424. Он также взвешивал обещания Баффета и оценивал новую корпоративную культуру компании.
Вместе с Бриденом из SEC Обермайер начал работать над соглашением, которое позволило бы Salomon избежать уголовного преследования. Фрэнк Бэррон, юрист из Cravath, приехал в SEC, чтобы обсудить свое участие в урегулировании проблемы на встрече с Биллом Маклукасом, заместителем Бридена, который сообщил, что штраф со стороны казначейства и Министерства финансов составит 190 миллионов долларов плюс 100 миллионов — фонд на возмещение убытков. Цифры поразили Бар-рона — это был огромный штраф за прегрешение одного-единственного трейдера, который нарушил правила казначейства, но не нанес существенного урона клиентам и рынку. «Почему?» — спросил он. «Фрэнк, ты должен понять, что штраф составит 190 миллионов, потому что так сказал Ричард Бриден»52, — был ответ.
Всем вспомнился момент, когда побелевший и трясущийся Джон Мэриуэзер ворвался в совещательную комнату и процитировал слова Дика Бридена о Salomon: «компания, прогнившая насквозь». Апелляции по этому делу не было. Salomon согласилась заплатить огромный штраф.
Баффет пытался изменить этот «прогнивший» имидж как можно скорее. Прозванный сотрудниками Джимми Стюарт425, он одну за другой запрещал сделки, которые характеризовал как «сделки на грани». Потом вспыхнул новый скандал, который чуть было не привел к отмене соглашения об урегулировании.
Мозер сделал предложение правительству о сделке в обмен на признание вины и сотрудничество со следствием. Он сообщил о нескольких сделках с трейдерами, которые включали в себя заключение секретных соглашений с другими фирмами. Сделки защищали их от финансовых потерь, и главная их цель заключалась в уходе от налогов. Это было еще одной веской причиной для предъявления обвинений Salomon.
Кроме очевидной попытки спасти свою собственную шкуру, Мозер имел массу причин для того, чтобы исходить злобой на Salomon. Если бы бывшие руководители компании повели себя правильно, его все равно бы уволили, возможно, даже предъявили бы обвинения и отправили в тюрьму, но его имя не было бы растиражировано по всему миру как человека, который спровоцировал самое крупное финансовое потрясение в истории.
Во время срочного заседания совета Обермайер позвонил Олсону по поводу сделок, о которых сообщил Мозер. И сказал, что решил не отменять соглашение об урегулировании в связи с новыми признаниями. В чем бы ни состояла проблема, Salomon сможет все решить с IRS. Остальные нарушения, считал он, были достаточно серьезными, чтобы «поставить корпорацию на колени для покаяния»53. Но в смертном приговоре необходимости не видел.
20 мая представитель Обермайера позвонил Олсону и сообщил, что дело возбуждаться не будет и что все обвинения с компании сняты. Федеральный прокурор и SEC объявили о внесудебном соглашении с Salomon в связи с обнаруженными случаями мошенничества и нарушений в финансовой отчетности. Вместе со 100 миллионами долларов компенсационного фонда это был второй по величине штраф в истории Уолл-стрит. В соглашении говорилось, что каких-либо нарушений, кроме тех, что совершил Мозер, обнаружено не было. Причем нарушения Мозера были выявлены самой компанией. Мозер отправился в тюрьму на четыре месяца, заплатил штраф в 1 миллион 100 тысяч долларов и был пожизненно отлучен от финансовой индустрии54. Гутфрейнд, Мэриуэзер и Страусс получили выговор за недостаточный контроль за подчиненным, выплатили небольшой штраф и четыре месяца не имели права заниматься управлением финансами55.
Некоторые полагали, что Salomon легко отделалась по сравнению с банком Drexel Burnham Lambert, который заплатил 650 миллионов долларов и развалился после того, как ему пришлось отвечать за манипуляции с акциями. Многие также считали, что, так легко признав свою вину перед правительством, Salomon лишилась поля для маневра в переговорах. Но, бесспорно, столь крупный штраф отчетливо отразил тот факт, что компания ужасно выполняла свои обязанности, а регуляторы проспали ее разгильдяйство на глазах у Конгресса. Таким образом, было признано, что компания не совершила преступления, однако содействовала его сокрытию. Иными словами, «сосание большого пальца» и темные дела почти обанкротили Salomon.
Старый друг Баффета Дэн Ковин умер от рака через три дня после этого решения. Баффет написал сердечный некролог и хотел сам зачитать его на похоронах. Он попросил своего секретаря Полу Орловски зайти к нему в отель, чтобы взять листок с некрологом для перепечатки. Когда она пришла, он беспомощно посмотрел на нее и сказал, что не в состоянии сам выступить на мемориальной церемонии. Некролог он попросил зачитать Сьюзи56. Сам же он даже не присутствовал на церемонии похорон. «Меня всего трясло», — рассказывал он.
