Спасением в этой ситуации стало пение. Племянник Билли Роджерс сочинил для нее несколько гитарных треков, чтобы она могла записывать себя и слушать песни в своем исполнении. Роджерс играл на джазовой гитаре в Mr. Toads, Spaghetti Works и других клубах Омахи, и благодаря ему Сьюзи начали узнавать в местной музыкальной среде. Но на первых репетициях она, по собственным словам, «практически умирала от страха» и «пела просто ужасно». Последний раз она выступала публично десять лет назад на благотворительном мероприятии в школе Сентрал-Хай. Поэтому она начала брать уроки вокала и работать над современными балладами и песнями о любви. В июле того же года Сьюзи дебютировала перед друзьями на частной вечеринке в Эмеральд-Бей. По ее словам, гостям понравилось ее выступление4. А Уоррен был просто в восторге от такого внимания к таланту его жены и адресованных ей бурных аплодисментов.
* » 293
Пока семья Баффета отдыхала в Эмеральд-Бей, Уоррен пригласил в гости Грэхем, которая готовилась к встрече с аналитиками в Лос-Анджелесе. Предчувствуя, что Кэтрин собирается предложить ему место в составе правления Post, Баффет задолго до ее прибытия ходил по офису счастливый и взволнованный, как ребенок в канун Рождества5.
Глядя на дом Баффетов с крутой подъездной дорогой, ведущей прямо к пляжу, могло показаться, что его взяли в аренду на лето: ему не хватало множества мелких деталей, свидетельствующих о том, что в нем постоянно живет одна и та же семья. Уоррен не задумывался о том, какое впечатление это место произведет на Грэхем, владелицу нескольких огромных великолепных особняков, включая ферму в Глен-Велби и гигантский дом на набережной Мартас-Винъярд.
Однако при этом он внушил своей жене, что они должны постараться изо всех сил и произвести на Грэхем хорошее впечатление. Поэтому в первый же день после приезда Кэтрин Сьюзи встала ни свет ни заря и стала активно притворяться, что занимается домашними делами. Она приготовила завтрак на троих, и они с Баффетом попытались впихнуть в себя по нескольку кусочков пищи. Остальную часть дня Баффет полностью посвятил Грэхем, рассказывая ей о газетах, журналистике, политике и пытаясь подвести разговор к долгожданному предложению о вхождении в состав правления.
В какой-то момент он отложил свои газеты, надел специально купленные для этого события плавки, раскрыл новый, купленный для встречи с Грэхем пляжный зонт, и они спустились по крутой дороге на пляж, где отдыхали остальные члены семьи. «Раньше я считал, что неплохо иметь под боком океан, можно слушать по ночам шум прибоя, любоваться его красотой и все такое. Но когда я это все получил, то понял, что такие вещи лучше приберегать на старость», — говорил Баффет. Однако теперь, посидев немного на песке и полюбовавшись на воду, он решил искупаться и начал храбро заходить в океан. Глядя на его попытки, Сьюзи и дети «просто умирали от смеха».
Что думала Сьюзи об этом экстравагантном для Уоррена поступке, осталось неизвестным. Но сам он утверждал, что сделал это «только для Кей».
В воскресенье утром они отбросили свои чинные манеры. Сьюзи, до конца не проснувшись, приготовила завтрак для Грэхем. Сама она отказалась от совместной трапезы, а Уоррен в это время ел ложкой шоколадное желе прямо из банки6. После завтрака они с Грэхем снова уединились, и в какой-то момент Кэтрин сказала, что уже давно хотела предложить ему войти в состав правления ее компании, но ждет подходящего момента. Она знала, что некоторые члены правления, например Андре Мейер, не будут рады появлению Баффета. Уоррен спросил: «А когда же будет подходящее время?» — и вынудил ее тут же принять решение. Кей не стала его томить — Баффет, получив статус члена совета директоров Washington Post, был на седьмом небе от счастья.
В тот же день он отвез Грэхем в аэропорт Лос-Анджелеса. «В дороге она повернулась ко мне и неожиданно стала похожа на трехлетнего ребенка. Выражение ее лица изменилось, и даже голос стал детским и просительным. Она сказала: “Только обращайся со мной бережно, пожалуйста, не обижай меня”. Позже я узнал, что Фил и другие сотрудники компании давили на ее слабые места, либо чтобы выиграть что-то для себя, либо просто из чистой вредности. Со стороны Фила это было жестоко; другие же просто пытались манипулировать ею. Что, впрочем, было легко; ее слабые места никуда не делись».
По окончании лета, 11 сентября 1974 года, Баффет официально вступил в состав правления и из звездного инвестиционного менеджера из Омахи превратился в официального консультанта одной из самых влиятельных медиакомпаний в мире. На первом же собрании он увидел, что Грэхем привыкла спрашивать совета у своих директоров. Баффет думал, что посоветовать что-либо дельное в такой ситуации невозможно, ведь никто из директоров не в состоянии поставить себя на место CEO. Кроме того, он еще недостаточно хорошо знал Кей, чтобы высказывать свое мнение по многим вопросам. Вместо этого он изучал членов правления, среди которых было много известных и влиятельных людей, привыкших манипулировать и обманывать Грэхем, и начал потихоньку прокладывать себе путь среди них. Он практически все время молчал, действуя при этом в кулуарах.
