Я нахожу благотворным постоянное одиночество. Пребывание в компании, даже самой дружеской, вскоре становится утомительным и отвлекающим от главного. Мне нравится быть одному. Я так и не нашел товарища приятнее одиночества в общении. Мы зачастую более одиноки, когда уезжаем за границу и находимся среди людей, чем когда остаемся в своих покоях. Думающий и работающий человек всегда одинок, и пусть остается таковым. Одиночество не измеряется милями между близкими. По-настоящему усердный студент в одном из переполненных ульев Кембриджского колледжа одинок, как дервиш в пустыне. Фермер может весь день махать в лесу мотыгой или топором и не чувствовать одиночества, потому что он занят. Но, придя вечером домой, не усидит в комнате, предоставленный собственным мыслям. Ему нужно «увидеться с приятелями», чтобы развлечься и вознаградить себя за дневное одиночество. Потом он удивляется, как студент может заниматься всю ночь и большую часть дня без скуки и уныния, но не может понять, что студент, хотя и находится в доме, все равно работает на своей делянке и рубит свой лес, и тоже ищет развлечений в обществе, хотя и в более разнообразных формах.
Людское общество обычно малоценно. Мы встречаемся слишком часто, у нас нет времени обрести друг в друге новую ценность. Три раза в день за едой знакомим близких с новым вкусом все того же старого заплесневелого сыра, коим являемся. Мы вынуждены были договориться о наборе правил, называемых этикетом и вежливостью, чтобы не разругаться вдрызг. Встречаемся на почте, на вечеринке и каждый вечер у домашнего очага, живем в тесноте, мешаем и спотыкаемся друг о друга. Из-за этого теряется взаимное уважение. Редкие встречи, несомненно, увеличили бы важность и сердечность общения.
Представьте фабричных работниц. Они никогда не бывают одни, даже во сне. Лучше, когда на одну квадратную милю приходился всего один обитатель, как у меня. Ценность человека заключается не в его коже, чтобы о нее непременно тереться.
Я слышал о человеке, заблудившемся в лесу, умиравшем от голода и усталости под деревом. Его одиночество облегчили причудливые видения больного воображения, которые он посчитал реальными. Так и мы, обладая телесным и душевным здоровьем, можем постоянно развлекать себя подобным, хотя более нормальным и естественным, обществом и считать себя не одиночкой.
У меня в хижине водится неплохая компания, особенно по утрам, когда никто не заходит. Позвольте предложить несколько сравнений, чтобы выразить идею. Я не более одинок, чем гагара, громко хохочущая на пруду, или сам Уолденский пруд. Какая компания есть у этого одинокого озера, скажите на милость? Тем не менее в его голубых водах отражаются не демоны уныния, а ангелы. Солнце одиноко, за исключением пасмурной погоды, когда подчас кажется, что их два, но одно – явно фальшивое.
Бог одинок, а дьявол многолик, у него большая компания, и имя им – легион. Я не более одинок, чем отдельно растущий на пастбище коровяк, одуванчик, бобовый лист, щавель, слепень или шмель. Я не более одинок, чем мельничный ручей, флюгер, Полярная звезда, южный ветер, апрельский ливень, январская оттепель или первый паук в новом доме.
В долгие зимние вечера, когда валит снег, а в лесу завывает ветер, меня иногда навещает старый поселенец и первый владелец этих мест. По слухам, он выкопал Уолденский пруд, обложил его камнем и высадил вокруг сосны. Старик травит байки о былых временах и новой вечности; мы вдвоем приятно проводим вечер, весело общаясь и обмениваясь взглядами на жизнь, даже без яблок или сидра. Это самый мудрый и веселый друг, любимый мною, который скрывается подобно судье Гоффу с тестем Уолли. Многие думают, что он уже умер, но никто не может показать, где похоронен.
По соседству также живет пожилая дама, почти невидимка. Я иногда люблю прогуляться в ее ароматном саду с травами, собирая лекарственные растения и слушая сказки, – она бесподобный рассказчик, и ее воспоминания уходят во времена более древние, чем сама мифология. Она может объяснить истоки любого мифа, ибо эти события происходили во времена ее молодости. Румяная и цветущая старая дама, радостная в любую погоду и в любое время года, наверняка переживет своих детей.
Несказанная благодетельность Природы – солнца, ветра и дождя, лета и зимы – неизменно предлагает нам море здоровья и веселья. И сколько в ней неизменного сочувствия к человеческому роду! Вся яркость солнца померкнет, ветра по-человечьи вздохнут, тучи прольют слезы, а леса сбросят листву и наденут траурные одежды посреди лета, если хотя бы один человек заскорбит, имея на то достаточные основания. Разве могу я не понимать землю? Разве я сам отчасти не состою из листьев и почвы?
Какое снадобье поможет сохранить здоровье, умиротворение и удовлетворенность? Это не мое и не твое старинное средство, а универсальные растительные лекарства нашей праматери Природы, коими она сохранила вечную юность и на своем веку пережила множество «Старых Парров», питая здоровье их сгнившими останками. Как лучшее лекарство, дайте мне глоток чистого утреннего воздуха вместо одного из этих пузырьков со знахарской микстурой, зачерпнутой из Ахерона или Мертвого моря, что возят на длинных черных фургонах, иногда приспосабливаемых для перевозки бутылок.
