– Я не инженер.
– Тогда обсуди это с вашим лучшим инженером – мистер Фергюсон, кажется, его зовут? – когда вернемся домой.
– Ты настаиваешь на своем?
– Я пророчествую. Это случится не скоро – первая дорога, от Кливленда до Цинциннати, двинется лишь через несколько лет. Я говорю об этом сейчас, чтобы «Гарриман индастриз» первые ухватились за дело.
– Я поговорю с Фергюсоном.
– Хорошо. А теперь позволь, я за тобой поухаживаю – ведь ты был со мной так мил.
Вернулась я в среду и по дороге домой заехала в контору «Аргуса», к полковнику Фрисби, президенту компании.
– Я вернулась, можете снять специальное наблюдение с моего дома. Есть какие-нибудь донесения?
– Да, миссис Джонсон. Дом ваш на месте – ни пожара, ни налета, ни взлома не случилось, была только шумная вечеринка в ночь на вторник и несколько менее шумная прошлой ночью – молодежь есть молодежь. Ваша дочь вчера не была в школе – проспала, наверное: понедельничная вечеринка затянулась за полночь. Но сегодня пошла в школу и выглядит нормально. Записать специальные услуги на ваш счет или желаете расплатиться сейчас?
Я расплатилась и с легким сердцем поехала домой.
Войдя, я принюхалась: дом следовало проветрить. И произвести генеральную уборку. Но это уже мелочи.
Присцилла явилась домой чуть позже четырех, настороженная, – но, когда я улыбнулась ей, ответила мне улыбкой. Я не стала ничего говорить по поводу беспорядка в доме, повела ее обедать и рассказала о своей поездке. Частично.
В пятницу я заехала за ней в школу и отвезла к доктору Рамси, предварительно с ним договорившись. Присцилла поинтересовалась зачем.
– Доктор хотел посмотреть тебя еще раз через пару месяцев. Они как раз прошли.
– И он будет во мне ковыряться?
– Возможно.
– Не хочу!
– Повтори еще раз, да погромче, чтобы тебя услышали в Далласе. Потому что, если ты говоришь серьезно, придется обращаться к твоему отцу. Твой официальный опекун – он. Ну так что?
Присцилла умолкла. Примерно через час Джим вызвал меня к себе в кабинет.
– Сначала хорошие новости. Вшей у нее нет. Теперь плохие. У нее сифилис и триппер.
Я выругалась, облегчив душу. Джим покачал головой:
– Леди так не выражаются.
– Я не леди. Я старая кошелка, и у меня неисправимая дочь. Ты сказал ей?
– Родителям я всегда говорю первым.
– Хорошо, давай теперь скажем ей.
– Погоди. Я предлагаю положить ее в больницу, Морин. Не только из-за гонореи и сифилиса, а из-за того эмоционального состояния, в котором она окажется, узнав, что у нее. Сейчас-то она держится с вызовом, почти надменно, – но что с ней будет через десять минут?
– Все как скажешь, Джим.
– Позвоню в Мемориал Белла и спрошу, нельзя ли поместить ее туда немедленно.
22Список эстетически устраняемых
Меня разбудил шум. Я все еще сидела в кромешном мраке фургона, прижимая к себе Пикселя.
– Пиксель, где это мы?
– Бррумм… – (Почем я знаю?)
– Тихо! – Кто-то открывал дверь фургона.
– Враг?
– Не знаю. Но не стреляй, пока не увидишь белки его глаз.
Дверь откатилась в сторону. На фоне проема возник чей-то силуэт. Я заморгала:
– Миссис Лонг?
– Кажется, да. Да.
– Извините, что так долго продержали вас в темноте. Но к нам явились прокторы Верховного Епископа, и их только что удалось сплавить, сунув им взятку. А теперь надо шевелиться – взятки хватит ненадолго. Так сказать, бесчестность второго порядка. Могу я предложить вам руку?
Я оперлась на его руку – костлявую, сухую и холодную – и сошла вниз, левой рукой держа Пикселя. Человечек был маленький, в темном закрытом костюме, и походил на скелет больше, чем кто-либо из моих знакомых. Одни кости, обтянутые чем-то вроде желтого пергамента, и больше ничего. Череп был совершенно лысый.
– Разрешите представиться, – сказал он. – Доктор Франкенштейн.
– Франкенштейн, – повторила я. – Мы с вами, случайно, не встречались у «Шваба» на бульваре Сансет?
Он коротко рассмеялся, будто сухие листья зашелестели:
– Вы шутите. Это, разумеется, не моя настоящая фамилия, а профессиональный псевдоним. Вы скоро поймете. Сюда, пожалуйста.
Мы находились в сводчатом помещении без окон, освещенном чем-то вроде бестеневого пенопласта Дугласа – Мартин. Мой спутник привел меня к лифту. Когда двери закрылись, Пиксель попытался сбежать, но я его не пустила.
