Как только я получил приход, ко мне приехала матушка вести хозяйство. Она купила ситцу на занавески в гостиной из собственных сбережений. Раз в неделю устраивала приемы для наших прихожанок. Одна из них, супруга местного зубного врача, подарила мне Британскую энциклопедию для моих научных штудий. Все шло прекрасно, пока не начались Сомнения…
— И серьезные? — осведомился Поль.
— Просто непреодолимые, — отвечал мистер Прендергаст. — Потому-то я здесь и оказался. Я вас не утомляю?
— Нет, нет, бога ради, продолжайте. Если, разумеется, вам это не в тягость.
— Я все время думаю об этом. Все было как гром среди ясного неба. Жили мы там уже три месяца, и матушка очень подружилась с Узлами — странная, согласитесь, фамилия. Мистер Узл был на пенсии, а в свое время он, кажется, служил страховым агентом. По воскресеньям после вечерни миссис Узл приглашала нас ужинать. Все у них было по-дружески и без церемоний, и я жду, бывало, не дождусь воскресенья. Как сейчас помню тот самый вечер — за столом сидели мы с матушкой, чета Узлов, их сынишка, прыщавый такой, в колледже в Брайтоне учился, каждый день на поезде ездил туда и обратно, потом мать миссис Узл — некая миссис Крамп — почти совсем глухая, но отличная при том прихожанка, и миссис Абер, супруга зубного врача, та, что подарила мне Британскую энциклопедию, да еще старик майор Финиш, церковный староста. В тот день я прочитал две проповеди, потом учил детей закону божьему, словом, несколько устал и как-то выпал из общего разговора. За столом обсуждали, как готовят пирс к новому курортному сезону, беседа была очень оживленной, а меня вдруг внезапно и самым непостижимым образом охватили Сомнения.
Мистер Прендергаст замолчал, и Поль решил, что самое время выразить сочувствие.
— Какой кошмар, — сказал он.
— Вот именно. С тех пор я не знал ни минуты покоя. Дело в том, что это не были обычные сомнения насчет Каиновой жены[6], чудес Ветхого Завета или законности посвящения архиепископа Паркера. Все это нас учили объяснять еще в семинарии. На сей раз все оказалось куда серьезнее. Я никак не мог взять в толк, зачем вообще Господь решил создать наш мир. Матушка, Узлы и миссис Крамп увлеченно беседовали, а я сидел и тщетно пытался побороть свои Сомнения. Ведь они подрывали самые основы! Если принять эти основы как нечто само собой разумеющееся, то все остальное становится ясно и понятно: вавилонское пленение, вавилонское столпотворение, епископаты, воплощение Господа во Христе, ладан, но тогда я задался вопросом, на который не могу ответить и поныне, — зачем Господь сотворил мир?
Я обратился к нашему епископу, он сказал, что как-то не задумывался над этим вопросом, и прибавил, что не понимает, какое это может иметь отношение к моим непосредственным обязанностям приходского священника. Я решил посоветоваться с матушкой. Вначале она сказала, что все образуется. Но не тут-то было. Тогда она согласилась со мной, что единственный честный выход в сложившихся обстоятельствах — это сложить с себя сан. Она так и не оправилась от удара, бедная душа. Сами посудите — и ситцевые занавески повесила, и с Узлами так подружилась — и вдруг все пошло прахом…
Где-то вдалеке зазвонил звонок.
— Вот и молитва начинается, а я с трубками еще не управился.
Мистер Прендергаст снял с крючка мантию и облачился в нее.
— Как знать, вдруг мне еще суждено увидеть свет истины и я смогу вернуться в лоно церкви. Ну а пока…
Мимо учительской с диким посвистом промчался Клаттербак.
— Не мальчишка, а исчадье ада, — в сердцах заметил мистер Прендергаст.
Глава 5ДИСЦИПЛИНА
Молитва проходила внизу, в актовом зале. Вдоль обшитых панелями стен выстроились ученики с учебниками в руках. Вошел Граймс и плюхнулся на стул возле величественного камина.
— Привет, — буркнул он Полю. — Чуть было не опоздал, черт возьми. От меня спиртным не попахивает?
— Попахивает, — сказал Поль.
— Это потому что не позавтракал — не успел… Пренди уже рассказывал тебе про свои Сомнения?
— Рассказывал, — ответил Поль.
— Удивительное дело, но со мной почему-то ничего подобного не приключалось. Не то что я такой уж набожный, но чего-чего, а Сомнений у меня и в помине не было. Когда то и дело садишься в лужу, начинаешь ведь как рассуждать? А может, и впрямь все к лучшему… Как говорится, Господь на небе — мир прекрасен[7]…
Как бы это сказать — в общем, живи как живется, а на остальное — плевать… Тип, который вытаскивал меня из последней передряги, сказал, что во мне на редкость гармонично сочетаются все самые элементарные человеческие инстинкты. Верно подметил, ничего не скажешь — вот я и запомнил. Внимание, идет наш начальник. Стало быть, подъем.
Звонок перестал звенеть, и в зал вихрем ворвался доктор Фейган в развевающейся мантии. В петлице у него была орхидея.
— Доброе утро, джентльмены, — сказал доктор Фейган.
