22.
Затем журнал Fortune, меньше двух лет назад назвавший Айвестера «CEO XXI века», опубликовал о нем критическую статью, обвинив в трудностях компании23. Это был плохой признак. Удача редко улыбалась тому, о ком Fortune (что переводится как «удача») отзывался подобным образом, особенно если раньше лицо этого менеджера появлялось на обложке журнала вместе с хвалебной статьей о нем. Такое публичное сбрасывание с пьедестала означало, что влиятельные люди, которых репортеры Fortune использовали в качестве источников информации, крайне недовольны и готовы выбросить на свалку плюшевого медвежонка, которого когда-то любили тискать.
Сразу после Дня благодарения Герберт Аллен позвонил Баффету. «Я думаю, у нас проблема с Айвестером, — сказал он. — Мы выбрали не того парня». Баффет согласился24. «Собственно, это все», — сказал Аллен. Они начали разрабатывать план.
По их оценкам, потребовалось бы больше года, чтобы заставить членов совета директоров согласиться с мнением, что Айвестер должен уйти. «И это, — говорил Аллен, — будет иметь катастрофические последствия для компании. Поэтому мы решили просто сказать им о том, что мы чувствуем».
Аллен позвонил Айвестеру и сказал, что он и Баффет хотят его увидеть. Договорились встретиться в Чикаго, где Айвестер делал остановку после встречи с представителями McDonalds.
Холодным облачным днем, в среду 1 декабря, они прилетели в Чикаго. Хорошо известный всем буйный нрав Айвестера заставил Баффета не идти на открытую конфронтацию. Он спрятал свое недовольство, как моллюск прячется в раковину. Позже сообщалось, что Баффет на этой встрече был совершенно спокоен. Мужчины перешли к делу без всяких преамбул25. Бесстрастным голосом Баффет и Аллен сказали Айвестеру, что они ценят его усилия во благо Coca-Cola, однако их доверия он лишился.
Но формально Айвестер так и не был уволен. У Баффета и Аллена не было для этого достаточных полномочий. «Он мог выиграть голосование в совете директоров и знал это», — рассказывал Баффет.
Айвестер воспринял новость стоически. Он бросился обратно в Атланту, чтобы через четыре дня организовать телефонную конференцию совета директоров. Все это время те пребывали в полном недоумении.
В воскресенье Айвестер заявил совету директоров, что пришел к выводу — он не подходит для управления компанией. Он немедленно уходит в отставку. Это было как раз то, на что рассчитывали Баффет и Аллен. Но Айвестер добавил, что переходного периода не будет, он уходит в тот же день. Пока пораженные члены совета молчаливо слушали, он объяснял, что это его добровольное решение. И это была правда в том смысле, что он добровольно решил не дожидаться, пока в его кабинет войдет «расстрельная команда»*.
Директора стали задавать ему вопросы. Он болен? Что-то серьезное случилось с компанией? Почему никто ни о чем не предупрежден? Стоит ли менять руководство так неожиданно? Но Айвестер стоял на своем26.
4 Даже если бы совет директоров поддержал Айвестера, он бы оказался в значительно более ослабленной позиции. Он понимал, что Баффет и Аллен не уйдут из совета директоров, а Аллен и Баффет — что даже если Айвестер отдаст себя на милость совета директоров и выиграет этот бой, то все равно не задержится в компании надолго.
Когда-то, несмотря на некоторое сопротивление, совет настоял, чтобы Айвестер запечатал в конверт лист бумаги с фамилией своего преемника на случай, если ему на голову упадет кирпич. Теперь конверт был вскрыт. Это был Дуг Дафт, возглавлявший Ближневосточный и Дальневосточный отделы Coca-Cola. Дафт уже собирался уходить на пенсию, но совет директоров (в том числе Баффет и Аллен) немедленно сделали его преемником Айвестера. Альтернативные кандидатуры, похоже, всерьез не обсуждались.
Встречные обвинения начались, когда акции на рынке стали падать464. Инвесторы догадались, что Айвестер ушел под давлением. В частных разговорах с несколькими членами совета он рассказал, что случилось на самом деле. Члены совета осознали, что их использовали (и восприняли это с разной степенью недовольства).
Когда взвыла пресса, стало понятно, что для компании лучше быть более открытой. Fortune опубликовал эксклюзивный материал, описывающий детали секретной встречи в Чикаго27. Айвестер выторговал себе потрясающие отступные в 115 миллионов долларов, что разозлило и его сторонников, и его противников. Получалось, что от него либо откупаются, либо возвели на него напраслину. Наблюдатели поняли, что советом директоров Соке управляет узкий круг людей.
«Все это было ужасно, за исключением того, что ничего лучшего придумать было нельзя. То, что мы сделали, было почти катастрофой, но если бы мы этого не сделали, то катастрофа случилась бы точно. Я не думаю, что мы смогли бы заставить совет проголосовать за такие изменения — бинго! Единственным способом добиться быстрого решения было действовать так, как мы действовали. Причем обязательно вдвоем. Если бы мы действовали поодиночке, то ничего бы не добились».
