492.
Инвесторы потеряли доверие к показателям, о которых им докладывали менеджеры, и рынок акций стал разваливаться из-за отсутствия объективной оценки.
Самые лучшие возможности у Berkshire всегда появлялись именно в периоды неопределенности, когда другим не хватало проницательности, ресурсов и хладнокровия, чтобы правильно оценить ситуацию и сделать решительный шаг. «Деньги в сочетании со смелостью в момент кризиса бесценны», — говорил Баффет. Вновь наступило его время. Нормальный человек не выдержал бы, но Баффет был готов годами ждать подобного удобного случая. Он приобрел для Berkshire пакет бросовых облигаций, которые на тот момент вполне можно было считать «сигарными окурками». Он купил компанию по производству белья Fruit of the Loom, насмешливо заметив: «Мы прикрываем задницы массам»493. Он купил фирму Larson-Juhl, выпускающую рамки для фотографий. «Дочка» Berkshire — MidAmerican Energy — инвестировала в оказавшуюся в тяжелом положении группу Williams Companies и выкупила у нее дочернюю компанию Kern River Pipeline494. Berkshire купила Garan, компанию, шьющую детскую одежду под маркой Garanimals. У почти разорившейся Dynedgy было приобретено подразделение Northern Natural Gas Pipeline495. Через несколько дней MidAmerican предоставила до-полнительные средстваWilliams Companies496. Была куплена фирма Pampered Chef, продававшая с помощью 70 тысяч независимых «консультантов» кухонную утварь. Собственностью Баффета стал производитель фермерского оборудования СТВ Industries. Действуя вместе с банком Lehman Brothers, он выделил кредит на 1,3 миллиарда долларов компании Reliant Energy, пытавшейся выбраться из кризиса.
Аджит Джейн начал заниматься страхованием против террористических актов. Он заполнил внезапно образовавшийся вакуум, страхуя авиакомпании, Рокфеллеровский центр, здание Chrysler, нефтеперерабатывающие заводы в Южной Америке и нефтяные платформы в Северном море. Berkshire застраховала риски при проведении Олимпийских игр, без чего Олимпиада в Солт-Лейк-Сити могла быть отменена, а также чемпионат мира по футболу497. Баффет умело пользовался гандикапом.
Некоторые принадлежащие Berkshire предприятия испытывали трудности из-за тяжелого положения в экономике. Баффет всегда говорил, что предпочел бы нестабильный пятнадцатипроцентный доход стабильному десятипроцентному. Риск его не волновал. Со временем в большинстве случаев все естественным образом встало бы на свои места. Однако трудности Netjets были связаны не только с экономическими факторами, но и с тем, что главной причиной покупки этой компании была уникальность франшизы, которая оказалась не такой уж уникальной. Другие люди, забывшие позвонить на «горячую линию “авиаголиков”», беспрерывно основывали компании-конкуренты Netjets, хотя перспективы небольших независимых авиакомпаний выглядели малопривлекательно. Баффет понял, что главной причиной «авиаго-лизма» является тестостерон. «Если бы руководителями авиакомпаний были только женщины, — говорил он, — наши дела оказались бы куда лучше. Это чем-то напоминает спортивные франшизы. Если бы магазинами, торгующими спортивной атрибутикой, владели женщины, они продавали бы свои товары за десятую часть того, что они стоят сейчас». Он обещал акционерам, что Netjets вновь станет прибыльной и доминирующей на рынке компанией, однако отметил, что маржа будет не такой высокой, как он рассчитывал. По крайней мере не в ближайшее время. Это казалось ему куда меньшим злом, чем убыточные текстильные фабрики. Кроме того, работа с Netjets была для Баффета удовольствием. Он узнал миллионы интересных деталей о том, как самолеты покупаются, содержатся, обслуживаются, как составляются расписания и маршруты, как авиалайнеры страхуются, управляются, как подбираются экипажи и даже как готовят пилотов. Netjets — это было классно. Он познакомился с кучей новых людей. Баффет никогда бы не продал эту компанию, даже если бы другие мультимиллиардеры постарались ради этого выкрутить ему руки.
Не меньшей, если не большей, проблемой была компания Dexter Shoe, считавшаяся воплощением современного понятия «фабрика по производству одежды». Позже Баффет признавал, что это была худшая покупка в его жизни, процитировав песню Бобби Бэра: «Я никогда не ложился в постель с некрасивыми женщинами, но с несколькими все же просыпался»13. Баффет полностью сменил менеджмент компании. Фрэнк Руни и Джим Исслер, которые руководили более успешной обувной компанией Brown Shoe, в конце концов закрыли американские фабрики в Декстере и перевели производство за границу, где зарплата рабочих была в десять раз меньше, чем в США14.
«Я ошибся в своих прогнозах относительно этой компании. Люди, работающие в Декстере, отлично владеют своей профессией. Но даже если бы они были в два раза лучше, чем китайцы, последние сделают ту же работу в десять раз дешевле».