— Доброе утро, сэр, — хором откликнулись ученики. Доктор прошествовал к столу в конце зала, взял Библию и, раскрыв ее наугад, стал читать на редкость заунывным голосом про какие-то леденящие кровь ратные подвиги. Затем он ни с того ни с сего перешел на молитву, а мальчики тихо ему вторили. Мистер Прендергаст, интонации которого выдавали бывшего священника, руководил хором.
Затем доктор взглянул на исписанный листок, который держал в руке.
— Дети, — сказал он, — у меня есть для вас сообщение. Соревнования в беге по пересеченной местности на кубок Фейгана в этом году отменяются — в связи с неблагоприятными погодными условиями…
— Похоже, старик загнал кубок, — шепнул на ухо Полю Граймс.
— …равно как и традиционный конкурс на лучшее сочинение…
— В связи с неблагоприятными погодными условиями, — пояснил Граймс.
— Мне только что прислали счет за телефон, — продолжал тем временем доктор Фейган, — из которого явствует, что за истекший квартал имело место не менее двадцати трех телефонных разговоров с Лондоном, к которым ни я, ни члены моей семьи отношения не имеют. Настоятельно прошу префектов положить этому конец, если только сами они в этом не замешаны. В противном случае хочу напомнить, что в деревне работает отделение связи, где вам будут только рады. Вот, кажется, и все. Не так ли, мистер Прендергаст?
— Сигары! — подсказал тот театральным шепотом.
— Сигары? Ах да, конечно. Дети, к моему величайшему огорчению, я узнал, что несколько сигарных окурков было обнаружено… где, кстати сказать?
— В котельной.
— В котельной! Это форменное безобразие. Кто из вас курил сигары в котельной?
Наступила продолжительная пауза, взгляд доктора блуждал по лицам учеников.
— Хорошо, разрешаю вам подумать до обеда. Но если к обеду виновный не объявится, вся школа будет строго наказана.
— Дьявол! — сказал Граймс. — И дернула же меня нелегкая дать сигары Клаттербаку. Надеюсь, у паршивца хватит ума держать язык за зубами.
— Идите на уроки, — сказал доктор. Мальчики стали расходиться.
— Судя по виду, сигары самые дешевые, — грустно сказал мистер Прендергаст. — Желтые, как солома.
— Тем хуже, — сказал доктор. — Подумать только, мой ученик курит в котельной дешевые и желтые, как солома, сигары. Проступок, недостойный джентльмена!
Педагоги стали подниматься в классы.
— Твоя рота — вон там, — сообщил Граймс Полю. — В одиннадцать часов отпустишь их на перемену.
— А чему мне их учить? — забеспокоился Поль, которого внезапно охватила паника.
— Будь на то моя воля, я бы их вообще ничему не учил. А уж сегодня и подавно. Главное, чтобы тихо сидели и не баловались.
— Это как раз самое трудное, — вздохнул мистер Прендергаст. С этими словами он заковылял в свой класс в конце коридора, где его появление было встречено бурными аплодисментами. Цепенея от ужаса, Поль отправился на урок.
В классе было десять учеников, они сидели, сложив руки перед собой в радостном ожидании предстоящего.
— Доброе утро, сэр, — сказал тот, что сидел ближе всех.
— Доброе утро, — сказал Поль.
— Доброе утро, сэр, — сказал следующий.
— Доброе утро, — сказал Поль.
— Доброе утро, сэр, — сказал следующий.
— Заткнись, — сказал Поль.
Мальчик тотчас же извлек носовой платок и тихо заплакал.
— За что вы его так, сэр, — поднялся хор упреков. — Он у нас знаете какой чувствительный! А все валлийская кровь. Валлийцы, они такие обидчивые. Пожалуйста, скажите ему «доброе утро», а то он до вечера проплачет. Утро ведь и правда доброе, сэр.
— Тихо, — рявкнул Поль, и наступило недолгое затишье.
— Прошу прощения, сэр, — прозвенел голосок. Поль обернулся и увидел серьезного мальчугана с поднятой рукой. — Прошу прощения, сэр, но он, должно быть, накурился сигар, и теперь ему нехорошо.
— Тихо, — снова рявкнул Поль.
Все десятеро разом замолчали и молча уставились на учителя. Поль почувствовал, что безудержно краснеет под их изучающими взглядами.
— Прежде всего, — выдавил он из себя, — нам надо познакомиться. Как тебя зовут? — обратился он к мальчику на первой парте.
— Тангенс, сэр!
— А тебя?
— Тангенс, сэр, — ответил следующий ученик. Поль так и обмер.
— Вы что, оба Тангенсы?
— Конечно, нет, сэр. Тангенс — это я, а он просто валяет дурака.
— Хорошенькое дело. Это я валяю дурака! Прошу прощения, сэр, но Тангенс я, честное слово.
— Если уж на то пошло, — отозвался с последней парты Клаттербак, — то здесь есть один-единственный настоящий Тангенс, и этот Тангенс я. Все остальные — наглые самозванцы.
Поль совсем оторопел,
— Есть среди вас хоть кто-нибудь, кого зовут по-другому? Тотчас же послышалось:
— Я не Тангенс, сэр.
— И я.
— Да я бы просто помер, если б меня так назвали. Класс мгновенно раскололся на две группировки — на Тангенсов и не Тангенсов. Посыпались было и тумаки, но распахнулась дверь, и вошел капитан Граймс. Шум мигом стих.