6.
Так и произошло. Десять дней спустя Хьюз дал интервью Des Moines Register, в котором сказал, что недавно целый час разговаривал со своим умершим братом через медиума7. И это был конец президентским стремлениям сенатора Гарольда Хьюза8.
* * *
Случай с Хьюзом стал одновременно и высшей и низшей точкой, и — частично благодаря переизбранию Ричарда Никсона — концом карьеры Баффета в качестве создателя «королей». Но все это время Баффет обращал особое внимание на огромное влияние СМИ в политике; он хотел быть частью этого. Развоз газет, которым он занимался в детстве, дружба с журналисткой из Fortune Кэрол Лумис, покупка газеты Sun, поиск других газет на покупку, инвестиции в Washington Monthly — интерес Баффета к издательскому делу рос из года в год. Он наблюдал за все возрастающей властью телевидения начиная с шумных 1960-х и убийства Кеннеди и заканчивая войной во Вьетнаме и движением за гражданские права. Теперь, когда прибыльность телевидения стала очевидной, он хотел быть частью этого бизнеса.
А потом Билл Руан организовал обед в Нью-Йорке со своим знакомым Томом Мерфи, возглавлявшим компанию Capital Cities Communications, которой принадлежало несколько радиовещательных и телевизионных станций.
Мерфи, сын судьи из Бруклина, с детства вращался в политических кругах Нью-Йорка. В 1949 году он поступил в Гарвардскую школу бизнеса. Широколицый, лысеющий и добродушный Мерфи начал управлять обанкротившейся телестанцией в Олбани настолько бережливо, что не только привел ее дела в порядок, но и наметил контуры будущей величественной империи. Он начал скупать вещательные и кабельные компании и издательские дома, создавая собственную медиаимперию. В скором времени он переехал в Нью-Йорк и нанял на работу еще одного своего
одногруппника по Гарвардской школе бизнеса — Дэна Берка, брата президента компании Johnson & Johnson Джима Берка.
После этого обеда Мерфи с Руаном разработали план, как заполучить Баффета в свой совет директоров. Руан сказал, что они добьются расположения Баффета, только если приедут к нему в Омаху. Мерфи сразу же отправился в путь. Баффет угостил его стейком и привез домой, чтобы познакомить с Сьюзи. К этому времени она уже знала, чем все это может закончиться, — ее муж нашел новый объект увлечения. Баффету нравилось показывать новым людям свои «тотемы»: офис, Сьюзи, а порой и свою игрушечную железную дорогу. После этого он с гостями сыграл несколько партий в ракетбол в комнате для игр, и Мерфи пришлось бегать по залу в своих оксфордских парадных туфлях. Баффет видел, к чему тот клонит, задолго до того, как Мерфи сделал свое предложение. «Вы знаете, Том, — сказал он, — я не могу стать членом правления, потому что тогда я захочу занять еще более высокое положение в вашей компании, а ваши акции слишком дорогие»9. Даже когда остальная часть рынка катилась под гору, вокруг акций телевизионных компаний всегда был ажиотаж. Кабельное телевидение было еще новинкой, и местные компании с правом франшизы объединялись в акционерные общества, что вызывало немалую шумиху среди инвесторов. «Вы можете обращаться ко мне просто так. Для этого совершенно необязательно включать меня в совет директоров», — сказал Уоррен10.
И Мерфи начал звонить Баффету каждый раз перед заключением очередной сделки. Баффету, которому только недавно исполнилось сорок лет, льстило внимание «старика» Мерфи, которому, впрочем, еще не исполнилось и пятидесяти. При этом Баффет отдавал должное тому, что Мерфи был очень толковым человеком... «Я трепетал перед ним, — рассказывал Уоррен, — и считал его величайшим бизнесменом». Однажды вечером Мерфи позвонил ему домой и сообщил, что на продажу выставлена телестанция Fort Worth11. Баффет заинтересовался, но по каким-то причинам, которых он уже и не помнит, ему пришлось отказать Мерфи — впоследствии он считал это одной из самых больших своих ошибок в бизнесе12.
Баффет действительно очень хотел быть издателем. Как то-раз он даже посчитал, что у него есть сенсационная новость, но, услышав ее, редакторы Washington Monthly отнеслись к ней с насмешкой. «Я искренне верю, — говорил издатель Washington Monthly Чарльз Питерс, — что редакторы были попросту обижены тем, что инвестор рассказывает им, о каких новостях нужно писать». Они сказали Питерсу, что эта «история не соответствует духу Washington Monthly», и Питерс согласился. Тогда Баффет обратился в Sun, которая, может быть, и не имела национального масштаба, но все же была газетой. Питерс рассказывал, что чуть не распустил всех сотрудников, когда статья была напечатана.
