460. Ведь всю свою карьеру Баффет мертвой хваткой держался за Berkshire. После покупки General Re сам он теперь мог голосовать в Berkshire не 43, а лишь 38 процентов акций. В последний раз при крупной сделке он платил акциями, когда приобреталась GEICO, и в то время инвесторы считали Berkshire переоцененной. Поэтому многие размышляли о том, что за сигнал посылает Баффет.
Цена BRK двигалась вверх и вниз, во многом в зависимости от цены на акции, которыми владела Berkshire. Цена была особенно высокой, когда у компании были 200 миллионов акций Coca-Cola, торговавшихся просто по астрономической цене. Так что если Баффет покупкой General Re намекал, что BRK переоценена, не имел ли он в виду, что ее основные активы — такие как акции Coca-Cola — также переоценены? Если да, то это имело бы последствия для всего рынка. Это могло означать, что переоценен весь рынок.
Coca-Cola — королева мира прохладительных напитков — правила с агрессивной развязностью и ставящей всех в тупик надменностью. Доля Баффета в Coca-Cola за десять лет увеличилась в 14 раз, достигнув 13 миллиардов долларов. И он зашел так далеко, что объявил компанию «постоянной» для своих акционеров, то есть предположил, что акции компании никогда не будут им проданы10. Он объяснил это тем, что пока существуют инвестиции, с каждым десятилетием все больше людей будут пить эти напитки, что делает бренд почти бессмертным. У Berkshire теперь было более 8 процентов Coca-Cola. Акции компании торговались в 40 раз дороже, чем составляли ее предполагаемые прибыли в 2000 году. Это означало — инвесторы верят, что цена на акции будет расти не менее чем на 20 процентов в год. Но для этого нужно пять лет подряд увеличивать доходы на 25 процентов — а это невозможно. Нужно будет почти в три раза увеличить продажи, то есть занять практически весь рынок прохладительных напитков в 1999 году, — это опять невозможно11. Никакие продажи и даже бухгалтерские уловки такие результаты обеспечить не могут. Баффет знал это. И все-таки не продавал свои акции Coca-Cola.
В какой-то степени это было связано с инерцией. Он любил приговаривать, что большую часть своих денег заработал, «сидя на заднице». Как и инвесторов, которые не продавали свои акции GEICO, даже когда те обрушились до двух долларов, инерция спасла его от многих ошибок. Кроме того, у него было столько акций Cola, что их продажа могла привести к серьезным потрясениям. Символизм фигуры Уоррена Баффета — «величайшего в мире инвестора» и члена совета директоров, вдруг избавляющегося от акций Coca-Cola, — был очевиден. Цена на эти акции сразу бы обрушилась. Кроме того, вся эта смесь из прибыли, продукта, ностальгии, шоу-бизнеса, людей, которые ему нравились, делала Coca-Cola любимой компанией Баффета. The Real Thing’' было для него не слоганом. Это была удивительная машина по производству денег, которая могла выдавливать их из себя вечно, как горшочек в старой сказке, бесконечно выдающий то реки каши, то горы золота, то океаны соли.
Баффет аккуратно уклонялся от вопросов о рынке, Coca-Cola и использовании акций Berkshire при покупке General Re. Он говорил, что это в любом случае не предупреждение рынку12. Он говорил, что BRK была вполне справедливо оценена до этого приобретения, а результатом слияния станет «синергия». Когда спросили Чарли Мангера, он заявил, что Баффет консультировался с ним, когда практически все уже было решено. Это выглядело как отречение Мангера от этой сделки13. Вполне ожидаемо, что инвесторы стали относиться к BRK исходя из того, что либо Berkshire и ее доли в других компаниях, таких как Coca-Cola, переоценены, либо надежды на синергию иллюзорны461462. Или — и то и другое вместе.
Тем летом в Солнечной долине Баффет объяснял: «Мы хотели купить General Re, но вместе с компанией мы получили 22 миллиарда долларов инвестиций». Большая их часть существовала в акциях. Баффет быстро их продал. Добавив облигаций на 22 миллиарда долларов, он изменил соотношение облигаций и акций в Berkshire, что ему нравилось. Результатом стало изменение инвестиционного портфеля.
Так что Баффет, который вместе с Гербертом Алленом входил в совет директоров Coca-Cola, был вполне доволен обменом принадлежащих BRK акций (включая Coca-Cola) на океан из облигаций General Re. Это заявление имело вполне определенный смысл. В предыдущем письме акционерам Баффет написал, что акции не будут считаться «переоцененными», если процентные ставки по-прежнему будут ниже среднего уровня, а компании продолжат приносить огромные прибыли — другими словами, если все будет так, как есть сейчас, что само по себе маловероятно. Иносказательность такого заявления не позволяла интерпретировать его как прямой прогноз на будущее. Баффет считал, что те, кто все время пытается предсказать повороты рынка, обычно на один правильный прогноз дают пять ошибочных. Поэтому он редко делал заявления относительно рыночной ситуации, а если и делал, то они звучали уклончиво. Их можно было интерпретировать по-разному, но умные люди понимали, что он в действительности имеет в виду14.