Утренний воздух! Если люди не припадут к его источнику, тогда мы разольем его по бутылкам и продадим в лавках для пользы тех, кто потерял свой подписной билет на утреннюю порцию. Но помните, его невозможно сохранить даже до полудня и даже в самом холодном погребе, он раньше вышибет пробку и последует на запад, по стопам Авроры. Я не почитатель Гигиеи, дочери старого травника Асклепия, что изображена в виде статуи со змеей в одной руке и змеиной чашей в другой. Мне более по нраву Геба, чашеносица Юпитера, дочь Юноны и дикого латука, обладавшая способностью возвращать богам и людям энергию юности. Вероятно, она была единственной абсолютно здоровой, разумной и крепкой юной леди из всех, когда-либо ходивших по земле. И куда бы ни пришла, там наступала весна.
Посетители
Я, как и все, весьма общителен и вполне готов на время присосаться пиявкой к любому полнокровному попутчику. Натура моя не отшельническая, вполне способная пересидеть самого запоздалого завсегдатая бара, приди туда по делу.
В доме моем имелось три стула: первый для одиночества, второй для друга, третий для общества. Когда гости появлялись неожиданно и в большем количестве, им предлагался только третий стул. Но обычно они толпились стоя, чтобы поместиться. Удивительно, сколько грузных мужчин и женщин может вместить небольшая хибара. Под ее крышей одновременно бывало до тридцати душ вместе с телами, но при расставании мы зачастую понимали, что не стали ближе друг к другу.
Многие из наших домов, и общественных, и частных, с их бесчисленными комнатами, огромными залами и винными погребами, кажутся мне непомерно большими для своих хозяев. Они настолько обширны и великолепны, что обитатели кажутся тараканами, заполонившими обстановку. Так и вижу герольда, созывающего хозяев роскошных Тремонта, Астора или Дома заседаний в Мидлсексе, но вместо них через площадь крадется несуразная мышь, немедленно исчезающая в дыре на мостовой.
В такой крохотной хижине я испытывал только одно неудобство – было трудно отодвинуться от гостя на достаточное расстояние, когда мы изрекали гениальные мысли правильными словами.
Вашим мыслям нужен простор, чтобы они подготовились к плаванью и прошли пару галсов, прежде чем войти в порт. Пуля вашей мысли должна правильно сместиться и отрикошетить, чтобы выйти на окончательную и устойчивую траекторию до уха слушателя, иначе она просто пробьет ему висок. Нашим сентенциям тоже необходимо пространство для разворота и построений в ряд с паузами. Между людьми, как и между народами, должны пролегать широкие и естественные границы, и даже просторная нейтральная зона.
Я обнаружил, что разговор через пруд с собеседником, стоящим на другом берегу, приносит невероятное удовольствие. В моем доме мы были так близки, что не могли слышать соседа, не могли говорить достаточно тихо, чтобы быть услышанными. Когда вы бросаете два камня в спокойную воду рядышком, расходящиеся от них круги разбивают друг друга. Если мы многословны и громогласны, то можем позволить себе стоять близко, щека к щеке, и чувствовать чужое дыхание, но если мы говорим сдержанно и обдуманно, то предпочитаем держаться на расстоянии, чтобы не обдавать ближних животным жаром и потом.
Если мы наслаждаемся близким общением с внешними и высшими материями, то должны не только молчать, но и физически находиться настолько далеко, чтобы не слышать голосов. На этом уровне речь необходима лишь тугоухим, но существует множество прекрасного, чего не выразишь словами в крике. Как только разговор переходил в возвышенный и величественный тон, мы постепенно отодвигали свои стулья, пока не оказывались в противоположных углах, но и тогда нам обычно не хватало пространства.
Но моей «лучшей» комнатой, моей гостиной, всегда готовой к посетителям и чей ковер не выгорал от солнечных лучей, оставался сосновый лес за домом. Летними днями прибывали важные гости, и я проводил их туда, где вышколенная прислуга подметала пол, протирала мебель и поддерживала порядок.
Если гость приходил один, мы разделяли скромную трапезу. Беседе вовсе не мешало то, что я попутно мог замешивать заварной пудинг или наблюдать, как хлеб поднимается и зарумянивается в золе. Но если в дом набивалось двадцать гостей, о еде и речи не заходило. Хлеба хватило бы только на двоих, потому ритуал угощения отменялся сам собой. Воздержанность почиталась и никогда не считалась нарушением гостеприимства, но самым должным и продуманным порядком. Лишняя трата и упадок физических сил, обычно нуждающиеся в восстановлении, чудесным образом замедлялись, сохраняя жизненную энергию. Таким способом я мог бы развлекать тысячу, а не двадцать гостей, и, если кто-то уходил расстроенным и голодным, он мог быть уверен в моем сочувствии. И хотя многие домохозяйки в этом сомневаются, новые обычаи лучше старых. Вам не требуется строить свою репутацию на пирушках. Как по мне, ничто не отпугивает от частых визитов в гости, как обеденная церемония – с этим не сравнится ни один Цербер. Считайте это очень вежливым и тонким намеком на то, что не надо беспокоить ею хозяев. Я решил никогда впредь не посещать такие дома. Лучшим девизом моего домика стали строки Спенсера, написанные гостем на желтом листе грецкого ореха, как на карточке: