Сидя в маленькой комнате, где они и узнали эти новости, Баффетт и остальные поспешили рассмотреть возможные варианты действий. Они видели три пути развития событий. Первый – это заставить Казначейство отменить или, по крайней мере, изменить запрет. Второй – это сохранять невозмутимый вид, бросаться уверенными заявлениями и надеяться, что весь мир поверит в этот фарс – или, другими словами, в эту ложь. Третье – ликвидировать фирму, объявив себя банкротом, надеяться уйти с честью, минимизировать урон и распределить средства равными долями среди кредиторов Salomon.
Первую стратегию отвергли почти сразу же, как только выдвинули на рассмотрение. Оставшиеся две были восприняты на равных. А значит, немедленно нужно было обратиться к адвокатам по банкротству. Была созвана команда из Wachtell Lipton, которая начала работать над решением вопроса, как огромная фирма, торгующая международными ценными бумагами, может объявить о банкротстве в воскресенье. Из-за этого, вероятно, потребуется оторвать какого-нибудь судью от просмотра бейсбольных матчей и поедания попкорна – но он может заподозрить, что неаккуратный наборщик текста добавил лишний ноль к цифре «$150 миллиардов», и, возможно, никогда не слышал о производных ценных бумагах, о выкупных соглашениях или о срыве поставок ценных бумаг. Короче говоря, объявить себя банкротом, если бы они выбрали это вариант, было бы кошмаром.
Лично для Баффетта это означало тоже кошмар. Его работой теперь было внесение радикальных изменений в компанию, и банкротство не оставило бы ему причин оставаться там: он пришел спасать Salomon, а не провожать ее в последний путь. Любой человек мог бы выполнить эту работу, говорил он себе.
Итак, в то воскресное утро Баффетт заключил, что откажется от должности, если директора примут решение о банкротстве. Однако он не обманывал себя насчет того фурора, который последует, так как знал, что его выход будет рассматриваться отрицательно – будут говорить, что он покинул тонущий корабль или, что еще хуже, стал самой причиной трагедии. Баффетт давно говорил своим детям, что всю жизнь можно потратить на построение репутации, но всего лишь пять минут могут ее подорвать. В то воскресенье он напоминал себе, что эти пять минут, возможно, скоро наступят.
Но это не помешало ему вложить огромное количество энергии в план А: добиться отмены запрета. Баффетт позвонил в Казначейство, а также поговорил один раз в тот день с председателем совета управляющих Федеральной резервной системы Аланом Гринспеном. Гатфреунду и Штраусу поручили найти Корригана, с которым, как всем известно, было тяжело связаться. Меривезер предложил также свою помощь, и ему дали задание дозвониться до Ричарда Бридена, председателя Комиссии по ценным бумагам и биржам. Это порыв оказался абсолютно бесполезным. Бриден, как только Меривезер связался с ним, сказал, что участвовал в принятии решения Казначейством, объявил компанию Salomon «прогнившей до основания» и сказал, что от него помощи не дождутся.
«Делайте дела с теми людьми, которые вам нравятся и которые разделяют ваши цели».
Со стороны Казначейства подвела логистика. Когда Баффетт попытался практически незамедлительно перезвонить официальным лицам Казначейства, которые сообщили ужасные вести, линия была занята. Телефонная компания согласилась разорвать звонок, но произошли путаница, ошибка и задержка. К тому времени как Баффетту наконец удалось дозвониться до пресс-секретаря Казначейства, заявление о запрете уже понеслось по всему миру.
Пресс-секретарь Казначейства тогда заставил секретаря Казначейства Николаса Брэди, находившегося в Саратога-Спрингс, штат Нью-Йорк, на скачках позвонить Баффетту. Эти два человека были хорошими знакомыми долгие годы, но едва ли могли представить себе, что будут по разные стороны баррикад этим воскресным утром. Дрожащим от эмоций и напряжения голосом Баффетт объяснил суть дела, рассказав секретарю, что Salomon не сможет справиться с запретом Казначейства, и это приведет к банкротству, к которому эксперты уже готовили бумаги. Баффетт подчеркнул исполинские размеры компании Salomon и мировое значение этого бизнеса. Он предсказал, что банкротство Salomon будет катастрофическим и вызовет эффект домино, который достигнет всемирных масштабов и посеет панику в финансовых системах, существующих на основе моментальных платежей.
Довольно сложно четко изложить сценарии конца света. Отвечая Баффетту, Брэди был дружелюбен и чуток, но предпочел считать, что этот разговор о банкротстве и финансовом крахе притянут за уши. Он и представить не мог, что Баффетт откажется от должности или не сможет руководить компанией. Брэди также прекрасно понимал, как обстоят дела: заявление опубликовано, и отменить его будет огромной проблемой.
Но, к огромному облегчению Баффетта, Брэди оставил диалог открытым. Он начал действовать, сделал несколько звонков и продолжал перезванивать после Баффетту. Одна из странных деталей того дня: Баффетт звонил с телефонного аппарата компании Salomon, который был запрограммирован не на громкий звонок – вместо этого на нем загоралась крошечная зеленая лампочка, когда от кого-либо поступал звонок. Гораздо дольше, чем хотел бы вспоминать, Баффетт глядел на телефон, ожидая, когда секретарь Казначейства зажжет эту лампочку.
