Но распространение фильмы Уорхола получили только в среде почитателей авангарда. Увидеть их можно было только в определенных, специальных местах. Как сказал Роберт Розенблум, с его кино случилось то же самое, что и с его живописными картинами: Уорхол перешел к их массовому производству.
Роберт Розенблум вспоминал, что посмотрел фильм Моррисси «Дракула» в кинотеатре 3D, на Тайм-сквер… Когда впервые появились освещенные рекламные щиты «The Chelsea Girls Энди Уорхола», Пол Моррисси еще не возглавлял кинопроизводства на «Фабрике», однако его авторитет в этой области был довольно весо́м. До него Уорхол наметил в качестве перспективы другой путь, более коммерческий, беззастенчиво и банально порнографический. Говорили, что он действительно думал о Голливуде… Неужели это возможно?! Во всяком случае, направление он сменил. Среди его «суперзвезд» то и дело вспыхивали ссоры из-за денег. После The Chelsea Girls он заработал их достаточно. То было время Velvet Underground… Не очень успешный проект Silver Clouds, коммерческий провал и нарисованные обои… новое художественное ответвление. То было время благословенное или про́клятое время ЛСД, цветов, хиппи и психоделизма. То было время, когда из «Фабрики» навсегда ушла Эди…
Появление Эди
После месяцев беззаботного, бесшабашного счастья Эди строго осудила все, что делалось и происходило на «Фабрике». Она отреклась от Уорхола, от прежней себя самой. Боб Дилан и несколько других охотников крутились вокруг нее, уверяя, что из-за глупых и дурацких фильмов, в которых ее снял Уорхол, она стала посмешищем для всего Нью-Йорка. Чак Уэйн, в свою очередь не получивший того, чего хотел, считая себя первоклассным сценаристом, также подливал масла в огонь… Мечтала ли Эди, как и все на «Фабрике», сняться в «настоящем кино», относясь к своему участию в фильмах Уорхола как к делу несерьезному? Возможно, но если в душе ты презираешь свое дело, это не способствует ни успеху, ни удаче.
Эди появилась на «Фабрике» в начале 1965 года, то есть после всех немых кинофильмов, а ушла – в конце 1965 года, до съемки лучшего из звуковых фильмов Уорхола The Chelsea Girls… Звучит парадоксально, но в этот промежуток времени, меньше чем год, количество ролей, в которых она снялась, оказалось больше, чем у остальных актеров и «суперзвезд» Уорхола. С момента ее появления на «Фабрике» блистала только она. Ондин говорил: «Посмотрев два или три раза Vinyl, некоторые из нас начали понимать, что вместе с Эди “Фабрика” приобрела силу и власть, о которых раньше мы и подумать не могли». И что? А вот здесь – тайна.
Эди, у ног которой лежали репортеры и фотографы журнала Vogue, излучала невероятное обаяние и энергию. Все, что она переносила на экран, можно отнести к разряду чудес. Она никогда не переигрывала, не увлекалась второсортными или третьесортными приемами, не идеализировала себя, не пыталась казаться смешной, не приходила на съемку под наркотиком, не позволяла себе быть развязной и гневно бушевать, как Марио Монтес или Ондин. Но так же, как и они, Эди придумывала свою жизнь, в кино играла не роли, а саму себя – в мрачном свете баров и ночных клубов, испытывая такую же беспричинную тоску, что и Мэрилин или невероятная Джо-ан Кроуфорд[471]. Она отлично вписалась в эти представления или в этот театр, приводивший в восторг Уорхола.
Волнующая, разящая наповал, любующаяся сама собой королева ночных клубов и модных журналов, она повсюду разъезжала на лимузине, в накинутом на плечи леопардовом манто, превращала каждое посещение модного бутика в «актерский выход». Тем не менее Эди имела мало общего с этим миром, исполненным гротеска, простодушия и извращения. Если с ее стороны и велась какая-то игра, то это была игра в шик и завоевание все новых и новых поклонников с некоторой долей детской непосредственности.
«Бедная богатая девочка» повесила свою жизнь на тонкие ниточки двух или трех аксессуаров, создавших ее имидж: чулки в сеточку, белокурый парик, избыточный макияж и пронзительные радостные вскрики. Она любила нравиться и соблазнять, привлекать внимание. В своей неуравновешенности девушка, если можно так выразиться, чувствовала себя довольно уверенно.
Между нею и актерами в фильмах Hedy и Harlot, которые вызывали смех, удивление и отвращение, пролегала некая дистанция, но ей это не мешало, даже когда она, появляясь на экране с другими, явно выбивалась из всей компании. Она всегда покоряла всех. У этой молодой женщины была своя магия. В этом и состояла неоднозначность ее появления-вспышки на «Фабрике».
