Уверен, что реформатор, будь он даже благочестивейшим сыном Божьим, удручен не столь сочувствием ближним, находящимся в бедственном положении, сколь личным страданием. Как только дела пойдут на лад, придет весна, и утро забрезжит над постелью, он без объяснений покинет своих щедрых соратников. Могу оправдать свой отказ читать лекции о вреде табака тем, что никогда не жевал его. Наказание сие должны нести его бывшие жеватели, хотя и у меня найдется много чего пережеванного, и против чего я могу читать лекции. Если вас вовлекут в некую благотворительность, пусть левая рука не будет знать, что делает правая, ведь это совершенно не важно. Спасайте утопающих и завязывайте свои шнурки. Проводите время, занимаясь свободным трудом.
Наши нравы были испорчены общением с праведниками. Наши сборники церковных гимнов наполнены мелодичной хулой вечнотерпимого бога. Даже пророки и искупители скорее облегчали страх, а не укрепляли человеческие надежды. Нигде не записана простая и безудержная радость дару жизни, запоминающееся восхваление бога. Здоровье и успех идут мне на благо, какими бы отдаленными и отчужденными они ни казались; все болезни и неудачи вводят в печали и идут во вред, какое бы сочувствие ни вызывали. Если бы мы действительно хотели возродить человечество истинно индейским, ботаническим, магнетическим или природном методом, то следовало бы самим уподобиться Природе, став простыми и благополучными. Разогнать нависшие тучи и впитать порами немного жизни.
Не надо желать быть надсмотрщиком над бедными, но надо пытаться стать одним из самых достойных людей в мире.
Прочтено в поэме «Гулистан» («Розовый сад») шейха Саади Ширази: «Они спросили мудреца, почему из множества прославленных деревьев, созданных Всевышним высокими и тенистыми, ни одно не называют азадом, то есть свободным, кроме кипариса, на котором не растут плоды? Какая в этом тайна? Он ответил, что каждое дерево имеет подобающий плод, с назначенной порой свежести и цветения, равно как сухости и увядания. Кипарис их не имеет, будучи всегда пышным. Азады, или люди свободной веры – той же природы. Не обращайся своим сердцем к преходящему, ведь река Дижла, она же Тигр, будет течь через Багдад и после исчезновения династий калифов. Если твоя рука полна, будь щедр, как финиковая пальма, но, если тебе нечего отдавать, стань азадом, или свободным человеком, как кипарис».
Стихотворное дополнение.
Не много ли ты хочешь, бедный человек,
Требуя места под небесами,
Лишь потому, что хижина твоя или корыто для купанья
Лелеют добродетель лени или поучения
На солнце дармовом и у ключей тенистых,
С кореньями и травами в горшочках; где твоя десница
Терзает те людские страсти, идущие от разума,
На чьих корнях взрастают добродетели,
Природу унижает, притупляет разум,
И, как Горгона, превращает Человека в камень.
Нам не нужно скучное общество
Твоего необходимого воздержания,
Или этой неестественной глупости,
Которая не знает ни радости, ни печали, и твою вынужденную
Бездеятельную силу духа мы не будем возносить фальшиво
над деянием.
Тот жалкий выводок, презрения достойный,
Застрявший в серости,
Становится тебе холопьим разумом; мы развиваем
Лишь добродетели, которые способны допустить излишества,
И смелость, щедрые поступки, великодушие царей,
Разумный взгляд и благородство,
Не знающее края, и эту добродетель доблести,
Которой древность не оставила названий,
Но лишь узоры: Геркулес, Ахилл,
Тесей. Вернись в свою отвратительную нору;
И когда ты увидишь новую сферу для просвещения,
постарайся узнать, кем были эти достойные люди.
Где я жил и зачем я жил
Наступает в жизни пора, когда мы все чаще рассматриваем любую местность как участок под будущий дом. Так что я со всех сторон исследовал места в пределах дюжины миль от города. Зная цены, скупал в своем воображении все приличествующие фермы, одну за другой. Обходил владения каждого фермера, пробовал яблоки-дички, разговаривал с ним о сельском хозяйстве. За любую цену соглашался купить его двор, мысленно закладывая его самому хозяину. Иногда даже предлагал цену получше – то есть делал все, кроме купчей. Вместо нее брал слово, обожая поболтать, и поддерживал разговор, одновременно с самим фермером. А после, получив удовольствие от долгих бесед, отступал, предоставив ему дальше заниматься делами.