Во время каждого звонка Баффетт старался разъяснить Брэди всю серьезность ситуации и собственное ощущение, что они несутся на поезде, который необходимо остановить – но все могло быть иначе, как только стало бы ясно, что это – случайность, которой нельзя позволить произойти. В определенный момент в разговоре с Брэди все переживания Баффетта и чувство тщетности вылились в одном предложении: «Ник, это самый важный день в моей жизни».
Брэди сказал: «Не волнуйся, Уоррен, мы это переживем». Но это совсем не значило, что он изменил свое мнение.
Чтобы что-то изменить, Корригану пришлось вмешаться в телефонные разговоры в тот день. Это был человек, который предупредил Баффетта готовиться к любому повороту событий и определил свою позицию, подписав запрет. Но теперь Корриган внимательно слушал Баффетта и начал проявлять доверие к его предсказаниям о банкротстве и личным планам уйти, если банкротство будет неизбежно. Корриган сказал Брэди и еще одному уполномоченному по телефону: «Мы лучше поговорим между собой».
Баффетт вернулся в комнату заседаний и стал ждать вместе с остальными директорами. Шестью этажами ниже более ста репортеров и фотографов, в том числе и автор этой статьи, собирались на пресс-конференцию, назначенную на 14.30. Вокруг зала заседаний бродили некоторые из управляющих директоров, с которыми Баффетт разговаривал в субботу, – их собрали потому, что одного из них должны были определить на должность оперативной главы Salomon.
Ровно в 14.30 Джером Пауэлл, заместитель секретаря Казначейства, позвонил Баффетту, чтобы прочитать заявление, с которым Казначейство было готово выступить. Это была практически половина выигрыша, а может быть, и две третьих. В заявлении говорилось, что запрет на участие Salomon в торгах в свою пользу снят, но запрет на торги от лица клиентов остается. «Так пойдет?» – спросил Пауэлл. «Я думаю, пойдет», – ответил Баффетт. Совет директоров тогда поспешил проголосовать за кандидатуру Баффетта на пост временного председателя правления корпорации Salomon, а Дерека Могана – директором и оперативной главой Salomon Brothers. Баффетт подошел к Могану и сказал: «Тебя выбрали», – и они вдвоем спустились на пресс-конференцию в 14.45.
Начало было неожиданным: «Я – Уоррен Баффетт, и сегодня днем меня выбрали временным председателем правления Salomon». Через несколько минут он уже зачитывал вслух только что опубликованное заявление Казначейства. Когда Баффетт закончил, с задних рядов аудитории раздались приглушенные аплодисменты и топот ног, когда работники корпорации побежали распространять по компании спасительные новости. Потом Баффетт перешел к ответам на вопросы, на что ушло два часа. «Как вы будете справляться с тем, что вам надо быть одновременно здесь и в Омахе?» – спросили его. И ответ не заставил себя ждать: «Мне мама бирочку на одежду пришила, так что я буду в порядке».
В понедельник в газетах не было ровным счетом ничего; они приняли и отмену, и сам запрет. Торговля акциями Salomon началась вовремя и велась согласно плану, цена упала где-то на полтора пункта.
Указывая на парадокс, Баффетт говорит сегодня, что весь этот эпизод с Казначейством, каким бы ни был изматывающим, вероятно, придал Salomon ускорение, которое никаким другим способом компания получить не могла. Отмена запрета, о которой было объявлено около 14.30, показала рынку, что этот всемогущий регулятивный орган, Казначейство, считал, что Salomon не так уж плоха. Если бы этого подтверждения не появилось, рынкам долгосрочного кредита в понедельник пришлось бы определять самим кредитоспособность компании, и кто знает, какие мысли пришли бы им на ум.
Но в итоге Salomon вернулась с выходных живой, и у нее было даже еще достаточно сил, чтобы прожить несколько невероятно сложных месяцев. За этот срок временный исполнительный директор снизил использование заемного капитала, заметно уменьшил балансовую задолженность, успел поспорить с банками по поводу денег, в которых Salomon так отчаянно нуждалась, и надеялся, что противоправные действия Мозера (стоившие ему почти четырех месяцев заключения, после признания вины в махинациях на аукционе Казначейства) не повлекут за собой обвинение самой компании в преступлении. В конце концов, компания заплатила $290 миллионов одновременно регулирующим органам и юристам для того, чтобы избавиться от всех проблем, что отражает содействие, которое оказал Баффетт.
В этом деле компании сильно помог юрист из Калифорнии, который часто работал с Berkshire, Роберт Денхам, и которого в итоге Баффетт пригласил в Salomon на полную ставку. Когда наступил май 1992 года, крупнейшие проблемы Salomon уже были под контролем, так что Баффетт вернулся в Омаху, а Денхам встал на его место как председатель правления Salomon и защитник интересов акционеров. Произведя продажу компании за акции Travelers на сумму в $9 миллиардов и распределив их среди акционеров, Денхам уйдет дальше в своей карьере в другую компанию.