— Ч-чего?
— Того!
— Да какое еще дурацкое? — развела я в стороны теперь уже свободные руки, ничего не понимая. — Причем тут гордость? Ну, погулял один раз. Подумаешь! Ты знаешь, сколько раз я сама…
— Давай, еще истерику тут устрой.
— А?
— Бэ! Теперь понятно, почему мы с тобой ссоримся, — и взгляд такой, будто ему и в самом деле всё со мной понятно.
— Ну и почему? — хмыкнула.
— Потому что у меня жена не только обидчивая, но еще и упрямая! И сейчас все видят, как она сама таскает сумки в то время, как у нее есть муж! Но я не собираюсь терпеть то, что ты меня и в грош не ставишь!
— Но…
— И выяснять отношения на улице — тоже не собираюсь. Идем, дома поговорим!
Сказал, развернулся и пошел в нужную сторону мимо детской площадки.
— Степан, домой! Девочки, догоняйте!
— Ага! Идем, пап!
— Сейчас!
И снова рот сам собой открылся при взгляде на то, как послушно Стёпка скатился с горки и трусит к Воронову, отряхивая с шапки снег.
Что, и ни одного возражения не будет от сына? Совсем?! И жвачки-жвачной «Ну еще пять минуточек!»?
— Ну, знаешь… пф! — только и выдохнула, увидев, как Рита с Соней тоже дружно покатили пустые санки к подъезду, догоняя Воронова, и потопала следом за своим «мужем».
Нет, ну ты подумай, какой командир выискался! Истерику ему давно не закатывали.
Да я, если захочу, такую закачу, что мало не покажется! В грош его не ставлю. Гордость задела. А то, что я его в свою жизнь впустила, — да кому это интересно!
Ну, ничего. Сейчас посмотрим, как он «свой дом» в этом муравейнике найдет, чтобы в нём со мной разговаривать, умник!
Но Воронов нашел — и дом, и подъезд, и даже этаж не перепутал.
— Мама, ты не представляешь! Сегодня на прогулке было так классно! — когда вошли в лифт, Степка стянул с рыжей макушки шапку и, задрав голову, радостно заулыбался. — Мы играли в снежки, и я попал Ромке из 5-го «Б» по башке! А ему десять лет! Прямо — бац! — и он закачался! Меня папа научил правильно целиться. Правда, пап?!
Я стояла и дула губы, но, услышав о таком, испугалась. Не хватало еще с родителями чужого ребенка разбираться!
— Что? Зачем ты это сделал?!
— Да мы понарошку, мам! Не волнуйся! Ромка по мне тоже попал — эта игра такая! — успокоил меня Степка. — Мне теперь нужен щит, как у Тора, и мы устроим настоящую войнушку!
— Ничего ты не устроишь, — пригладила я на лбу сына торчащую дыбом челку. — Лучше на горке катайся… Или книжки читай, — нашлась. — Как Рита!
— Вот всегда ты так говоришь, мам! — обиделся сын. — Не хочу я читать книжки, они не интересные. Я хочу щит!
Маленькая Сонечка дернула мужчину за рукав.
— Пап, а ты завтра еще покатаешь меня на санках? Можно я Катю возьму? Она никогда не каталась!
Вот хитрюга, что придумала. Но боюсь, что двух прогулок с тремя детьми мой шеф не выдержит — точно сбежит.
Мы оба с Вороновым подняли друг на друга глаза… и отвернулись.
— Завтра, Сонечка, тебе в садик, — напомнила дочке.
— А папа? — сразу же погрустнела та.
— А папе надо отдохнуть. Он еще не совсем… выздоровел!
Пока выходили из лифта и входили в квартиру, пока открывала дверь и раздевала детей, все думала про себя: почему дети так легко приняли условия взрослой игры? Почему ведут себя лучше любых агентов? Я-то ожидала от них совсем другого. Неужели почувствовали, что Воронову необходима помощь? Раньше мне всегда казалось, что появись в моей жизни мужчина на самом деле, все будет очень сложно и вовсе не так гладко. Но игра всегда интереснее, чем реальность, получается… так? Или они понимают и чувствуют что-то, чего не чувствую я?
Ладно, посмотрим, что будет дальше. Так или иначе, а игры всегда приходится заканчивать, и я постараюсь об этом не забыть.
С «мужем» ничего выяснять не стала — развесила вещи по местам и ушла на кухню готовить сразу обед и ужин. Заодно и стирку запустила. Что Воронов делал и чем себя занимал в это время — интересоваться не стала, не маленький, разберется. Но когда уже все пообедали, попросила его остаться.
Завтра я выходила на работу и стоило подумать о средствах коммуникации.
— Андрей, задержись на минутку. Мне нужно кое-что тебе сказать.
Все трое детей тут же навострили уши, но я быстренько выпроводила их из кухни и прикрыла дверь.
Воронов остался, но убрать с лица хмурое выражение и не подумал. Повернувшись ко мне, в ожидании разговора гордо сложил руки на груди, демонстрируя, какие у него внушительные бицепсы… и вредный характер!
Как будто я и так не знаю.
— Слушаю, Даша, — сообщил. — Но предупреждаю, если ты решила извиниться, то я еще не в настроении тебя простить.
Что?! Опять?
Ну, нет, если так дело и дальше пойдет, то у меня войдет в привычку ходить с открытым ртом!
