бнажив спокойную и теплую водную гладь с илистым дном, которое так любят пернатые. Старик решил, что утки наверняка скоро появятся, и неподвижно пролежал там около часа. Вдруг раздался тихий и очень далекий, но удивительно величественный и впечатляющий гул, не похожий ни на что слышанное ранее. Рокот постепенно нарастал, словно готовя незабываемый финальный аккорд. Мрачный шум и рев показались похожими на звук приближения огромной стаи пернатой дичи, решившей сесть, и охотник, схватив ружье, поспешно и взволнованно вскочил. Но, к удивлению, лишь увидел, что тронулся весь лед, а гул издавала кромка, трущаяся и ломавшаяся о берег. Поначалу ледяная шапка слегка ломалась и крошилась, но потом вспучилась и разбросала обломки по всему острову, поднимая их торосами до самой остановки.
Наконец, солнечные лучи падают под прямым углом, а теплые ветры приносят туман и дождь, растапливая сугробы. Солнце рассеивает туман и освещает пестрый ландшафт, желтовато-коричневый и местами белый курящийся паром, которым путник прокладывает свой путь с островка на островок, подбадриваемый музыкой тысяч звенящих ручейков и речушек, чьи вены наполнены кровью уносимой зимы.
Немногие явления доставляли мне большее удовольствие, чем наблюдения за формами оттаявшей глины и песка, сползающих по склонам глубокой выемки вдоль железнодорожной насыпи на пути в поселок. Это явление не слишком распространено, хотя появление железных дорог сильно увеличило количество свежих срезов нужного материала. Этим материалом и был песок из частичек разной величины и насыщенности оттенков, обычно с небольшой примесью глины.
Когда весной отступали морозы, или даже в зимние оттепели, песок сползал по склонам, как лава, иногда прорывая снег и затапливая его в совершенно новых местах. Бесчисленные струйки переплетаются между собой, демонстрируя некую смесь, подчиняющуюся наполовину закону течений, а наполовину – растительного мира. Стекая, песок принимает форму сочных листьев или лоз и образует уйму мясистых побегов шириной более фута. При виде сверху они могут напоминать резные черепицеобразные слоевища некоторых лишайников, кораллы, следы чьих-то лап, мозги, легкие, кишки или всевозможные экскременты. Это поистине гротескная растительность, чьи формы и цвета отлиты в бронзе. Своего рода архитектурная листва, более древняя и классическая, чем акант, цикорий, плющ, виноград и прочие растения. При других обстоятельствах им суждено стать загадкой для геологов будущего.
Вся выемка впечатляла меня так, словно была пещерой со сталактитами, выставленной на всеобщее обозрение. Разнообразные оттенки песка необычайно насыщенны и приятны. Они включают в себя различные железистые цвета, коричневый, серый, желтоватый и красноватый. Достигая дренажной канавы, текущая масса разбегается потоками у подножия насыпи. Отдельные струи теряют полуцилиндрическую форму, постепенно становясь более плоскими и широкими, набирают больше влаги и сбегаются вместе, пока не образуют почти плоскую песчаную поверхность, разнообразных и красивых оттенков. В ней все еще можно обнаружить первоначальные растительные формы. И наконец, уже в самой воде они превращаются в отмели, похожие на те, что образуются в устьях рек. Растительные формы при этом растворяются в донной ряби.
Вся насыпь, высотой от двадцати до сорока футов, иногда на четверть мили с одной или с двух сторон, покрывается массой таких песчаных прожилок, причем всего за один весенний день. Замечательной эту листву делает стремительное появление. Когда я вижу с одной стороны непримечательную насыпь (потому что солнце поначалу согревает одну сторону), а с другой – великолепную флору, созданную за час, то впечатляюсь, словно в мастерской Художника, создателя бытия. Словно эту насыпь разрисовали при мне, и с неутомимой энергией наносят все новые рисунки. Я чувствую, что стал ближе к жизненно важным органам земли, потому что этот песчаный поток своей листообразной массой чем-то похож на органы животного. Таким образом в самом песке вы найдете зачатки лиственных контуров.
Неудивительно, что снаружи земля выражает себя листьями, производя на свет образ, заключенный внутри. Атомы уже знают этот закон и носят в себе. Свисающий с дерева лист видит свой прототип. Внутри, будь то тело земли или животного, это влажная мясистая долька – слово, особенно применимое к печени, легким и слоям жира (λειβω, labor, lapsus – течь или скользить вниз, падение; λοβος, globus – доля, шар; а также мочка, висячее ухо и другие слова). А снаружи это сухой тонкий лист, спрессованный и высушенный. Коренные согласные в слове «доля» – «д» и «л’», где мягкую массу «л’» (однодольной или двудольной) подталкивает сзади жидкая «д». В слове «глобус» гортанный «г» добавляет к значению слова вместительность глотки. Перья и крылья птиц – тоже листья, просто более сухие и тонкие. Так совершается и переход от бесформенной личинки в земле к воздушной порхающей бабочке.
