Но как поменять жизнь и на самом деле туда переселиться? Все, что он смог придумать – практиковать новую аскезу и преисполниться к себе уважением, дабы разум снизошел до тела и наставил на путь истинный.
Дикие соседи
Иногда я рыбачил с компаньоном, тащившимся ко мне через весь поселок. Ловля рыбы на обед при этом превращалась в светский раут, как и ее поедание.
Отшельник. Интересно, что сейчас творится в мире. Эти три часа я почти ничего не слышу, кроме треска цикад в зарослях комптонии. Все голуби спят на жердочках, сложив крылья. А что это слышится из-за леса? Не фермерский ли рожок протрубил к обеду? Работники собираются отведать вареной солонины с сидром и кукурузные лепешки. Почему люди так утруждаются? Тому, кто не ест, не надо работать. Интересно, сколько они сжали сегодня? Как жить и философствовать в поселениях, где не смолкает собачий лай? Ах, да – домашнее хозяйство! Следить, чтобы чертовы дверные ручки сияли, и намывать лохани погожим днем! К черту эти дома. В дупле и то лучше: никаких утренних визитов и званых обедов, только стук дятла. А там кишат толпы и припекает солнце. Как по мне, им слишком достается в этой жизни. А у меня есть вода из родника и буханка черного хлеба на полке. Чу! Я слышу шорох листьев. Это голодная деревенская собака вышла на охоту? Или заблудившаяся свинья, по слухам, бродит в лесу, – ее следы я видел после дождя. Звуки становятся ближе – мой сумах и шиповник дрожат. А, это вы, господин Поэт. Как вам нравится нынешний мир?
Поэт. Взгляни на те тучи, как они нависли! Это лучшее за сегодня. Ничего подобного не увидишь на старых картинах, ничего подобного нет и в других землях, если только у испанского побережья. Это настоящее средиземноморское небо. Я решил, что нужно порыбачить, ведь с утра во рту ни маковой росинки не побывало.
Вот настоящее занятие для поэтов. Единственное ремесло, которому я выучился. Ну что, пойдем?
Отшельник. Не могу противиться. Моей черной горбушки хватит ненадолго. С удовольствием пойду с вами, но нужно закончить одно серьезное размышление. Думаю, уже скоро. Пока оставьте меня ненадолго одного. Но чтобы не откладывать в долгий ящик, накопайте червей для наживки. Земляные черви редки в этих местах, где земля не знает навоза, они почти исчезли. Копать их так же интересно, как рыбачить на сытый желудок, так что не сдерживайте себя. Советую поработать лопатой вон там, среди земляных орехов, где качается зверобой. Обещаю по одному червю на каждые три лопаты земли, если внимательно перебирать корни травы, как при прополке. Или будет умным отойти подальше, ведь известно, что количество жирной наживки увеличивается пропорционально квадрату расстояния.
Отшельник (один). Погодите-ка, на чем я остановился? Думаю так: мир предлагает мне два варианта – должен ли я отправиться на Небеса или на рыбалку? Если довести это размышление до конца, насколько вероятно, что такая приятная возможность предоставится вновь? Я был так близок к разгадке сущности бытия, как никогда в своей жизни. Но боюсь, что мысли упущены. Если бы это помогло, я бы подозвал их свистом. Когда нам делают предложение, будет ли мудрым ответить: «Мы подумаем»? От моих мыслей не осталось и следа, и путь снова затуманен. О чем я думал? Это был весьма смутный день. Попробую три фразы Конфуция, может, они вернут изначальный настрой.
Непонятно, дурное ли это расположение духа или начинающийся экстаз. Помнить. Возможность предоставляется только единожды.
Поэт. Ну что же, Отшельник, я не слишком скоро? Добыл всего тринадцать отличных червей, не считая нескольких порванных или слишком маленьких, но и они сойдут для мелкой рыбешки, не закрывая весь крючок. Эти деревенские червяки слишком велики – уклейка может съесть такого, даже не добравшись до крючка.
Отшельник. Хорошо, собираюсь. Мы пойдем на реку Конкорд? Там хороший клев, когда вода стоит не высоко.
Почему мир состоит только из видимых предметов? Почему с человеком соседствуют только знакомые животные, будто бы в щель между досками может пролезть исключительно мышь? Подозреваю, что лучше всего животных использовали в баснях «Пилпай и К», ибо все они – в некотором роде вьючные мулы, нагруженные нашими мыслями.
Мыши, обитавшие в моем доме, были не обычными, завезенными в нашу страну, а дикими местными (Mus leucopus), которые не водятся в поселке. Я послал экземпляр видному натуралисту, и он сильно заинтересовался. При строительстве дома одна мышь устроила в подполе гнездо, и пока я не положил настил и не вымел стружки, регулярно приходила к обеду и подбирала крошки у моих ног. Вероятно, она не знала человека. Скоро мышь совсем привыкла, залезала на мои башмаки и вверх по одежде. Она могла легко взбираться на стены комнаты короткими прыжками, напоминая белку. Когда я однажды облокотился на стол, вскарабкалась по одежде, пробежала по рукаву и стала носиться вокруг бумажного свертка с обедом. Я прижимал его плотнее к себе, уворачиваясь и играя в «А ну-ка, отними». Когда же взял двумя пальцами кусок сыра и подержал его неподвижно, мышь подбежала и съела его, сидя на моей руке, потом умыла морду и лапы, как муха, и убежала.
