережно отмечать все факты, подтверждающие, что душа народа жива, что под грубыми манерами измученных большевизмом людей по прежнему скрывается золотое сердце, способное к героизму и доброму порыву.
В двадцатой книге "Нового Журнала" напечатаны страницы из дневника Ксении Васильевны Деникиной. жены бывшего командующего Добровольческой Армии.
Ксения Деникина описывает встречи с власовцами, солдатами русского добровольческого батальона, стоявшего в декабре 1943 года в той же французской деревне, где жила Деникина,
Унтерменши, а по нынешней терминологии — морлоки, быстро сблизились с Деникиными.
Ксения Деникина в своем дневнике описывает такие, оставшиеся у нее в памяти, случаи:
"Как-то, жившей напротив штаба одинокой старухе, привезли бревна. Свалили. Та впряглась в одно бревно и волоком потащила его во двор.
— Это чего же старуха надрывается? — спросил кубанец Яша.
Я объяснила, что старуха — вдова, бедная и от мэрии ей дают бесплатно дрова, которые ей и доставили.
— Ребята, айда! — кивнул Панов.
И пять человек, в несколько минут перетащили дрова и сложили их под навесом.
— Мадам, что я должна заплатить вашим компатриотам за помощь?
Я передала вопрос. Все засмеялись.
— Скажите ей, Ксения Васильевна, что на том свете сосчитаемся. А ежели ей очень хочется, пусть своему французскому Богу помолится за наши пропащие души…"
"…Вбежал Миша.
Уходим. Уже приказано сворачивать сапожную и портняжную мастерские…
У меня душа захолонула… Уже несколько дней ходили слухи, что батальон уйдет. Но все надеялись, что этого не будет. За эти три месяца, что мы живем с земляками, мы так сжились, так привязались к некоторым из них, что разлука кажется тяжкой. И они, бедняги, боялись, что их уберут отсюда, и они к нам привыкли…
Вечером собрались все наши завсегдатаи. Настроение подавленное. Говорим только об уходе. Перед тем, как уходить, они что-то мнутся и, наконец, решаются.
— Вот тут одна вещь. Говорят у нас, будто англичане, которые наших берут в плен, так советам выдают. Правда это?
* * *
Мы слышим это впервые и ничего достоверного ответить не можем. Но Атон Иванович возмущается:
— Послушайте, этого не может быть. Тут какая-то провокация…
Бедный наивный бывший Главнокомандующий Добровольческой Армии. Живший понятиями тех времен, когда мир всего мира охраняла реакционная Россия, в церквах которой, с времени Владимира Святого, молились о мире всего мира.
Прошло немного времени и на глазах равнодушного Запада прошли ужасы Лиенца, Дахау, Кемптена и Платлинга…"
"…Какой печальный сочельник мы встречали… Мы сидели в полутьме и беседовали. Скоро разговор перешел на их уход. Никто не знал достоверно, куда их переводят.
•Эх, все едино! и Сережа проводит рукой по своим кудрям, — в самую худшую мясорубку нас бросят, это ясно, и его детски румяное лицо делается суровым.
Сидели мы вокруг стола под тусклой лампой, может быть, в последний раз. Так странно судьба соединила нас тут, в глухой французской деревне. Два поколения. Две России… И не чудо ли, что мы, почти четверть века оторванные от родной земли, где жили эти люди в таких страшных условиях, а молодые родились, когда нас уже не было, что мы нашли с ними общий язык и доверие!!!../).
Сережа тихонько попросил:
Папаша, скажите нам что-нибудь на прощанье. Антон Иванович посмотрел на них всех: —Спасибо, русские люди. Вы явились для меня живым доказательством того, во что я всегда верил жива русская душа. И в этом залог спасения России.
Тогда встал Ефим Тихонович и начал торжественно:
Ваше Превосходительство…
Ему, очевидно, поручили сказать прощальный тост. Но от непривычки у него выходило не очень складно и понятно. И, махнув рукой, он сказал:
Ну, чего там! Одно слово мы вас полюбили. Русские вы люди. Думали, вместе в Россию поедем. Да вот, не выходит. Спасибо вам земное и не поминайте лихом, и он всхлипнул.
Антон Иванович встал и они обнялись. Две седые русские головы… такие разные и такие родные.
Храни вас Господь!…
Ушли. Вчера… Все утро приходили прощаться. Даже беспризорник Аркаша пришел и, глядя в сторону, ткнул мне пакетик печенья, сказав: "для мальца".[1]
"…Раздается резкая немецкая команда. Трогаются. Стоим с малышом близко к телегам, пожимаем на ходу руки… Проходят мимо нас русские телеги… Все это, вместе с людьми, ведь привезено прямо из России…
Не поминайте лихом, барыня, — говорит Ефим Тихонович, придерживая лошадей, а когда в православную церковь попадете, за раба Божьего Евфимия помолитесь, и он снимает шапку.
