— Что с ним? — выдохнула одними губами, прижав руку к груди. В глазах потемнело.
— Цел, но в результате падения потерял сознание, — серьезно ответил сержант. — В вашем почтовом ящике лежат его документы и ключи от машины — она продолжает стоять там, где вы ее оставили. Мы больше не видим смысла скрывать местонахождение главы «Сезама». Вам не составит труда прихватить документы с собой? Нужно ли говорить, что дело обстоит серьезнее некуда?
— К-конечно! Сейчас буду! Куда привезти?!
— Адрес больницы и отделения вы знаете…
Дальше я Лешенко не слушала. Помчалась с Сонечкой домой (дочка, как почувствовала, вмиг притихла), передала малышку на руки Риточке и устремилась в больницу. И только в такси подумала: а почему Лещенко доверил документы мне? Но эта мысль сразу же затерялась под множеством других — более важных и тревожных.
Кто покушался? Где? Кого задержали? И в каком состоянии сам Андрей?!
О собственном признании забыла — не до того стало. Расплатившись с таксистом, вбежала в фойе больницы, промчалась по ступенькам на второй этаж и оказалась в нужном отделении. Пролетела по коридору птицей и уже у двери знакомой палаты столкнулась нос к носу с молоденькой и симпатичной докторшей, удивительно похожей на Снегурочку…
Та только что вышла из палаты, и я ее остановила.
— Алена Ивановна? Здравствуйте! Я Дарья Петушок, помните меня? А где…
Но девушка только плечиками дернула, на одном из которых лежала длинная коса, и заметила обиженно:
— Конечно, помню! Ну и муж у вас, Дарья Николаевна. Грубиян! — хлюпнула носом и поджала дрогнувшие губки. — А ведь мы, как лучше хотим! Желания исполняем! Да он бы сам еще целый год с мыслями собирался, пока на что-то решился! Измучил бы и вас и себя — все равно у него другой дороги нет. А теперь я, оказывается, пигалица малолетняя! Нос сую, куда не нужно!
— Чт-то? — ничего не поняла я.
Однако доктор уже зажала под мышкой папку и потопала прочь, быстро стуча по полу каблучками белых сапожек. А я стремительно распахнула дверь…
— Андрей! — вбежала в палату… да так и застыла у порога, словно на стену налетела, споткнувшись о темный взгляд Воронова, пригвоздивший меня к месту. — … Иг-горевич?!
Целый и невредимый, мой шеф стоял у окна в джинсах и джемпере, а вовсе не в полосатой пижаме и, когда я вошла, резко обернулся. Сжав рот в жесткую линию, оторвал руку от подоконника и сузил ледяной взгляд…
Значит, видел, как я бежала.
Сумочка выскользнула из холодных пальцев и упала на пол. Я наклонилась, чтобы ее поднять. Волосы из собранного на затылке пучка растрепались, а шапка где-то потерялась…
— Ты… Вы… — силы в голосе не хватило, чтобы сказать нормально, и я пропищала: — С вами все х-хорошо?
Мы стояли, смотрели друг на друга и молчали, по-новому встретившись наедине. Точнее, это я смотрела, а Воронов просто-таки сверкал глазищами. Неужели еще вчера они у него были голубые и ясные, как зимнее небо? Смотрели с чувством? Сейчас они испепеляли меня, как адова тьма, готовые вот-вот пустить стрелы!
— Ну, здравствуйте, Петушок! — услышала я рокочущее и вздрогнула. — Или скорее, здравствуй… ж-жена?! Что, родная, соскучилась? На этот раз ты куда быстрее пришла!
Андрей сказал, будто жало из ножен достал и воткнул его прямо в сердце. Мне тут же захотелось вжать голову в плечи и накинуть на себя капюшон. А лучше снять пуховик и натянуть его задом наперед, чтобы не видеть его глаз — прежних глаз моего грозного шефа.
— Значит, говоришь, я на машину не заработал, да? Уверена?
— Нет, я не…
— Да я пахал, как одержимый с девятнадцати лет, как только остался без отца и понял, что у матери своя жизнь! И дед мне никогда не смел указывать! А ты заставила меня поверить, что я неудачник!
Ох, что тут скажешь? Щеки побледнели и дышать стало нечем.
— Прости.
— Прости, Петушок?! И это все? А как насчет остального?
Андрей оттолкнулся от окна и сделал ко мне всего шаг, а меня буквально овеяло его холодом.
— Так с кем я тебе изменил и когда успел бросить одну с тремя детьми, не расскажешь эту байку подробнее? Я знал, что не нравлюсь своему секретарю, но никогда не думал, что ты считаешь меня сволочью!
Я подняла руку и коснулась пальцами холодного лба и щеки. Не в силах ничего сказать в свое оправдание, пролепетала:
— Прости, я вовсе не считаю… Это не так.
— Зачем ты оглушила меня на парковке? Я все помню! С какой целью?
Что бы я сейчас ни сказала, было ясно, что все прозвучит жалко и неубедительно, но Андрей заслужил знать ответ. Мне все равно нечего было ему ответить, кроме правды.
Пол под ногами стал вязким, и я почувствовала, что тону.