Вскоре чибис устроил гнездо в сарае, а на сосне напротив нашла приют малиновка. В июне куропатка (Tetrao umbellus), очень пугливая птица, провела из леса за домом свой выводок прямо под окнами, кудахтая по-куриному, и всем своим поведением доказывая, что она и есть лесная курица. Птенцы по сигналу матери мгновенно разбегаются при вашем появлении, словно их сдувает ветром. Они так похожи на сухие листья и веточки, что многие путники наступали прямо на выводок и слышали, как вспархивает взрослая птица, тревожно крича и пища, или видели, как она волочит крылья, стараясь привлечь к себе внимание, но не подозревали, кто крутится под ногами.
Мать иногда мельтешит перед вами в таком растрепанном виде, что вы не можете понять, что это за существо. Птенцы прижимаются к земле, замирают и распластываются, часто пряча голову под лист, и слушают только указания своих родителей, даваемые издалека, и даже ваше приближение не заставит их снова побежать и выдать себя. Вы можете даже наступить на них или пристально разглядывать с минуту, но не обнаружить. В такое время я даже держал их на ладони, но и тогда они лежали без страха и движения, повинуясь матери и инстинкту. Этот инстинкт настолько развит, что однажды, когда я положил их обратно на листья, и один из них случайно завалился на бок, то десять минут спустя был обнаружен в том же положении, вместе с собратьями. Они не голые, как большинство птенцов, и развиты даже получше цыплят. Удивительно взрослое и в то же время невинное выражение их широко раскрытых ясных глаз просто незабываемо. В них отражается не только ум, но и младенческая чистота, и мудрость, приобретенная с опытом. Такие глаза не рождаются вместе с птенцом, они – ровесники небесного отражения.
В лесах не сыщешь еще один такой алмаз, и путники редко заглядываются на его прозрачные грани. Невежественный или равнодушный охотник зачастую подстреливает родителя и приносит этих невинных в жертву хищникам. А уцелевшие со временем смешиваются с опавшей листвой, на которую они так похожи. Говорят, что как только наседка их высидит, и треснет скорлупа, они тут же разбегаются по сигналу тревоги и могут потеряться, потому что не слышат голоса матери, сзывающей их обратно. Вот такие у меня были курочки и цыплята.
Удивительно, как много созданий дико и свободно, хотя и скрытно, живут в лесу и при этом добывают пропитание в окрестностях городов, о чем знают только охотники. Насколько невидимо умудряется жить выдра! Она вырастает до четырех футов в длину, а это рост мальчика, но способна не попадаться людям на глаза.
Прежде в лесу за домом я видел енота. По ночам иногда раздавался его скулеж. В полдень, после работы, я обычно час или два отдыхал в тени, обедал и немного читал у родника. Он питал болото и ручей, вытекающий из-под холма Бристерс, в полумиле от моего поля. Путь к нему вел вниз через несколько поросших травой лощин, с молодыми соснами, и далее заводил в большой лес.
Там, в тени и уединении, под раскидистой веймутовой сосной, было достаточно чистого и прочного дерна для посиделок и пикников. Я раскопал источник и соорудил колодец с чистой водой, из которого можно зачерпнуть горстью, не замутив ее. Летом, когда вода в пруду нагревалась, я ходил туда почти ежедневно. Рядом тетерка со своим выводком выкапывала из грязи червяков. Птенчики стайкой бежали по земле, а она летела вдоль берега примерно в футе над ними, но заметив меня, оставляла деток и кружилась, приближаясь, до дистанции в четыре или пять футов. Тетерка притворялась, что сломала крылья и ноги, привлекая мое внимание и спасая птенцов, которые по приказу уже двинулись с тонким писком через болото. Или я слышал писк птенцов и при этом не мог увидеть взрослую птицу. Над источником между соснами сидели и горлицы, перелетая иногда с ветки на ветку, и красная белка, сбегавшая вниз с ближайшего дерева. Она особенно свыклась со мной и проявляла любопытство. Надо лишь долго и тихо посидеть в каком-нибудь красивом месте в лесу, чтобы все его обитатели по очереди показались вам.
Но приходилось бывать свидетелем и менее мирных событий. Однажды по дороге к дровнику (точнее, к куче пней) два больших муравья, рыжий и черный, ожесточенно дрались друг с другом. Сцепившись мертвой хваткой, они уже не отпускали, а упорно боролись и неустанно катались по щепкам. Присмотревшись, я изумленно обнаружил, что щепки были усыпаны сценками единоборств – это была не дуэль, но война. Война между двумя племенами муравьев, где-то один на один, но зачастую – двое рыжих против одного черного.
Легионы этих античных мирмидонян покрывали все холмы и долины моего дровника, и земля уже усеялась мертвыми и ранеными, рыжими и черными. Это была единственная битва, свидетелем которой мне довелось стать, единственное поле боя, по которому я ступал в самый разгар сражения. Гражданская война красных республиканцев с черными монархистами. Каждая сторона вела смертельную, но беззвучную битву; люди-солдаты