В двадцатые годы XX века брызги шампанского от пузырящегося фондового рынка заставляли простых людей делать свои первые инвестиции27. В 1927 году Говард Баффет решил присоединиться к всеобщему «пиру» и устроился в Union State Bank фондовым брокером.
Праздник закончился два года спустя, 29 октября 1929 года, в так называемый «черный вторник», когда всего за один день рынок рухнул на 14 миллиардов долларов1.
Капитал, в четыре раза превышавший бюджет Соединенных Штатов, испарился в течение нескольких часов2. К 14 ноября 1929 года рынок потерял от 26 до 30 миллиардов долларов*, что было сопоставимо с затратами страны на участие в Первой мировой войне3.
На волне последовавших за финансовым крахом банкротств и самоубийств люди перестали доверять акциям и начали копить деньги.
«Мой отец смог что-то продать лишь спустя четыре месяца. Его первые комиссионные составили всего пять долларов. Когда он обходил дома потенциальных клиентов, мать дожидалась его снаружи и ездила с ним вечерами на трамвае. Она делала это ради того, чтобы он, возвращаясь домой, не чувствовал себя таким подавленным».
Через десять месяцев после обвала, 30 августа 1930 года, у Баффетов родился (на пять недель раньше срока) второй ребенок, Уоррен Эдвард.
Говард, обеспокоенный положением вещей, отправился навестить своего отца в надежде, что тот примет его на работу в семейную продуктовую лавку. Все члены семьи Баффетов один день в неделю трудились в лавке в дополнение к основной работе. Только брат Говарда Фрэнк был занят в лавке постоянно и получал за работу жалкие гроши. Эрнест сообщил Говарду, что у него нет денег, чтобы платить еще одному сыну2829.
С одной стороны, Говард почувствовал облегчение. Однажды он уже избежал работы в лавке и не хотел туда возвращаться4. Его останавливал только страх, что семье придется голодать. Но Эрнест сказал, чтобы Говард не беспокоился о пропитании: он готов открыть ему кредит. «Кредит... Это было так типично для моего деда! Не то чтобы Эрнест не любил свою семью, просто всем хотелось, чтобы он демонстрировал это чуть почаще», — вспоминает Уоррен. Говард предложил жене вернуться домой в Вест-Пойнт. «Там ты хотя бы будешь есть три раза в день». Но Лейла осталась с мужем, только начала ходить к молочнику пешком, чтобы не платить за проезд в трамвае.
Ей пришлось пропускать встречи в церковном кружке. Когда подходила ее очередь покупать всем кофе, она не могла позволить себе потратить 29 центов5. Чтобы не копить долги в семейной лавке, она часто обходилась без еды, но всегда следила за тем, чтобы Говард был сыт6.
В одну из суббот, за две недели до первого дня рождения Уоррена, в центре города можно было видеть огромные очереди перед банками. На улице стояла почти сорокаградусная жара, пот лился с людей ручьями. Но все терпеливо ждали возможности вызволить свои деньги из полуразорившихся банков. Очередь медленно двигалась с раннего утра до десяти вечера, люди молились, пересчитывая стоящих перед ними: «Господи, пусть на меня хватит денег»7.
Но не все молитвы были услышаны. В тот месяц в штате закрылись четыре крупных банка, оставив вкладчиков ни с чем. Одним из них был и Union State Bank, работодатель Говарда Баффета8. Фамильная легенда гласит, что Говард отправился в банк утром 15 августа 1931 года, спустя два дня после своего дня рождения. Двери банка оказались наглухо закрытыми. Говард остался без работы и без денег30.
Нужно было как-то кормить двоих детей, но он не знал, что делать. Другой работы у Говарда не было.
В течение двух недель Говард и его новые партнеры Карл Фальк и Джордж Скле-ничка зарегистрировали брокерскую компанию Buffett, Sclenicka & Со9. Заняться работой на бирже в эпоху, когда никто не хотел покупать акции, было поистине нестандартным решением.
Спустя три недели Англия отказалась от золотого стандарта31. Государство, погрязшее в долгах, печатало все больше и больше денег, чтобы избежать банкротства и рассчитаться с кредиторами. Подобный фокус могло себе позволить только правительство. Это выглядело так, как будто страна с самой стабильной и ходовой валютой вдруг объявила: «Мы начнем выписывать вам чеки без покрытия, а вы можете делать с ними все что душе угодно». После этого заявления доверие к прежде стабильным финансовым организациям было подорвано, рынки рухнули по всему миру.
Экономика Соединенных Штатов, и без того трещавшая по швам, обрушилась словно карточный домик, потащив за собой банки и финансовые организации. Картина была неизменной от города к городу: вереницы вкладчиков устремлялись к кассовым окошкам и уходили ни с чем32. Однако посреди этого хаоса бизнес Говарда разрастался. Поначалу его клиентами были преимущественно члены семьи и друзья. Он продавал им сравнительно безопасные ценные бумаги: акции предприятий коммунального обслуживания и муниципальные облигации. В первый же месяц фирма начала приносить доход. Пока мир скатывался в пучину финансовой паники, Говард на комиссионных заработал 400 долларов33. В последующие месяцы, когда и накопления населения, и доверие к банкам испарялись, он упорно придерживался консервативных вкладов, с которых и начинал. Он стабильно расширял свой бизнес и клиентскую базу10. Удача повернулась к его семье лицом.