— Это вышло случайно. Я хотела оглушить не тебя, а преступника. Ты не верил мне и не хотел ничего слышать. В тот вечер, когда это случилось, я стояла за углом нашего здания и ждала — хотела убедиться, что с тобой все хорошо. А когда вы с Пригожевой вышли, а потом расстались, увидела, как она позвонила кому-то по телефону и подала знак водителю в черном автомобиле следовать за тобой. Я лишь хотела предупредить, у меня не было других намерений, но тут какой-то тип выскочил из-за елок и бросился к тебе. Я же не знала, что это Лешенко и что в руке у него не нож, а рация. В тот день я была уверена, что больше не вернусь на работу и в портфеле лежал графин… Я так испугалась, когда подумала, что убила тебя!
— Какой еще Лешенко?! Кто это?
— Сержант полиции. Там еще был кот — здоровый и черный. Мы тебя вместе спасали.
— С котом? — глаза Андрея продолжали сверкать гневом. Похоже, он решил, что я над ним издеваюсь или сошла с ума. Сейчас я тоже была близка к тому, чтобы в это поверить.
— Нет, с сержантом. Он сказал, что это ты поручил ему вести расследование и поймать преступников.
— Сержанту? — гневно хмыкнул Воронов. — У него хоть усы выросли? Какой дурак доверит серьезное расследование сержанту, и кто в эту чушь поверит?!
Я.
Мое молчание ответило за меня. Смотреть на Воронова стало трудно и взгляд сполз на его грудь.
— Думай, что хочешь, но нельзя тебе было без памяти попасть в руки к Куприянову. А ты совершенно ничего не помнил.
— И ты решила сделать из меня мужа? — эта грудь внезапно стала ближе.
— Не я решила — Лешенко. Без его помощи я бы не справилась. Это он положил тебя в машину и приказал везти в больницу. Попросил назваться женой, чтобы Андрея Воронова не смогли найти по документам, а на следующий день пришел ко мне домой и принес твои вещи. Сказал, что это всего на неделю, пока полиция не обезвредит преступников, и что у меня тебя никто искать не станет.
— Почему?
— Потому что мир, в котором ты привык жить, далек от моего. И потому что ты секретаря своего деда терпеть не можешь. Об этом все знают. И я тоже… знала.
Теперь Андрей не спешил говорить, и мне пришлось поднять взгляд, чтобы снова ожечься о его холод.
— Ледяной айсберг… Я помню, П-петушок, кем был для тебя! Ну и как, замерзла со мной? Покрылась сосулькам, неженка?
Щеки были бледные, а тут мгновенно вспыхнули, окрасившись в пунцовый цвет. Плохо быть рыжей, все чувства на виду, ничего не скрыть — ни стыда, ни вины. А извинения мои, кажется, никому не нужны.
— Где моя машина? — сухо и требовательно задал вопрос Воронов, и я снова вздрогнула, узнавая своего шефа.
Открыв сумочку, достала ключи и документы. Положив все на высокую тумбочку, попятилась к двери.
— Она внизу на парковке. Я оставила ее у черного выхода — там было меньше всего машин.
Наверное, нужно было еще что-то сказать и объяснить… Попробовать себя оправдать, вот только язык словно к нёбу прилип. Поэтому добавила очень скупо:
— Я не думала, что ты можешь быть другим, Андрей. Это правда! Я бы все рассказала тебе уже сегодня.
Сказала это и вышла из палаты, оставив Воронова одного. Не ждала, что он окликнет, а он и не позвал. Пошла по больничному коридору, а затем по улице к остановке, ускоряя шаг, словно сбегая от самой себя, не чувствуя ни слез, ни холода.
Ну вот и закончилась моя нечаянная история с замужеством, едва не обернувшая зимней сказкой. Закончилась как я того хотела, разве не так? Киллер задержан, внук Матвея Ивановича жив и невредим, и даже «Сезам» завтра получит назад своего генерального директора. Самого лучшего директора, в этом можно не сомневаться.
Удача отвернулась от Валерия Куприянова, Людоедочки и их сообщников. Теперь все будет, как прежде, а значит, можно спать спокойно. Как и хотел Воронов-старший.
Я ведь этого ждала и желала? Благополучия родной компании и добра своему старому шефу? Так почему же на душе так горько и больно?
А Лешенко…
Почему-то стало обидно от догадки, что сержант оказался совсем не тем, за кого я его приняла. А скорее всего и не сержантом вовсе, а, возможно, капитаном или даже майором. Просто еще один человек не захотел принимать всерьез какую-то заполошную секретаршу, едва не сорвавшую полиции важную операцию…
Так жалела ли я сейчас, что во все это влезла?
Нет, не жалела. Я с самого начала знала, что у наших с Андреем отношений нет будущего. Работу я найду, и на ноги снова встану, а вот если бы с шефом что-то случилось, я бы себе этого никогда не простила!
Дети ждали на кухне — Сонечка сидела в обнимку с Катей и карандашами над альбомом, Степка лениво проворачивал колеса у своего трансформера, а Риточка стояла у окна. Молча включила чайник, когда я вошла и разделась.
Я никогда от них ничего не скрывала, поэтому и сейчас рассказала все как есть. Только понятным для них языком. Тяжело опустившись на стул у стола, объяснила, что дядя Андрей все вспомнил и к нам уже не вернется — теперь он снова мой начальник и прекрасно знает, что мы не его семья. А если и вернется, то только затем, чтобы забрать свои вещи. И что грустить не нужно, ведь мы, возможно, спасли человеку жизнь.