Потом Баффет вернулся к работе. По оценкам Salomon, четыре миллиона долларов прибыли, которые принесли торговые операции Мозера, обошлись компании в 800 миллионов — и это не считая потери многих клиентов, отказа от выгодных сделок, уплаты различных более мелких штрафов и гонораров юристам. Вопрос о статусе компании как ведущего дилера до сих пор не был решен, хотя теперь было весьма вероятно, что для Salomon все завершится благополучно426. Все меньше служащих покидали компанию, рейтинговые агентства стали повышать кредитный рейтинг Salomon. Начали возвращаться клиенты. Когда цена акций компании превысила на бирже 33 доллара, Баффет, которому не терпелось вернуться в Омаху, объявил, что уходит в отставку. Место CEO занял Дерик Мохан, юрист МТО Боб Денхам был назначен президентом. Когда эпопея закончилась, рассказывала Глэдис Кайзер, «все в Омахе издали глубокий вздох облегчения. Уоррен наконец вернулся».
Той печальной весной 1992 года, пока Salomon постепенно вставала на ноги, по-прежнему не был решен вопрос, как быть с теми, кто почти разрушил компанию. Вторым по мере ответственности после Мозера был Джон Гутфрейнд. В конце концов, несмотря на то, что ему советовали не раскрывать информацию о нарушениях, именно на нем лежала главная ответственность.
Когда настало время обсудить, какие деньги Гутфрейнд хочет получить от компании, он потребовал «доброго к себе отношения», которое ему было обещано, пока Баффет и Мангер живы. Но выяснилось, что «доброе отношение» стороны переговоров понимают совершенно по-разному.
Адвокат Гутфрейнда считал, что заключил соглашение с Чарли Мангером в тот зловещий уик-энд в августе прошлого года и что Мангер принял письмо об отставке, которое содержало ряд важных компенсационных условий. Гутфрейнд полагал, что пожертвовал собой ради сохранения компании и она должна выплатить ему 35 миллионов долларов в виде наличных, акций и так далее. Новое руководство Salomon, однако, полагало, что никакого соглашения заключено не было. Совет директоров согласился на четкое выполнение компенсационного плана, а также лишил его заработанных фондовых опционов, хотя условия выдачи опционов не предусматривали этого ни при каких обстоятельствах. Выходило, что вместо 35 миллионов долларов Гутфрейнд должен получить 8,6 миллиона.
Взбешенный Гутфрейнд отверг это предложение. «Это было нечестно, — вспоминал он. — Ия боролся из принципа»57. Его адвокаты заявили, что столь низкое предложение не направлено на продолжение переговоров и ставит целью оскорбить Гутфрейнда. В 1993 году Гутфрйенд подал иск в арбитражный суд.
Арбитражный суд — это процесс, в котором совет, составленный из нейтральных по отношению к делу людей, выслушивает обе стороны и принимает решение, обязательное для выполнения. Арбитраж — это как игра в кости: как только решение принято, никакие переговоры уже невозможны.
Джон Гутфрейнд сидел в маленьком трехкомнатном офисе, лично отвечая на звонки, когда его временно нанятого секретаря не было на месте. Его тяготило высказывание жены Сьюзан, которую пресса прозвала «Мария Антуанетта», о том, что ему не стоило уходить в отставку — как будто у него был выбор, — потому что больше нигде работу он не найдет. Нью-йоркское общество их больше не принимало, пресса обрушилась на него так жестко, как он не мог себе даже представить. Его сравнивали с такими преступниками, как Боэски и Милкен58. Многие друзья перестали с ним общаться. Ему приходилось самому, без поддержки со стороны Salomon, оплачивать огромные счета за юридическую защиту при рассмотрении поданных против него гражданских исков.
Гутфрейнд хотел добиться своей реабилитации через арбитраж. Но публичное разбирательство во всей истории с Salomon, которое могло в какой-то мере успокоить его уязвленное самолюбие, гарантировало дальнейшее ухудшение отношений с Баффетом и делало компромисс еще менее вероятным. Войдя в число акционеров Salomon, Баффет очень рисковал своей репутацией, а Гутфрейнд подвел его. Публичный рассказ в арбитраже всей этой истории в присутствии дотошной прессы вряд ли заставил бы Баффета относиться к нему благосклонно. Теперь, когда они уже не были партнерами, даже учитывая «взгляд в прошлое», проступки Гутфрейнда оставались слишком многочисленными и серьезными:
— переоценка фондовых опционов в 1987 году, которая стоила Баффету немалых денег;
— предупредительное письмо Стернлайта из ФРС, о котором Баффет узнал слишком поздно;
— встреча с Бобом Глаубером из Министерства финансов, на которой Гутфрейнд ничего не рассказал и о которой не проинформировал Баффета и других членов совета директоров;
— план покупки акций, который позволял сотрудникам сохранять свои акции при увольнении по определенным причинам. Этот план Гутфрейнд предложил совету директоров и акционерам роковой весной 1991 года.
Все перечисленное Баффет расценивал как трагедию, которая никогда не должна была случиться. Он считал поведение Гутфрейнда чем-то вроде ужасного заблуждения. Обычно он избегал конфликтов, но если его заставляли идти в бой, то уполномоченные им люди бились за него как загнанные в угол гиены. Чарли Мангер, который говорил, что Наполеон в сравнении с Гутфрейндом выглядит застенчивым юношей, был назначен Баффетом на роль «злого следователя»