Несмотря на занятость различными бизнес-проектами, Баффет понимал, что главные перспективы, возникшие после 11 сентября, никак не связаны с бизнесом. Теперь у него появилась возможность и обязанность влиять со своей трибуны на события и идеи. После того как лопнул пузырь высокомерия, в котором последние несколько лет пребывало финансовое сообщество, Америка стала более здравомыслящей, перестала (в отличие от конца 1990-х годов) закрывать глаза на то, какими сомнительными путями двигается бизнес ради быстрого обогащения. Баффет считал, что настало время для серьезного разговора о ненасытности богатых и о том, как она обусловлена нынешней фискальной политикой.
Чувство справедливости Баффета обострилось особенно сильно, когда президент Буш выступил с предложением, ставшим краеугольным камнем нового государственного бюджета, — с планом постепенной отмены существовавшего много лет федерального налога на собственность, который позволял правительству облагать бременем крупные наследства. Сторонники Буша называли его «налогом на смерть», что для уха обывателя приобретало зловещий оттенок. По их мнению, смерть не должна быть облагаемым налогом событием. Они муссировали историю одной семьи, которая была вынуждена продать семейную ферму, чтобы заплатить налоги после смерти главы семьи. Без сомнения, такие случаи действительно существовали. Но Баффет полагал, что они единичны, зато последствия отмены налога скажутся на куда большем количестве американцев.
Формально налог на наследство не был налогом на смерть. Это был налог на подарки498. Каждый раз, когда кто-то делал большой подарок, он платил налог. Этот налог не давал возможность получать прибыли магнатам-грабителям, которые с помощью подарков и передачи наследства в XIX веке взяли под контроль такую значительную часть национального достояния, что превратились в своего рода государство в государстве — плутократию, класс, правящий с помощью богатства. Ставка налога, относительно которого шли споры, была значительно ниже, чем ставка налога на подарки, которые делали люди здравствующие. Поэтому даже при получении довольно крупного наследства часто удавалось избегать налогообложения. Баффет громогласно говорил о том, что ежегодно примерно из 2,3 миллиона семей американцев этот налог платило меньше 50 тысяч — то есть 2 процента. Половину полученной государством суммы налога вообще заплатили менее 4 тысяч человек (или 0,2 процента от числа умерших)15. Это были колоссально богатые люди, имевшие возможность владеть авиалайнерами Gulfstream IV, покупать новые «майбахи» и виноградники во Франции, носить драгоценности, напоминающие по размерам конфеты и лимонные шарики, которые устраняют неприятный запах в туалете.
На вопрос «Но ведь это их деньги, почему они не должны иметь возможности поступать с ними так, как им хочется, почему обязаны “субсидировать” других?» — Баффет отвечал: «Они должны выделить небольшую часть своего богатства обществу, давшему им возможность стать такими богатыми. Если кто-то думает, что всего добился сам, — пусть попробует родиться вновь, только теперь пятым ребенком у напуганной голодающей матери в Мали. И посмотрим, каких успехов он добьется, когда его пошлют рабом на плантации какао-бобов в Кот-д’Ивуаре».
«Если налог будет отменен, — говорил он, — кто-то другой будет вынужден за счет своих средств восполнять этот пробел, потому что расходы на содержание правительства не уменьшатся».
В течение многих лет считалось, что, согласно теории стимулирования производства и предложения, сокращение налогов должно заставить правительство сократить расходы. У этой теории была своя интуитивная логика — в конце концов если люди де-факто планируют свою жизнь исходя из получаемых доходов, почему этот принцип не должен распространяться на правительство? (Конечно, к 2002 году многие люди уже не хотели жить по средствам и выстраивались в очередь за кредитами по заниженным ставкам.) На протяжении последних 20 лет не умолкали споры по поводу политики стимулирования предложения, налоговые поступления обычно не покрывали расходы правительства, и оно было вынуждено занимать средства. Теперь эта теория выглядела еще менее убедительной. Отмена налога на наследство означала, что государство должно будет либо повысить другие налоги, либо занимать еще больше денег. Проценты по этому долгу, как и выплата самого долга, в итоге должны были быть переложены на плечи американцев в виде более высоких налогов. Баффет считал верхом лицемерия сокращать налог на наследство, предлагая обществу дефицитный бюджет*.
Обычный средний налогоплательщик, который будет вынужден платить больше налогов, никогда бы не столкнулся с необходимостью платить налог на наследство. Предложение отменить этот налог исходило не от владельцев маленьких ранчо где-нибудь в Оклахоме. С ним, подчеркивал Баффет, выступила ничтожная часть населения страны, люди достаточно богатые (и зачастую подозрительно быстро разбогатевшие), способные купить себе пентхаус в Манхэттене, дом с девятью спальнями в Оленьей долине, летнюю дачу в Нантакете и кондоминиум в Коста-Рике. Он понимал, что политика в стране оказалась в руках людей, которые могли оплачивать лоббистов с Ки-стрит