О желании разбавить облигациями свой инвестиционный портфель он сказал и в своей речи в Солнечной долине, где его аудиторию составляли CEO интернет-компаний; в то время подобные компании множились быстрее, чем гладкошерстные слепыши. Он сопроводил свое «я был бы рад» тем же предупреждением, что и в письме акционерам: «Чтобы надежды инвесторов оправдались, необходимо, чтобы процентные ставки оставались очень низкими, а экономика сильно разогрета». Свое место у кафедры Баффет использовал, чтобы объяснить: смысл инвестиций заключается в том, чтобы отдать деньги сегодня и получить их завтра. Проводя параллель с басней Эзопа о соловье и ястребе, он указывал, что процентные ставки — это цена ожидания добычи; что в течение долгого периода (иногда на протяжении 17 лет) рынок уходит в никуда, а в другие времена — как сейчас — стоимость акций растет быстрее, чем объем экономики. И, конечно же, он закончил свою речь, сравнив инвесторов с толпой разведчиков нефти, отправляющихся в ад.
Таким образом, если Баффет решил изменить инвестиционный портфель и сделать акцент на облигации, то он, видимо, считал, что теперь на облигациях легче зарабатывать, чем на акциях, и такая ситуация сохранится по крайней мере на какое-то время15.
В октябре Баффет в отличие от многих других пошел еще на один очень консервативный по рыночным меркам шаг. Он купил MidAmerican Energy Holding, базирующуюся в Айове энергетическую компанию, имевшую международные контракты и занимающуюся поиском альтернативных источников энергии. Он купил за два миллиарда 75 процентов ее акций, еще семь миллиардов пошли на погашение долгов. Остальными 25 процентов акций владели его друг исполнительный директор MidAmerican Уолтер Скотт, протеже Скотта Дэвид Сокол и ближайший помощник Сокола Грег Абель.
Инвесторы были озадачены. Зачем Баффету понадобилась такая компания? Правда, бизнес рос (пусть и средними темпами), хорошо управлялся, приносил вполне приличный надежный доход, в котором можно было быть вполне уверенным на долгие годы вперед.
Баффет рассматривал эту компанию как второй — наряду с бизнесом по страхованию — краеугольный камень Berkshire. Он понимал, что работает с великолепными менеджерами, которые готовы обеспечить предсказуемый доход от крупных вложений в производство и транспортировку энергии, что компенсировало ограниченность роста компании. Над Баффетом уже и так многие смеялись из-за его отказа покупать акции технологичных компаний. Теперь он купил электрическую компанию — что за глупость!
Но Баффет считал по-другому. В этой инвестиции его волновала не торговля акциями, а количество производимых киловатт-часов электроэнергии.
Покупка MidAmerican и General Re сильно разбавила влияние Coca-Cola на акционеров Berkshire, хотя у Berkshire оставались еще 200 миллионов акций Соке. Баффет все время думал о Coca-Cola, где дела становились все хуже и хуже. К концу 1999 года цена его доли в компании снизилась до 9,5 миллиарда, а это тянуло за собой вниз цену акций BRK. Краткосрочные колебания его не волновали никогда, но во многом именно из-за Coca-Cola на одну акцию BRK уже нельзя было купить роскошный спортивный автомобиль. Баффет часто вспоминал инцидент в июне, когда появились сообщения о том, что продукцией Соке отравились дети во Франции и Бельгии. Как действовать в этой ситуации, догадаться было нетрудно. Покойный Гойзуэта доверил бы это дело «мистеру Coca-Cola» Дону Кью: «Немедленно лети туда, навести детей, залей родителей бесплатными напитками, сделай сочувственные заявления прессе». Вместо этого Айвестер, который как раз в это время находился во Франции, вернулся в Штаты, не сделав ни одного комментария по шумному поводу и заставив местных производителей самостоятельно разбираться со свалившимися неприятностями.
Герберт Аллен, который никогда не мог усидеть на месте, позвонил Айвестеру и спросил: «Почему ты до сих пор не там?» Айвестер ответил, что послал туда целую команду сотрудников, к тому же дети не так уж и больны. Аллен взорвался от негодования.
«Послушай, — сказал он, — это не те дети, которые, говоря “я больной”, хотят получить кока-колу. Они уверены, что они больны. Но больны они или нет, чего тебе стоит поехать туда, посидеть с ними и с их родителями и обеспечить их кока-колой на всю жизнь?»16
Но, похоже, Айвестер ничего этого не понимал. Он считал, что Coca-Cola не виновата — и точка.
В течение нескольких недель местные производители пытались убедить население, что производимый Coca-Cola продукт совершенно безопасен для здоровья. Но потом оказалось, что это не так. Компании пришлось признать, что на заводах по розливу были найдены плесень и вредные химические вещества. Coca-Cola настаивала, что это лишь небольшие отклонения, которые не могут быть причиной отравления детей. Баффет был в ужасе. Столь высокомерный ответ еще больше усилил тщеславный имидж Coca-Cola. Айвестер толкнулся с трудностями в работе с Европейским союзом. «Ультраамериканский» стиль Coca-Cola и ее стратегия, направленная на заключение эксклюзивных маркетинговых соглашений, принесли ей репутацию невероятного спесивц