Сам земной шар постоянно изменяется, перемещается и обретает крылья на своей орбите. Даже образование льда начинается с тонких прозрачных слоев, словно вливающихся в формы из отпечатков листьев растений на водной глади. Целое дерево само по себе – один лист, а реки – листья еще больших размеров, чьи прожилки рассекают землю. Поселки и города можно представить яйцами насекомых в лиственных пазухах.
Когда солнце уходит, песок перестает сползать, но утром вновь начинает течь, разделяясь на бесчисленные ручьи. Так образуются кровеносные сосуды. Если приглядеться получше, то заметишь, что сначала из подтаявшей массы вытекает поток размягченного песка с каплеобразным концом, похожим на подушечку пальца. Медленно и слепо нащупывает путь вниз, пока солнце не поднимется выше, не повысятся температура и влажность. Тогда его самая жидкая часть, пытаясь повиноваться закону инертных веществ, отделяется от потока и образует в нем собственный извилистый канал или артерию. Эта маленькая серебристая струя скользит, как молния, от одного мясистого листа или ветви к другому, то и дело пропадая в песке. Удивительно, как стремительно и одновременно безупречно формируется текущий песок, используя свой лучший материал для формирования острых берегов канала.
Таковы и истоки рек. Кремниевые вещества речных отложений можно сравнить с костной системой, а мелкозернистую почву и органику – с волокнами плоти или клеточной ткани. Что такое человек, если не масса растопленной глины? Подушечка человеческого пальца – застывшая капля. Пальцы рук и ног текут к своим концам из растаявшей массы тела. Кто знает, как могла бы расшириться и растечься человеческая плоть под жаркими небесами? Разве рука – это не раскидистый пальмовый лист с долями и прожилками? Фантазируя, ухо можно представить лишайником (umbilicaria), растущим на боковой стороне головы, с мочкой в виде капли. Губы (labium, от labor) – наплывы по сторонам пещероподобного рта. Нос – выразительно застывшая капля или сталактит. Подбородок – самая крупная капля, стекающая с лица. Щеки – оползни со лба в долину лица, встретившие сопротивление скул и стекающие по ним. Каждая закругленная доля листа – набухшая и застывшая капля разных размеров. Дольки – как пальцы листа, и сколько их, столько и направлений течения, а тепло и другие благоприятные факторы позволяют растекаться еще дальше.
Так заурядный склон иллюстрирует принцип всех природных процессов. Наш Создатель запатентовал только лист. Какой Шампольон расшифрует этот иероглиф, чтобы мы, наконец, перевернули новый лист, воодушевляющий посильнее роскоши и плодородия виноградников? Правда, он полон экскрементов и залежей печени, легких и кишок, словно земля вывернута наизнанку. По крайней мере, мы знаем, что у Природы есть внутренности, и это еще раз доказывает ее материнство. Мерзлота покидает землю, уступая место Весне. Она предшествует весенней зелени и цвету, как мифология предшествует поэзии. Ничто так не очищает от зимней испарины и несварения. Это убеждает меня, что Земля все еще не вышла из младенчества и протягивает во все стороны детские пальчики. Даже на самой лысой голове появляются новые кудри, нет ничего неживого. Эти листообразные груды лежат вдоль насыпи, словно печной шлак, показывая, что нутро Природы «пышет и жарит».
Земля – не просто осколок мертвой истории, не слежавшиеся слои книжных страниц, изучаемые лишь геологами и антикварами, а живая поэзия, словно листья на ветках, предшествующие цветам и плодам. Не ископаемая, а живая земля, с великой внутренней сущностью, на которой паразитирует вся животная и растительная жизнь. Ее родовые муки исторгнут наши останки из могил. Вы можете плавить металлы и заливать их в самые красивые формы, но они никогда не сравнятся с контурами русел расплавленной земли. И не только она, но и все ее содержимое пластично, как глина в руках гончара.
Совсем скоро не только на этих насыпях, но и на каждом холме, равнине, в каждой низине мороз выйдет из земли, как четвероногое из норы после зимней спячки. Отправится под музыку на поиски моря или мигрирует с облаками в другие края. Оттепель, с ее мягкой силой, могущественнее Тора с его молотом. Первая растапливает, второй разбивает на куски.
Когда земля отчасти освободилась от снега и несколько теплых дней немного подсушили ее поверхность, было приятно сравнивать первые нежные признаки года-младенца с величественной красотой увядших растений, переживших зиму – сухоцветом, золотарником, аистником и изящными дикими травами. Зачастую они заметнее и интереснее, чем летом, словно их красота до сих пор не созрела. Даже пушица, рогоз, коровяк, зверобой, таволга, лабазник и другие сорняки с крепкими стеблями, эти неисчерпаемые житницы, потчующие рано прилетевших птиц, хранимы овдовевшей Природой. Люблю согнувшиеся макушки пушицы, похожие на снопы. Зимой они напоминают о лете и принимают формы, охотно копируемые искусством. В царстве растений они гармонируют с представлениями, сложившимися в разуме человека, наподобие астрономии. Это древний орнамент, старше, чем греческие или египетские. Многие явления Зимы наводят на мысли о ее невероятной учтивости и хрупкой изысканности. Мы привыкли к описаниям яростного тирана, но она нежно вплетает украшения в распущенные волосы лета.