– Нет-нет, Пикс! Ты должен увидеть, куда они меня приведут. – Говорила я шепотом, но мой провожатый откликнулся:
– Не волнуйтесь, миледи Лонг, – вы теперь среди друзей. – Лифт поехал вниз, остановился, мы покинули его и сели в пневматическую капсулу. Пролетев пятьдесят ярдов, или пятьсот, или пять тысяч, капсула замедлила ход и остановилась. Мы вышли. Другой лифт повез нас наверх. Мы очутились в роскошном салоне, где сидело с дюжину человек, а потом появилось еще несколько. Доктор Франкенштейн предложил мне удобное кресло, и я села.
Пиксель не пожелал больше терпеть. Он выскользнул у меня из рук, соскочил на пол и пошел обследовать комнату и тех, кто в ней находился, держа хвост трубой и тыча повсюду своим маленьким розовым носиком.
В центре круга стояло инвалидное кресло, занятое невероятно толстым мужчиной. Одна нога у него была отнята по колено, другая еще выше. Глаза скрывались за черными очками. Я сочла, что он диабетик, и задумалась над тем, как бы стал его лечить Галахад. Инвалид произнес:
– Начнем, дамы и господа. Мы обрели новую сестру, – он указал на меня здоровой рукой, точно церемониймейстер из кинофильма, – леди Макбет. Она…
– Минутку, – возразила я. – Я не леди Макбет. Я Морин Джонсон Лонг.
Он медленно навел на меня свои очки, как орудийную башню:
– Неслыханно. Доктор Франкенштейн?
– Извините, господин председатель. Разбирательство с прокторами нарушило весь распорядок. Ей ничего не объяснили.
Толстяк испустил долгий свистящий вздох:
– Невероятно. Мадам, примите мои извинения. Позвольте представить вам наш кружок. Все мы здесь покойники. Каждый из нас имеет счастье страдать неизлечимой болезнью. Я выражаюсь так потому, что мы нашли способ – хи-хи-хи! – наслаждаться каждым отпущенным нам золотым мгновением, поистине продлевать эти мгновения, ибо счастливый человек живет дольше. Каждый член Комитета эстетических устранений – к вашим услугам, мадам! – посвящает остаток своих дней заботе о том, чтобы негодяи, устранение коих только улучшит человеческую породу, не пережили его. Вы были избраны in absentia[140] в наше тесное сообщество не только потому, что вы тоже живой труп, но из уважения к тому криминальному артистизму, благодаря которому достигли своего статуса. После этого краткого вступления позвольте представить вам наших благородных сотоварищей: доктор Фу Манчу[141]. – (Здоровенный не то ирландец, не то шотландец. Он поклонился не вставая.) – Лукреция Борджиа[142]. – (Уистлеровская[143] старушка с вязанием на коленях. Она улыбнулась мне и сказала: «Добро пожаловать, дорогая» – приятным сопрано.) – Лукреция – самая талантливая наша устранительница. Несмотря на неоперабельный рак печени, за ней числится более сорока ликвидаций. Обычно она…
– Полно, Гассан, – прощебетала старушка, – иначе у меня появится искушение отправить и вас куда следует.
– Я бы только приветствовал это, дорогая. Я устал от своей оболочки. Рядом с Лукрецией – Синяя Борода…[144]
– Приветик, беби! Свободна сегодня вечером?
– Не волнуйтесь, мадам, он безопасен. Далее следует Гунн Аттила…[145] – (Настоящий Каспар Гренка[146], в шортах и футболке. Он сидел смирно и только кивал, как игрушечный болванчик.) – Рядом с ним – Лиззи Борден[147]. – (Молодая красивая женщина в вечернем платье. Выглядела она вполне здоровой и радостно улыбнулась мне.) – У Лиззи в груди искусственное сердце, – но вещество, на котором оно работает, медленно убивает ее. Ранее Лиззи принадлежала к сестрам ордена Святой Каролиты, но навлекла на себя немилость Собора и была приговорена к медико-хирургическому обследованию. Отсюда ее сердце. Отсюда ее судьба. Отсюда ее призвание – ибо Лиззи специализируется исключительно на служителях храма Божественного Осеменителя. У нее очень острые зубки… Следующий – Джек-потрошитель…[148]
– Просто Джек.
– …И доктор Гильотен[149].
– Ваш покорный слуга, мадам.
– Там, сзади, – профессор Мориарти[150], и с ним капитан Кидд[151]. Вот и весь наш кружок на сегодня – остался только я, пожизненный председатель, если позволите мне так пошутить, – Горный Старец[152], Гассан-убийца.
– А где же граф Дракула?[153]
– Он просил его извинить, леди Макбет. Нездоров – кажется, выпил чего-то нехорошего.
– Говорила я ему, что резус-отрицательной кровью можно отравиться. Гассан, старый ты напыщенный урод, все это просто смешно. Я не леди Макбет и не живой труп: я в добром здравии. Я потерялась, вот и все.
– Да, вы потерялись, и вскоре потеряете жизнь, дорогая леди, ибо нет на планете такого места, где можно укрыться от прокторов Верховного Епископа. Все, что мы можем вам предложить, – это несколько моментов высшего наслаждения, прежде чем вас найдут. Что до имени, выбирайте сами, какое вам по душе.