28. Корриган ответил, что бдительность они не теряли, а письмо Стернлайта, побуждавшее к изменениям в менеджменте Salomon, компанией было проигнорировано. Баффет видел, что это воспринималось Корриганом как плевок со стороны Salomon ему в лицо.
Баффет, фигурально выражаясь, стал чесать затылок. Он понял, что есть какая-то серьезная проблема, о которой говорил Корриган, но он, Баффет, не знал о ней421.
Когда настала очередь Баффета давать показания, он сказал: «Государство имеет право рассчитывать на то, что правила и законы будут соблюдаться. Salomon не выполнила этого обязательства». Конгрессмены пожаловались на слишком высокие зарплаты в Salomon. «Как один арбитражер-трейдер может заработать 23 миллиона?» — спросили они. «Меня это беспокоит не меньше, чем вас», — ответил Баффет. Законодатели хотели узнать, что представляет собой облигационный арбитраж и помогает ли он экономическому развитию. Баффет дал свои пояснения, а потом сказал: «Я бы не хотел, чтобы вы заставляли меня выступать в роли учителя государственной школы».
«Почему совет директоров, в который входили такие умные люди, оказался настолько невнимательным и вовремя не поднял тревогу?» — спросил один из конгрессменов. Не показывая вида, что внутренне он буквально кипит из-за письма Стернлайта (что бы оно собой ни представляло), Баффет сказал, что менеджмент компании скрывал информацию29. И признал, что Мангер оказался единственным, кто смог задать правильные вопросы, когда раздался первый телефонный звонок.
Он не хотел защищать Salomon, представляя его таким, каким он виделся всем до сих пор, — прекрасной компанией с великолепной корпоративной культурой, в которой ужасный проступок совершил один-единственный сотрудник, а недосмотр менеджмента в результате привел к катастрофе. У Баффета не прибавилось бы друзей, если бы он встал на защиту «покера лжецов». Нет, Salomon была финансовой Гоморрой, деятельность которой нужно расследовать, а затем каленым железом выжечь все незаконные методы ведения дел.
Эта прямая, привлекательная позиция остановила начавшуюся было «охоту на ведьм». Сотрудники начали следовать стратегии, предложенной Баффетом. «Это была блестящая стратегия, — рассказывал Эрик Розенфельд. — Приказ о выступлении был отдан, и мы выступили».
Вернувшись в Salomon, Баффет сразу стал выяснять детали письма Стернлайта. Он был в ярости, рассказывал член совета директоров Гедаль Горовиц. Сокрытие информации Баффет расценивал как тяжкое уголовное преступление. Он был страшно зол, что ему никто не сказал про письмо и на него не было дано никакого ответа. Баффет расценил случившееся как еще один пример «информационного рационирования». Сокрытие письма от совета директоров заставило его принимать совсем не те решения, которых ожидал Корриган. Баффет и Мангер стали жестче относиться к прежнему менеджменту компании. Стало понятно, какой смысл Мангер вкладывал в свою фразу о «сосании» компанией «большого пальца» — полное игнорирование очевидного до тех пор, пока «памперс не переполнится». В течение двух недель, как рассказывает Мангер, «мы уделили повышенное внимание нашим властелинам (Министерству финансов и ФРС). По мере углубления наших знаний взгляды на суть дела изменились». «Что касается Гутфрейнда, то у нас не было никаких оснований прощать его», — говорил Баффет30.
Несмотря на все разоблачения, Баффет руководил Salomon с невозмутимостью и спокойствием, в то время как Мохан и еще несколько сотрудников, «надев защитные костюмы», составили команду «уборщиков». Но, несмотря на кажущееся внешнее спокойствие, внутри Баффет бурлил. Чтобы хотя бы на время забыть про Salomon, он часами играл на компьютере в Monty. Ему очень хотелось обратно в Омаху. Глэдис Кайзер заметила, какой легкой становилась его походка, когда он возвращался, и как тяжелели его шаги, когда он уезжал. Она хотела выйти на пенсию, но решила повременить, видя, каким трудным выдался последний год для ее босса31. Нью-Йорк явно был не его городом, причем с возрастом неприятие это только усугубилось (по сравнению с теми временами, когда он в молодости работал в «Грэхем-Ньюман»). Баффет вел себя отчужденно, никогда не появлялся в биржевом зале. Один из топ-менеджеров заметил, что даже мимолетный взгляд Баффета на проходящего мимо подчиненного был редким событием. Из Сан-Франциско его приехала навестить Сьюзи. Кей Грэхем составляла ему компанию при игре в бридж. Уже давно у него были постоянные партнеры — Кэрол Лумис, Джордж Гиллеспи и Эйс Гринберг, CEO компании Bear Stearns. Бридж помогал расслабиться, потому что, играя в него, Уоррен мог не думать ни о чем другом.
