Слабый иронический смех оборвал его.
— Мне не нужен врач, Джейс. Я не больна. Я… — Ее голос дрогнул и тут же замолк.
— Тейт, пожалуйста, скажи, что не так.
Она ответила не сразу и так тихо, что ему пришлось напрячься, чтобы расслышать.
— Я не могу понять, как, после того что случилось, ты можешь шутить о смерти, лежа в постели со мной. Я леденею при мысли, как легко нож мог уложить тебя… навсегда.
Печальный и искренний тон этого признания поразил его и заставил задуматься. Никогда он не чувствовал себя большим глупцом.
— Вот черт, цыганка, я и не думал, что…
— А я не могу не думать. — В темноте ее слова звучали задушевно и горько. — И не только о том, что случилось… Но и о том, что случиться могло… О Господи!.. Обними меня, Джейс. Ты мог бы просто обнять меня и полежать со мной рядом?
Несмотря на то, что правая его рука почти не слушалась, Джейс сделал так, как она просила, и прижал ее хрупкое, дрожащее в ознобе тело к себе.
Как? — спросил он себя. Как я мог быть так слеп, что не заметил, с каким трудом она сдерживается? Только теперь, задним числом он это понял. То, как она отпускала шуточки и заводила легкомысленные разговоры у его родителей, а по пути домой ни разу не упомянула о том, что случилось, отвлекая его оживленным рассказом о произошедшем между его матерью и Донной, — все это давалось ей нелегко. Джейс был рад, что она так быстро оправилась от обморока, но он не понимал, чего это стоило ей. Ее, хотя и наигранная, веселость избавляла его в тот момент от страха. Этот страх возник не тогда, когда он понял, что не сможет уклониться от лезвия ножа; он возник, когда Тейт, увидев его окровавленным, потеряла сознание.
Он позволил ей ввести себя в заблуждение, поверил в то, что у нее все в порядке просто потому, что так было проще, удобнее. Ему нужны были ее тепло, ее ласки, ее тело, а что у нее на душе, он не знал.
Джейс не знал, как долго он лежал так, обнимая и гладя ее с единственной целью успокоить и заставить заснуть. Хотя Тейт лежала тихо и неподвижно, а дыхание ее было ровным, как во сне, он чувствовал, что она не спит.
— Джейс, — спросила она вдруг, — как твоя рука? Болит?
— Нет, — ответил он, — душа болит. Я должен был понять, насколько ты расстроена, почувствовать, как близко к сердцу ты это приняла.
Тейт повернулась и легла на спину.
— Я не хотела, чтобы ты знал.
— Почему?
— Потому что, осознавая это, ты мог сказать что-нибудь такое, что могло бы причинить мне лишнюю боль. Это кажется тебе, наверное, бессмысленным, да?
Вовсе нет, ее слова совсем не казались бессмысленными. Они прорвали густую тьму его непонимания, как вспышка, осветившая ночь.
— Закрой глаза, — прошептал он и, напрягши забинтованную правую руку, потянулся к ночнику и включил его.
Опершись на здоровый локоть, чтобы лучше разглядеть ее лицо, он увидел, как она открыла глаза и заморгала от неожиданно вспыхнувшего света. Было невозможно не восхититься картиной абсолютного совершенства, которую в этот момент она являла собой. Ее темные волосы разметались по белоснежной подушке, образуя такой же контраст, какой темные брови и ресницы составляли с безукоризненно гладким лбом и щеками. Раньше он не заметил бы ничего, кроме невообразимой прелести ее нежного лица, но сейчас, глядя на нее новым и каким-то по особому любовным взглядом, он улавливал тень напряжения в ее бровях и подбородке, смятение и неуверенность в глазах.
— Поговори со мной, цыганка, — сказал он, гладя ее шею.
— О, Джейс… — Рука Тейт дрожала, когда он поднес ее к своей щеке, и эта дрожь передалась ему. — Я никогда не была так перепугана, как в тот момент, когда увидела тебя всего изрезанного и в крови. Это было в сто раз ужаснее, чем когда тебя избили…
— Ну что ты! Просто из-за крови все выглядело так страшно. По правде говоря, ножевая рана на руке — пустяк в сравнении с тем, когда два здоровенных амбала попеременно лупят тебя по физиономии.
— Может быть, но не крови я испугалась… Я вдруг поняла, как страшно для меня потерять тебя. — Крупные слезы засверкали в глубине ее глаз. — Если бы ты погиб, Джейс, часть меня самой умерла бы тоже. Я никогда не принимала так близко к сердцу другого человека, я даже не знала, что такое возможно.