Из-за этого опыта друзья стали считать меня своего рода маклером по продаже земельных участков. Где бы я ни присел, там мог бы основать жилище, и потому оказывался в центре окружающего пейзажа. Что такое дом, если не sedes, сиденье? И лучше, если это сиденье в сельской местности. Я нашел множество мест для дома, которые вряд ли подорожают в ближайшее время. Хотя они и считаются слишком удаленными от городка, на мой взгляд, это городку далеко до них. «Ладно, здесь я мог бы жить», – говорил я себе и жил там час, летней и зимней жизнью. Представлял будущие наблюдения, как бежит за годом год, дрожа всю зиму и встречая весну. Где бы ни построили свои дома будущие обитатели этой местности, считайте, что их опередили. Мне хватало дня, чтобы мысленно разделить участок на сад, лесное угодье и пастбище и решить, какие из прекрасных дубов или сосен стоит оставить расти перед дверью, а откуда каждое из увядших деревьев смотрелось бы лучше всего. Далее я оставлял землю под паром, ибо богатство человека соразмерно количеству вещей, от которых он может позволить себе отказаться.
Воображение уносило меня так далеко, что я даже получал право первого выбора из нескольких ферм – а оно было самым желанным, – но так и не впутался в реальное владение.
Ближе всего приблизила к владению покупка Холлоуэлл-Плейс. Уже началась сортировка семян и сборка материалов для изготовления тачки, чтобы перевозить на ней туда-сюда необходимое. Но еще до подписания купчей, жена фермера (у каждого человека есть такая) передумала и решила оставить как есть. Он предложил мне десять долларов отступных для расторжения договора. По правде говоря, у меня оставалось всего десять центов, и я никак не мог сообразить, был ли я человеком с десятью центами, или человеком с фермой, или с десятью долларами, или со всем этим богатством целиком. В общем, оставил ему и десять долларов, и ферму, ибо довольно с меня мороки. Или, скорее, в порыве щедрости, я продал ему ферму ровно за те деньги, которые давал за нее, а поскольку фермер не был богачом, сделал подарок – десять долларов, и у меня еще остались мои десять центов, семена и материалы для тачки. Таким образом я обнаружил, что являюсь зажиточным человеком без ущерба своей бедности. Но пейзаж остался со мной, и с тех пор я ежегодно забираю причитающееся, безо всякой тележки. Кстати, о пейзажах:
Я монарх всего, что обозревал,
И здесь мое право неоспоримо.
Я часто видел, как поэт уходит, насладившись самым ценным урожаем фермы, тогда как неприветливый аграрий думает, что тот получил всего лишь несколько диких яблок. Но владелец долгие годы не узнает о том, что поэт воспел его делянку в стихах, а меж тем рифма – самая приятная из невидимых изгородей. Он забрал ее себе, выдоил и получил все сливки, а фермеру осталось только снятое молоко.
Меня по-настоящему привлекала в ферме Холлоуэлл абсолютная уединенность – она находилась примерно в двух милях от городка и в полумиле от ближайшего соседа. От дороги ее отделяло широкое поле, а соседство с рекой защищало туманами от весенних заморозков. Серость и обветшалость построек, развалившиеся изгороди, отделявшие во времени от прежних хозяев, дуплистые и покрытые лишайником яблони, обгрызенные кроликами, – все показывало, каким станет будущее окружение.
Но более всего – воспоминание о ферме из моих первых путешествий вверх по реке, когда ее дом скрывался за густой порослью красных кленов, через которую доносился лай собаки. Я очень спешил купить ее, прежде чем владелец закончит убирать оставшиеся валуны, срубит дуплистые яблони и выкорчует молодые березки, выросшие на пастбище, – короче, внесет всяческие «улучшения». Ради наслаждений будущими преимуществами я был готов, как Атлант, взвалить мир на плечи (кстати, никогда не слышал, чтобы он взимал за это мзду) и делать все возможное, чтобы заплатить и свободно владеть. Ведь было понятно, что она дает самый обильный урожай лишь тому, кто сможет позволить себе не хозяйничать на ней. Но все вышло по-иному.
Итак, для фермерства большего масштаба, чем всегда имевшийся у меня садик, были заготовлены семена. Многие думают, что со временем семена становятся лучше. Я не сомневаюсь, что время отделяет зерна от плевел, и когда, наконец, они будут высажены, вряд ли разочаруюсь. Но наказал бы своим ближним раз и навсегда: «Как можно дольше живите свободными, вне заключения. Без разницы, сидите ли вы на ферме или в окружной тюрьме».
Катон Старший, чей труд «О сельском хозяйстве» считается моей путеводной звездой, говорит (и единственно известный перевод превращает цитату в чистейший вздор): «Когда ты думаешь о приобретении фермы, обдумай это, не покупай из алчности. Не пожалей сил на осмотр и не думай, что будет достаточно обойти ее один раз. Чем чаще ты будешь там бывать, тем больше ею возрадуешься, если она хороша». Вряд ли я куплю ее из-за алчности, но буду обходить и обходить столько, сколько буду в ней жить, и похороните меня тут, чтобы порадоваться напоследок.
Моим следующим опытом такого рода стал нынешний, и опишу-ка его во всех подробностях, а для удобства умещу опыт двух лет в один. Как уже отмечено, я не намерен писать оду унынию, но обещаю бахвалиться так же охотно, как петух на утреннем насесте – хотя бы для побудки соседей.