Я берусь за край его телеги рукой и мы обнимаемся. Он крестит меня и маленького, а я уже не могу говорить.
Прощайте, барынька, генералу дай Бог здоровья, — и телега проходит мимо.
Тянутся пулеметные двуколки, кухни, телеги… Мелькают люди в чужих мундирах, но с родными душами. Мы все машем, пожимаем руки. Люди срываются с своих повозок, подхватывают малыша, целуют его, спешно жмут мне руку и догоняют колесницу своей дикой судьбы…"
"…Уже было совсем темно, когда дочь булочника постучала в ставни:
— Идут!
Шла рота из М. Издали слышалось русское солдатское пение. Пение все ближе. Никогда еще они так не пели!… Все дружно, громко, точно с вызовом судьбе. Все дальше и дальше раздавалось "Соловей, соловей, пташечка"… Прерываемая сухим криком немецкой команды, звонко неслась русская песня над французскими лесами и постепенно замирала вдали
Куда ушли они безродные, беззащитные в эту холодную чужую ночь? И отчего такой острой жалостью болит сердце?… Или маленькие русские лошадки на смешных телегах увезли кусочек Родины, которую мы больше не увидим?…"
Приводя эти отрывки из дневника Ксении Деникиной в своей статье "Русская душа", напечатанной в газете "Русская Мысль", Владимир Зеелер пишет:
"Этими словами кончаются "Страницы из дневника". Какой простой, невыдуманный рассказ о тех днях, которые проходили с таким волнением, такой трагической скорбью для уходящих, поистине "беззащитных" русских людей в "немецких мундирах"… Где сейчас все эти Коли, Яши, Сережи, эти добрые, жалостливые, бездомные русские души?
Сложили ли они головы свои "в борьбе с англичанами и американцами", "за спасение России"? Томятся ли в лагерях Ди-Пи? Или в первые дни победы стали жертвами тех неслыханных в истории "выдач"? Выдач, которым покойный Антон Иванович верить не мог и считал всякие слухи о возможных выдачах провокацией?
Не знаю, как вы, а я ощутил, осознал, в этих теплых словах Ксении Деникиной, что русская душа поистине жива, и ею спасется Россия…
Я был счастливее Владимира Зеелера, я давно уже с радостью убедился, что народ победил духовно большевизм и душа России жива.
ВЫДУМАННАЯ НЕНАВИСТЬОтвет М.Е. Вейнбауму
Господин Вейнбаум!
В трех номерах "Нового Русского Слова", в ответ на мои статьи "Морлоки или русские люди", Вами напечатаны три статьи под общим названием "Культурные критики некультурной Америки".
В своих статьях я выступал против употребления в Вашей газете терминологии: "советский народ", "советский человек", "советские люди", "сталинское поколение". Усвоение политической терминологии врага ведет за собой незаметное усвоение идеологических концепций врага. Сначала признание догмата большевистской пропаганды, что большевикам, действительно, удалось создать из русского народа существующего тысячу лет, особый "советский народ", особого "советского человека", затем объявление этого нового типа "советского человека" звероподобным морлоком, объявление "советского народа" стадом зверей, сдерживаемых только чекистами
Вопрос о том, кто живет в современной России "морлоки" (Л. Галич), "стадо озверевших людей, которое сдерживают только чекисты" (Г. Александров), "поколение, которое утеряло способность мыслить и говорить и превращается в бессловесное покорное животное, гонимое в любую сторону жестоким надсмотрщиком" (К. Куракин), или по Вашему выражению "сталинское поколение", которое восприняло эту пропаганду, воспитанное на словах лжи и фальши, или же народ духовно уже освободившийся от большевизма, но находящийся еще в плену у него, этот вопрос играет важнейшую роль для борьбы с большевизмом.
Если правы Вы, Галич, Кураков, Александров, то единственным способом борьбы со Сталиным и вырощенным им "сталинским поколением" остаются только атомные бомбы. Если наш народ — стадо зверей, сдерживаемое только чекистами, то зачем тогда создавать всевозможные комитеты освобождения. Тогда прав А. Сергеев, писавший на страницах "Н. Р. С.", что если дело обстоит так, как это изображаете Вы и Ваши сотрудники, тогда "ради кого же, чорт возьми, освобождать Россию"? Ради десятков старорежимных старичков и праведников типа Александрова и Корякова?!
Теория о тьме морлоков, обитающих в России, о стаде зверей, сдерживаемых чекистами, это только эмигрантские комментарии к большевистской теории о том, что будто бы Сталину удалось вырастить особое сталинское поколение.
Большевистской пропаганде, конечно, выгодно, чтобы все, кто живут сейчас в России, изображались заграничной печатью в виде или морлоков, или бессмысленных покорных животных, как это частенько делается на страницах "Н.Р.С." Большевистской пропаганде выгодно показать всем живущим под властью большевиков русским людям, что Запад и эмигранты смотрят на них так же, как смотрел Розенберг, как на унтерменшей.