К концу года репутация Баффета пострадала еще сильнее, потому что после ухода Айвестера акции Coca-Cola, его самая известная и прибыльная инвестиция из всех, какие он когда-либо делал, подешевели на треть. Быстрое и беспощадное вмешательство, на которое решился Баффет, несмотря на то что это ударило и по нему, и по компании, не произвело впечатления операции по спасению — как в случае с Salomon. Его с Гербертом Алленом посчитали стариками, сующими нос не в свои дела.
Вдобавок ко всему это совпало с неприятными событиями в самом крупном приобретении Berkshire — General Re, причем уже через несколько дней после завершения сделки. Позвонил Рон Фергюсен и сообщил, что в результате крупной мошеннической операции под названием Unicover компания потеряла 275 миллионов долларов. Инвесторы были по меньшей мере удивлены, когда в своем первом отчете по General Re Баффет принес им извинения по поводу совершенных ошибок, выразил доверие Фергюсону и уверенность в том, что в будущем дела пойдут на лад. Так как с самого начала существовали предположения, что Баффет купил General Re именно для того, чтобы разбавить свою долю в Coca-Cola, существовавшая десятилетиями вера в непогрешимость его суждений о покупке и продаже компаний неожиданно стала развеиваться.
Даже самые верные последователи засомневались в мудрости Баффета после того, как в последние месяцы 1999 года фондовый рынок стал опровергать правильность тезисов его манифеста в Солнечной долине. В декабре Баффета обвиняли в том, что он не просто не прав, а в корне не прав и что он упрямо не замечает очевидное. Индекс Доу-Джонса в том году прибавил 25 процентов. NASDAQ пробил отметку в 4000 пунктов, прибавив невероятные 86 процентов. Акции Berkshire, с ее огромными запасами денег, торговались всего за 56,1 тысячи долларов за акцию с общей капитализацией в 85 миллиардов долларов. По сравнению с интернет-компанией Yahoo!, акции которой за год подскочили в четыре раза, это выглядело очень слабым результатом. Yahoo!, отразившая в своем названии рыночный дух того времени, оценивалась в 115 миллиардов.
К концу года никто не сомневался в том, кто является самым важным и влиятельным человеком на рубеже тысячелетий. И еще меньше сомнений было по поводу того, кто таковым не является. Журнал Time назвал главу Amazon.com Джеффа Безоса человеком года, сравнив его влияние с влиянием королевы Елизаветы, Чарльза Линдберга и Мартина Лютера Кинга. Личный рейтинг Баффета в годовом списке держателей акций, увеличившемся в тысячу раз при подведении итогов миллениума, тоже понизился. Со второго места в списке самых богатых людей мира он переместился на четвертое. Технофилы называли Баффета «колоссом на глиняных ногах», говоря, что «если бы он сегодня возглавлял инвестиционный фонд, то ему пришлось бы искать новую работу»28. Еженедельник Barron, который читали все на Уолл-стрит, поместил на своей обложке протрет Баффета с подписью: «Уоррен, что стряслось?» В комментарии по поводу акций Berkshire говорилось, что компания пребывает в серьезном тупике29. Мишенью критики был и он сам.
Но на публике Баффет неустанно — почти в одних и тех же выражениях — постоянно повторял свои идеи, которые сделали его знаменитым: создание запаса прочности, рамки компетенции, капризы господина Рынка. Он по-прежнему настаивал, что акции — это бизнес, а не цифры на экране компьютера. В течение всего головокружительного подъема рынка он избегал споров и обсуждений происходящего сумасшествия, за исключением своей теперь знаменитой речи в Солнечной долине. Зная, как точно Баффет выверяет каждое произнесенное слово, люди считали, что он выше критики. «Абсолютно нет!» — отвечал Баффет, когда его спрашивали, обидно ли ему слышать, как его называют «человеком прошлого». «Ничто подобное меня совершенно не волнует. Нельзя стать хорошим инвестором, если ты не умеешь мыслить независимо. Правда заключается в том, что судить, прав ты или не прав, по тому, что о тебе говорят люди, это ошибка. Ты можешь быть прав, только если изложенные тобой факты и приведенные доводы точны. Вот что по-настоящему важно»30.
Но это была отдельная тема. С независимым мышлением у Баффета проблем не было, а вот быть названным «человеком прошлого» ему было неприятно. Когда его спросили, помогают ли десятилетия публичной деятельности легче воспринимать критику в свой адрес, он надолго задумался. «Нет, это никогда не становится проще, — сказал он вполне серьезно. — Это так же больно, как в первый раз». И он ничего не мог с этим поделать.
Всю свою жизнь Баффет участвовал в соревновании, в котором было невозможно победить окончательно. Неважно, сколько денег ты заработал, как долго ты оставался на вершине, — рано или поздно наступят худшие времена. Он знал это. Снова и снова он предупреждал инвесторов, что дерево не может дорасти до неба. Но это не останавливало его от того, чтобы самому карабкаться вверх как можно быстрее. И ему нравилось лезть вверх, хотя, в какой-то мере и к его собственному удивлению, наверху его не ждала золотая медаль победителя.