Новость Баффета заключалась в том, что приют для бездомных мальчиков «Бойз Таун» — одна из священных коров Омахи — оказался изрядно прогнившим местечком. Приют был организован в старом особняке неподалеку от центра города в 1917 году ирландским священником Эдвардом Флэнаганом, который хотел спасти сирот и брошенных детей и уберечь их от бродяжничества, преступности и наркомании. «Отец Флэнаган был известен в городе тем, что, как только в его распоряжении оказывалось пять долларов, — рассказывал Баффет, — он сразу же тратил их на какого-нибудь ребенка. Когда же ему удалось получить девяносто долларов, он смог организовать приют для двадцати пяти мальчиков»13. В первые годы приюту не хватало денег, однако, несмотря на нужду, он постоянно расширялся. К 1934 году он занимал университетский городок площадью 160 акров, расположенный в десяти милях к западу от Омахи, и состоял из школы, общежитий, часовни, столовой и спортивных залов. В 1934 году благодаря помощи Говарда Баффета в «Бойз Таун» построили свое почтовое отделение, что изрядно способствовало сбору благотворительных взносов14. В 1936 году городку присвоили звание деревни, а в 1938-м на экраны вышел фильм, получивший впоследствии «Оскара», со Спенсером Трейси и Микки Руни в главных ролях. «Бойз Таун» стал известен на всю страну.
Когда профессиональный сборщик средств Тед Миллер посмотрел фильм, он понял, как можно превратить просьбы о сборе денег на нужды приюта в огромную национальную кампанию. Каждый год на Рождество «Бойз Таун», который теперь назывался «Городом маленьких мужчин», рассылал миллионы писем, начинавшихся словами: «Для многих бездомных и брошенных мальчиков Рождество в этом году не будет таким уж радостным праздником...», и описывал известную благодаря фильму картину уличного мальчишки с младенцем на руках и табличкой, на которой написано: «Мне не тяжело, Отче... Ведь это мой брат».
Даже если каждый адресат письма делился всего одним долларом, сумма оказывалась немалая: писем с этой историей было разослано не меньше 10 миллионов15. Заваленный вкладами, «Бойз Таун» разросся до университетского городка площадью 1300 акров со стадионом, сувенирным магазином, фермой, где работали мальчики, и учебно-производственным комбинатом. Отец Флэнаган умер в 1948 году, но деньги продолжали прибывать и при его преемнике —• монсеньоре Николасе Вегнере. Это была настоящая святыня и самая большая достопримечательность штата.
«Я слышал истории о том, как Национальный банк нанимал дополнительных служащих задолго до Рождества, чтобы обработать все благотворительные чеки, поступавшие в “Бойз Таун”. И конечно, я видел, что количество мальчиков, проживающих там, уменьшается».
В первые годы работы приюта Флэнаган внимательно изучил массу судебных вердиктов и принял в приют определенное количество закоренелых преступников, даже нескольких убийц. Но к 1971 году эмоционально нестабильные, умственно отсталые мальчики и юные преступники отсеялись. Среди обитателей остались только бездомные, у которых не было никаких других существенных проблем16. По плану «Бойз Таун» вмещал тысячу жителей, теперь в нем работало около шестисот человек, обслуживая 665 мальчиков17. Тем не менее подобный институциональный подход к размещению детей в изолированном от окружающего общества пространстве с опекунской, даже можно сказать тюремной атмосферой становился все более устаревшим18. Режим регулировался звоном колоколов: по первому сигналу дети молились в гигантской «столовой», по второму — садились за столы, по третьему — приступали к еде, по четвертому — откладывали вилки вне зависимости от того, успели доесть свою трапезу или нет, вставали и молились по пятому и выбегали из столовой по шестому. Их корреспонденция изучалась цензором, и им разрешался всего один визит посетителя в месяц. Дети даже были лишены права выбрать, кого хотели бы увидеть, — за них выбирало руководство приюта. Они занимались низкооплачиваемым трудом, практически не отдыхали и не имели возможности общаться с противоположным полом. В «Бойз Тауне» предпочитали низкосортное профессиональное обучение: сбор бобов и изготовление скворечников.
Однажды вечером в июле 1971 года на встрече в доме Баффетов Уоррен и редактор Sun Пол Уильямс разговаривали о «Бойз Тауне» и решили написать историю о том, каким образом город рос и на что тратил свои деньги. Sun сделала пару пробных запросов, и руководство приюта ответило, что они не хотят обсуждать с кем-либо свои финансовые дела19. Поэтому Уильямс усадил трех городских репортеров — Уэса Иверсона, Дуга Смита и Мика Руда — за работу над секретным «Проектом Б» — детальным расследованием происходившего в приюте4. Зная о том, что «Бойз Таун», по словам руководства, никогда не получал денег от какой-либо церкви или регионального или федерального правительства, Мик Руд пересмотрел кучу отчетов в Капитолии Небраски в Линкольне и обнаружил, что это неправда20. И теперь, в свете новых фактов, подозрительными выглядели и другие заявления руководства приюта.
Продолжая свое расследование, репортеры получили отчеты о налоге на недвижимость, об успеваемости воспитанников и документы о регистрации учреждения. Они узнали, что приют был в натянутых отношениях с социальной службой штата; монсеньор Вегнер, который в настоящее время руководил «Бойз Тауном», отказался подвергать внешнему аудиту деятельность своего заведения, несмотря на рекомендации собственных сотрудников