Ночами Баффет не спал. Будучи в Нью-Йорке, он звонил домой в половине первого ночи — таким способом согласно особой договоренности с Wall Street Journal он получал в Омахе завтрашние новости по телефону32. Он напряженно слушал, постоянно боясь, что газета напишет о Salomon что-то ужасное. Часто так и происходило, но он по крайней мере знал об этом до того, как номер попадал в руки сотрудников, многие из которых бывали у себя дома реже, чем он в Омахе. Они работали по 14 и более часов в день, чтобы перед лицом все новых и новых трудностей удержать фирму на плаву. Трейдеры акций и облигаций Salomon звонили клиентам, зная, что их главная задача состоит в том, чтобы убедить собеседников, что фирма не будет ликвидирована. Инвестиционные банки с огромной скоростью отказывались от ранее заключенных договоренностей. British Telecom исключила Salomon из ключевой сделки, ради спасения которой Гутфрейнд в свое время и отправился в Лондон. Эта поездка стала причиной того, что он пропустил телефонный разговор с Баффетом в Рино, из которого тому стало известно о вспыхнувшем скандале. Банкиры, пытавшиеся продать другие бизнесы, сталкивались с почти неразрешимой задачей, а конкуренты использовали сомнительное положение Salomon в борьбе за лучшие банковские активьГ.
Кое-кто из служащих получил повышение. Мохан назначил одного из арбитражеров начальником отдела продаж. Розенфельд, бывший преподаватель колледжа, никогда не управлявший более чем пятью сотрудниками, неожиданно для себя стал руководителем сотен человек. Потом следователи стали требовать увольнения 422 некоторых трейдеров. Розенфельд лично перепроверил тысячи торговых операций, чтобы воспроизвести для юристов картину произошедшего, одновременно управляя шестьюстами сотрудниками33.
Он не хотел этого повышения, как и другие арбитражеры, Розенфельд желал возвращения J. М. Кабинет Мэриуэзера оставался совершенно таким же, каким был, когда его покинул хозяин. Клюшки для гольфа, его символы власти, по-прежнему лежали в углу. Уборщики не решались даже протереть пыль в этом месте поклонения. Арбитражеры собрались на консультацию с оракулами торговли. Они молились за возвращение J. М. А цена акций Salomon тем временем скатилась до 20 долларов.
Пока повсюду шныряли следователи, а сотрудники трудились как рабы на галерах, Баффет размышлял и о главных для себя вещах — Berkshire Hathaway и инвестировании. Он только что купил обувную компанию Н.Н. Brown Shoes и попросил своего секретаря в Salomon Полу Орловски проверить через компьютер, есть ли в документах SEC какие-либо сведения о другом производителе обуви Morse Shoe, компании, подавшей заявление о банкротстве34.
И все-таки главное внимание Баффет уделял Salomon. Вкупе с другими случившимися раньше скандалами — Айвэном Боэски, Майклом Милкеном из Drexel Burnham Lambert — афера Salomon создавала впечатление, что обитатели Уолл-стрит насквозь коррумпированы. Вслед за выступлением Баффетом в Конгрессе последовали признания еще нескольких брокерских компаний35. К тому времени следователи в Salomon уже обнаружили, что Мозер восемь раз делал фальшивые предложения от имени клиентов или, увеличивая ставки клиентов, переводил дополнительные облигации на счет Salomon, никого не информируя об этом. В четырех случаях он смог собрать больше трех четвертей всех выпущенных долговых обязательств36. Когда «охота на ведьм» стала набирать обороты, Баффет пошел на риск. На заседании совета директоров он возглавил обсуждение. «Почему Salomon должна платить юристам Джона Гутфрейнда за то, чтобы он защищали нас?» — таков был смысл его вопросов37. Почти единогласно были приняты два неожиданных решения: никаких выходных пособий и резкое сокращение гонораров юристов бывших менеджеров422.
Теперь драма разворачивалась вокруг двух моментов: сохранит ли Salomon статус ведущего дилера Федеральной резервной системы и будет ли возбуждено против нее уголовное дело. У ФРС не было подходящей для этой ситуации опции временного отзыва лицензии: «Это как казнить кого-то, а потом пытаться оживить», — заметил глава ФРС Алан Гринспен. В октябре ФРС серьезно рассматривала возможность банкротства Salomon. Решение о сохранении компании могло бы вызвать нападки политиков как справа, так и слева38. 423
Федеральные прокуроры считали, что у них достаточно оснований для возбуждения дела. Гэри Нафталис, юридический советник по уголовным делам Salomon, сказал, что в случае возбуждения дела весьма вероятно вынесение обвинительного приговора. По понятным причинам каждый сотрудник стремился изо всех сил помочь компании избежать уголовного преследования. Пока такая возможность существовала, над головой Salomon висел дамоклов меч, о чем прекрасно знали клиенты. Но Нафталис не торопился. Промедление он объяснял тем, что если действовать быстро, решение, скорее всего, будет вынесено в пользу возбуждения дела, тогда как, потянув время, можно попытаться пролоббировать интересы компании и убедить прокуроров в том, что Salomon не заслуживает уголовного преследования. Кроме того, у Salomon будет время для того, чтобы продемонстрировать свою готовность в полной мере сотрудничать со следствием, и это также снизит вероятность возбуждения дела