Помимо общения с Кей Грэхем и директорами Washington Post, Баффет занимался и массой других дел. Инвесторы ожидали, что к 1974 году рынок восстановится, но он продолжал корчиться в муках кризиса. Менеджеры пенсионных фондов сократили покупку акций более чем на 80%. Портфель Berkshire выглядел серьезно потрепанным. Вторая Великая депрессия, событие, случающееся несколько раз за столетие, оторвала от него практически треть.
В то время как Баффет ликвидировал партнерство, Мангер решил сохранить свое. И теперь стоимость его активов стремительно падала. Результаты колебались даже сильнее, чем рынок в целом. За последние несколько лет Чарли заработал неплохую прибыль, но к 1974 году обнаружил, что сидит в яме — его партнеры потеряли почти половину своих денег294. Подобно Бену Грэхему пятьдесят лет назад, он чувствовал, что просто обязан вернуть партнерам потерянные суммы.
«Если вы занимаетесь нашим делом, у вас должен быть “доверительный” ген, как у Уоррена и у меня, — говорил он, — и если вы сказали людям: “Я думаю, мы сможем извлечь из этого хорошую выгоду” и у вас ничего не получилось, то вы чувствуете себя просто отвратительно».
Про свои собственные проблемы Мангер говорил: «Конечно, стоимость моего капитала падает, и мне это не нравится. Но какое значение будет иметь через несколько десятков лет, сколько у меня денег — X или X минус Y? Меня беспокоит только то, что это плохо сказывается на моих партнерах. Я не оправдал их доверия, и это убивает меня»7.
У Мангера все еще было двадцать восемь партнеров, в числе которых находилось несколько семейных трестов. Чтобы отработать потерю половины своего капитала, он должен был более чем удвоить оставшуюся долю. И во многом результативность его задач зависела от того, что произойдет с активами Blue Chip Stamps.
Sequoia Fund, фонд Билла Руана, также переживал тяжелые времена. Начало фонду положили 50 миллионов долларов, которые вложили бывшие партнеры Баффета. Руан активно скупал недооцененные активы таких компаний, как Capital Cities Communications Тома Мерфи. Такие акции обычно не попадали в поле зрения финансовых менеджеров, которые не так давно вложили свои деньги в акции блестящих телекомпаний и производителей электроники, а теперь на всех парах мчались совсем в другом направлении, прямо в NIFTY Fifty295 — небольшую группу самых больших и самых известных компаний8.
«В нашем бизнесе, — говорил Руан, — есть новаторы, имитаторы и те, которые ни в чем не разбираются». У руля множества компаний было крайне мало новаторов, и активы, которые Руан и его партнер Рик Каннифф приобрели в 1970 году, вполовину упали в цене. Плюс ко всему этому они купили место на Нью-Йоркской фондовой бирже ровно перед тем, как цены на места резко упали296. Время для открытия фонда было явно неподходящим — Руан основал его как раз тогда, когда Баффет ликвидировал свое партнерство из-за отсутствия возможностей для развития. Рейтинг активов фонда каждый год оказывался ниже уровня рынка, и в конце концов это вылилось в огромную цифру297. Худшим годом был 1973-й: фонд потерял 25%, при том что рынок упал всего на 15%. Следующий год также не принес ничего хорошего. Крупнейший кредитор Руана — Боб Малотт был в ярости. У него и так сложилась нехорошая репутация среди работников Ruane, Cunniff из-за привычки звонить и жаловаться на самые мелкие расхождения в счетах его семьи. Теперь он упрекал Руана за то, что тот купил место на фондовой бирже, и жаловался на его неудовлетворительную работу с таким постоянством, что у Руана создалось впечатление, что Малотт может забрать свои деньги в любой момент, невзирая на потери9. Баффет же оставался безмятежным, считая, что мнение Господина Рынка о цене акций не соответствует действительности. Он знал, какие активы купили Руан и его партнеры, и был уверен, что они все сделали правильно.
Встреча последователей Грэхема, которая состоялась в 1969 году в клубе Colony Club, если и не вернула участникам полной уверенности в себе, то хотя бы обеспечила взаимную поддержку в условиях изменчивого рынка. С тех пор Баффет стал называть их Группой Грэхема. Эд Андерсон запланировал третью встречу в Уильямсбур-ге, а Чарли Мангер — четвертую в Кармеле. В 1971 году Баффет решил, что встречи лучше проводить раз в два года. В противовес устоявшейся практике он разрешил Руану пригласить Малотта на следующую встречу в Солнечной долине в 1973 году, которую организовал Рик Герин, и тот появился вместе со своей женой Ибби.