Vinyl – первый фильм, снятый с участием Эди. Подбор актеров для этой очень вольной интерпретации «Заводного апельсина» должен был быть исключительно мужской, но Уорхол в самый последний момент включил в состав исполнителей Эди. Ей досталась маленькая, второстепенная роль, но она мечтала о кино. В итоге – все смотрят только на нее. Сохранены все пропорции, как с Мэрилин Монро в фильме Джона Хьюстона[472] «Асфальтовые джунгли».
Хотя на первом и втором плане игрались садистские сцены, безмолвное присутствие Эди на экране сосредоточивало смысловую интригу фильма. Ее пассивное присутствие возвращало к нашему присутствию в зрительном зале и к нашему пассивному просмотру фильма, которое сродни вуайеризму.
Отсыл к Брехту? Да. Не надо забывать о его влиянии на Уорхола. В тот период, когда Брехт обратился к театру, он был одним из самых читаемых писателей во всем мире. Многие фильмы Уорхола носят отпечаток его творчества. В самом деле, как сказал Янн Бове[473]: «Всякий раз, когда возникает пристрастие, на поверхность обязательно выплывет какая-нибудь хитрость, изобличающая обман». Эффективность взгляда со стороны бессмертна.
Тавел рассказывал, что Уорхол просил его ругаться крепкими выражениями, если тот заметит, что его энергия ослабевает. Здесь, как часто у него бывает, в просьбе заложена бомба: одобрение развязности и отвлекающий маневр. Вот на этом хрупком равновесии одного с другим, на тонкой связующей нити между двумя полюсами, художник выстраивал свою стратегию киносъемочного процесса. «Что касается намека Тавела на его систематическую работу по закладыванию бомб, то его надо понимать как проявление большого профессионализма».
Присутствие. Это требование касалось всех. В самом деле, перед камерой они уже не понимают: то ли они играют роли, то ли ведут свою обычную жизнь, то ли играют свою обычную жизнь.
В этом фильме Эди вырывается из порочного круга игры, который замыкается вокруг истины и искусственного представления истины. Она отмежевывается от того, что происходит вокруг нее. Молча. Словно она не здесь. Неподвижно. Томясь от скуки.
В фильме Beauty 2 есть странная сцена с тремя участниками, двое из них находятся в кадре – Эди и симпатичный, но невыразительный юноша Джино Персичио. Они сидят на кровати, пьют водку, курят, и хотя они полураздеты, кажется, вовсе не помышляют заняться чем-то другим. Единственно, что нарушает их покой, – голос невидимого в кадре Чака Уэйна, третьего персонажа из этой сцены, который провоцирует их перейти к действию и одновременно побаивается, что это произойдет. Он манипулирует или пытается манипулировать этими двумя персонажами, задавая Эди такие личные вопросы, что фильм очень круто сворачивает в сторону сведения счетов или становится похожим на пародию театра марионеток или на влюбленного и ревнивого Пигмалиона. Эди долго колеблется над выбором: игнорировать того, кто к ней обращается и раздражает, или же ответить ему, но так, чтобы Ингрид Суперстар сошла с ума. Эди постоянно подчиняет себе любую ситуацию, и если в конце она взрывается, то это совершенно нормально, так поступил бы любой, доведись ему доиграть до конца в этом фильме.
Эди часто играла свою собственную роль, впрочем, как почти все на «Фабрике», никогда не была «смешной», как Бриджид Берлин, которой порой изменяло чувство меры; как Тайгер Морс[474], игравшая школьниц; как Бэби Джейн Хольцер[475], эта пародировала очаровательных идиоток; как Марио Монтес, кто крутил бедрами и хлопал ресницами; как Тейлор Мид, чьи ягодицы считались такими выразительными; как Ондин со своими «папскими» словоизвержениями. Эди охотно участвовала во всем, но никогда не «переигрывала» свои роли на манер травести или женщин, более или менее похожих на них. Никогда не ослаблявшая самоконтроль, всегда светившаяся, Эди должна была расстаться с «Фабрикой». Разврат, мерзость, непристойные выходки – все скользило мимо, не касаясь ее. Она продолжала быть «приличной» девушкой, даже увязнув по самую макушку в наркотиках.
Poor Little Rich Girl – это семидесятиминутный фильм о жизни Эди. Посмотрев первую отснятую бобину (тридцать пять минут), где изображение почти сплошь было неясным и расплывчатым, можно ли утверждать, что этот фильм «превзошел все достижения реалистического кино и таких кинематографистов, как Ликок[476], Руш[477], Мэйслес[478], Райхенбах[479]? Так во всеуслышание вопрошал Йонас Мекас. И да, и нет. Да – на свой манер: в этом фильме Уорхол с неслыханной дерзостью и настойчивостью срывает покровы со всего. Мне кажется более важным напомнить фрагмент статьи одного кинокритика, где упоминался Чезаре Дзаваттини[480] и его мечта сделать фильм, показывающий два часа из жизни женщины – минута за минутой, и так целых два часа.
Здесь снова, как и при зарождении поп-арта, вспоминается Леже, чьи взгляды и устремления были чрезвычайно близки к творческим экспериментам Уорхола.