— Может быть, завтра, — тем временем продолжил «муж». — Но ты должна объяснить, что это было с тобой сегодня в ванной, и с магазином тоже.
Господи, ну до чего же он… гоблин!
— Обойдешься!
На самом деле, я собиралась быть вежливой и выдержанной, но никакого же терпения не хватит! Если я когда-нибудь и попрошу у него прощения, то исключительно за то, что он по моей вине потерял память. И все! Больше я ни за что не собираюсь перед ним отчитываться!
Но с голосом постаралась справиться — ну, не можем же мы вечно ссориться?
О чем ему и сказала. И добавила, достав из сумки небольшой предмет (а точнее — обновку) и положив его перед ним на стол.
— Вот, Андрей, возьми. Это тебе.
— Что это?
— Шапка. — «И это вовсе не подарок, — повторила себе. — А необходимость. Веди себя спокойно, Петушок». — Ты, хм-м, когда упал, свою старую потерял, а на улице холодно. Я и подумала, что новая лишней не будет.
Отступив от стола, уже ждала кучу возмущения, но Воронов и не подумал ругаться. Разжал руки и просто взял шапку. Достав из упаковки, покрутил в ладонях.
— Спасибо, Даша. Неожиданно. И правда, замерз сегодня, — вдруг признался.
Ну вот, хоть хмуриться перестал. На душе стало немножечко легче.
— Это еще не все. И вот это — тоже тебе. Смартфон, — предупредила его вопрос, вынимая из пакета новую коробку. — Ты не можешь быть совсем без связи, а я не всегда буду рядом.
Коробку со смартфоном Воронов тоже взял в руки. Покрутил в ладони и озадачился:
— А разве нам эта покупка по карману? Она ведь внеплановая?
А вот от этих слов на душе стало грустно. Может, он и не помнил, как привык жить сам, но успел заметить, как живу я. Должно быть, моя квартира со скудной мебелью кажется ему трущобой.
Пожав плечами, я собрала со стола посуду и сгрузила ее в мойку. Повернувшись к холодильнику, стала складывать в него оставшуюся после обеда еду.
— Нормально. Он не из дорогих, не переживай, — ответила чистую правду.
— Даша?
— Что?
— Так выходит, ты хотела сделать мне сюрприз?
— Э-эм, ну…
Я ощутила, как краснею. Если честно, ни о чем таком я не думала… Или думала?.. Ох, я и сама не знаю, чего хотела. Возможно того, чтобы Воронов просто не ощущал себя в моем доме одиноко?
— Да, — согласилась, радуясь тому, что мужчина не видит моего лица и окрасившего щеки румянца. Последний — прямо беда всех рыжих! — Типа того. Но если ты решил извиниться, то я еще не в настроении тебя простить.
Он все не уходил, смотрел мне в спину, и я, не выдержав, хлопнув дверцей холодильника и включив в мойке воду, покрутила ладонью в воздухе.
— Может быть завтра… но еще не уверена.
— Как я тебя называл?
— Что? — он так резко оказался за спиной, что я, вздрогнув, обернулась. — В смысле?
Голубые глаза с интересом изучали мое лицо.
— Ласково. Я ведь наверняка называл тебя как-то … ласково?
Глава 26
Рука Воронова легла на мое предплечье, и меня буквально подбросило — до того обожгло это прикосновение. Голос шефа вдруг прозвучал с незнакомой хрипотцой.
— Даша?
— Андрей, э-это давно было. Я уже забыла.
В мужских пальцах оказалась прядь моих волос, выбившаяся из хвоста, и медленно заскользила между подушечками.
— Забыла? — Воронов качнул головой, сосредоточенно следя за движением своей руки вдоль огненной прядки. — Не верю. Столько лет вместе… Нет, должно было быть что-то особенное. Только твое. Но я никак не могу вспомнить.
Да, оно и было — его упрямое «Петухова». А еще: «Выйдите вон» или «Принесите кофе». И только в последний день он назвал меня по имени. Нет, в обычной жизни в арсенале обращений у Андрея Воронова для личного секретаря не было ничего особенного, и быть не могло.
Правда, и жизнь его сейчас трудно назвать обычной.
Он продолжал стоять близко, касаясь рукой моих волос, а взглядом лица, и я никак не могла ответить. Потому что не соврала ему. Если и было в моём прошлом что-то особенное, то с другим парнем, и так давно, что однажды я об этом просто забыла.
— Даша?
Мы находились в просторной кухне одни, но Воронов подступил еще ближе, и я вдруг ощутила себя загнанной в угол. В странный угол, где вроде бы всё знакомо, но почему-то трудно дышать, а каждое прикосновение воспринимается особенно чувствительно — как разряд тока, от которого по телу разбегаются мурашки. И волнение такое, что от поднявшегося дыхания пересыхают губы.
Очнись, Дашка! Надо срочно что-то ответить шефу, иначе придется придумать прозвище, и тогда все станет только хуже!
— Ты и меня-то не помнишь, Андрей, — произнесла глухо и не сразу. — Какая разница. Разве сейчас это важно?
Воронов отпустил волосы и, скользнув рукой за мою спину, перекрыл воду в мойке, но отступать не спешил.
— Для меня очень важно, — резонно возразил. — Тебе должно что-то нравиться. То, что делает тебя моей.
О, господи! Неужели это говорит сам «Андрей Игоревич»? Важный и неприступный? Да еще так мягко, что дрожь берет. Разве он так умеет? Или это со мной что-то неладное творится?