Вскоре после того, как Уоррен отметил свой второй день рождения, в марте 1932 года был похищен и убит двадцатимесячный Чарльз Линдберг-младший. По словам известного публициста Генри Менкена, похищение сына «Одинокого Орла» стало величайшей сенсацией со времен воскрешения Христа. Родители по всей Америке начали панически бояться за своих детей, и Баффеты не были исключением11. Примерно тогда же Говард попал в больницу с сердечным приступом. Врачи обнаружили у него болезнь сердца и наложили на его образ жизни множество ограничений12. Он не должен был поднимать тяжести, бегать и даже плавать. Вся жизнь Лейлы теперь вращалась вокруг него. И неудивительно — ведь Говард был прекрасным принцем, спасшим ее от жалкой участи оператора линотипа. Ее ужасала даже сама мысль о том, что с ним может случиться что-то плохое.
Уоррен и без того был осторожным ребенком, вздрагивавшим от каждого шороха. Едва научившись ходить, он старался «прижаться» к земле и даже передвигался на полусогнутых ногах. Когда мать брала его на собрания церковного кружка, он спокойно сидел у нее в ногах. Она развлекала его импровизированной игрушкой — зубной щеткой. Уоррен мог спокойно глазеть на щетку по два часа кряду13. О чем только он думал, разглядывая ее щетинки?
В ноябре того же года, в разгар кризиса, президентом США избрали Франклина Делано Рузвельта. Говард был уверен, что этот отпрыск богатого и респектабельного семейства, не знавший ничего о нуждах простого народа, окончательно обесценит национальную валюту и пустит страну по миру14. Готовясь к худшему, он припас на чердаке мешок сахара. К этому времени Говард в своем деловом костюме, с редеющими темными волосами и глазами, близоруко смотрящими из-под очков в тонкой оправе, выглядел эдаким подобием Кларка Кента34. Он держался очень доброжелательно, всегда с искренней улыбкой на лице. Но как только разговор заходил о политике, он взрывался. Каждый вечер за ужином разражалась гроза, как только Говард начинал обсуждать новости прошедшего дня. Дорис и Уоррен, скорее всего, понятия не имели о том, что имеет в виду их отец, разглагольствуя об ужасах, ожидающих страну теперь, когда Белый дом захватили демократы. Но термины вроде «социализма» все же оседали в их детских головках. Отец вызывал у них благоговение, и они внимательно следили за тем, как после ужина он усаживался в красное кожаное кресло в гостиной, отгородившись от мира стопкой вечерних газет и журналов.
В доме Баффетов было допустимо обсуждать вопросы политики, финансов и философии, но не чувства15. Сдержанность не была редкостью в то время, но Говард и Лейла давали сто очков вперед любым сухим и строгим родителям. Никто из Баффетов никогда не произносил «Я люблю тебя» и тем более не целовал детей перед сном.
Однако со стороны Лейла казалась идеальной женой и матерью. Ее называли живой, энергичной, никогда не унывающей и даже «болтушкой»16. Она любила рассказывать о себе, опуская при этом неловкие моменты. Она много говорила о своих родителях и о том, как ей повезло вырасти в христианской семье. Но самыми ее любимыми были истории о жертвах, на которые им с Говардом пришлось пойти. Она, к примеру, пожертвовала тремя годами обучения в школе, чтобы заработать на колледж, а когда Говард только начинал свой бизнес, он четыре месяца не мог ничего продать. Конечно, Лейла любила говорить и о том, как пешком ходила в молочный магазин, чтобы не тратиться на трамвай, и о приступах невралгии (которую часто путала с мигренью). Виновниками этих приступов она считала годы, проведенные за постоянно стучащим линотипом35. Несмотря ни на что, она вела себя так, будто должна была все успеть, и ни капли себя не жалела — в ее распорядок дня входили и партии в бридж, и вечные барбекю, и дни рождения, и годовщины, и визиты, и ужины с членами церковного кружка.
Она навещала соседей чаще, чем кто-либо, пекла больше всех печенья и писала больше всех поздравительных записок. Однажды во время беременности она в одиночку приготовила ужин для всей семьи, занюхивая утреннюю тошноту куском мыла17. Но всю ее жизнь определяла одна идея — все ради Говарда. Ее золовка Кэйт Баффет говорила, что Лейла постоянно приносила себя в жертву18.
Но у чувства ответственности и безоглядного самопожертвования Лейлы была и обратная сторона — стыд и осуждение. Когда Говард по утрам уезжал на работу на трамвае, а Дорис и Уоррен одевались или играли, Лейла внезапно набрасывалась на детей. Иногда по ее тону можно было догадаться, что вот-вот разразится буря, но чаще всего ничто не предвещало беды.