Сильное волнение все больше овладевало им, и он обнаружил, что не в состоянии произнести ни звука. Возможно, это и к лучшему, ведь он даже мысленно неспособен сейчас сформулировать то, что чувствует и переживает. Инстинктивно он наклонился и припал к ней губами, чтобы передать свои чувства единственным способом, который был сейчас доступен ему.
При первом же прикосновении его губ Тейт ощутила, как ледяные иголочки страха, заполнявшие ее тело, начали таять и кровь снова жарко заструилась по жилам. Заструилась свободней, быстрее, живее. Не от страсти, а просто от жизни.
Джейс — это жизнь. И ее существование без него невозможно.
Ее руки поднялись к его сильной шее, и Тейт почувствовала трепетное биение его пульса. А когда ладони сомкнулись на его широких плечах и спине, тугие мускулы заиграли под ними. Под упоительной тяжестью его груди ее сердце билось в унисон с его собственным. Прикасаясь к нему, она словно бы касалась источника жизни.
Он целовал ее все чаще и чаще, но у нее только росла жажда этих поцелуев, таких сладких и упоительных. Его руки блуждали по ее телу с какой-то дерзостью и одновременно удивительной нежностью. Они воспламеняли ее кровь, пронизывали острыми токами все члены. Но даже когда желание достигло размеров подлинной страсти, ее сознание оставалось свободным от жаркого буйства тела, а душа никогда не была чище… Она, Татум Милано, влюбилась!.. Она влюблена!.. И вслед за этим, приводящим в восторг открытием она достигла такого высокого накала чувственной страсти, что неожиданно разрыдалась…
Осушая нежными поцелуями ее лицо, Джейс не знал, от чьих слез он ощущает этот соленый вкус на губах: от ее или его же собственных. Он слегка приподнялся, чтобы уменьшить тяжесть своего тела, давившего на нее, но тут же ее руки вцепились в него, и она открыла глаза.
— Не уходи! Не оставляй меня!
— Ни за что, — прошептал он. — Ни за что на свете! Ведь без тебя мне не жить… — Она улыбнулась, и Джейс понял, что это не преувеличение, ведь именно ее сердце направляло потоки крови по его жилам сейчас.
Ее пальцы слегка коснулись его нижней губы.
— Это было невероятно.
— Но это был не секс.
— Нет, — согласилась она тихо. — Это был не секс.
Наклонившись, он поцеловал ее. Потом усмехнулся.
— Значит, и ты это заметила?
Она рассмеялась.
— О, да! Я заметила!
Крепко обняв ее, он прижался к ней всем телом и прошептал на ухо:
— Покатайся со мной.
Им нравилось перекатываться с боку на бок, когда Тейт оказывалась то внизу, под ним, то наверху, и они затеяли эту игру. Но вскоре Джейс вздрогнул от боли, и сдавленное ругательство сорвалось у него с языка. Тейт тут же отпрянула от него и встала на колени с искаженным от испуга лицом.
— О, Джейс, ты потревожил руку?
— Проклятая рука, — пробормотал он. — Эй, ты куда? — спросил он, видя, что Тейт отодвигается к краю кровати.
— Взять эти обезболивающие, которые дал тебе Кевин.
— Мне не нужны обезболивающие, — крикнул он, но Тейт уже выходила из комнаты.
Она вернулась спустя несколько минут с двумя пилюлями и стаканом воды. Поворчав для порядка, Джейс проглотил их, а несколько минут спустя его здоровая рука, обнимавшая ее, начала слабеть.
— Спокойной ночи, Джейс, — прошептала она.
— Угу, спокойной ночи… цыганка, — прозвучало сонно в ответ. — Я люблю тебя…
Она закрыла глаза, а сердце готово было разорваться в груди.
— Я знаю…
ГЛАВА 19
По словам нарядно одетой докторши, сидящей за столом напротив Тейт, та коротко остриженная самоуверенная особа, которая лечила ее до отъезда за границу, теперь ушла из этой скромной клиники и занялась частной практикой.
— Я могу, конечно, направить вас к ней, если хотите, — сказала врач. — Вероятно, вам проще иметь дело с тем, кого вы уже знаете.
Тейт криво улыбнулась.
— За последние несколько лет я обошла так много докторов в разных странах, что, стоит мне лишь дважды подряд побывать у одного и того же врача, говорящего на ломаном английском, я уже считаю его своим постоянным врачом.
Женщина засмеялась.
— Тогда я послежу за своим произношением.
Она взглянула на больничную карту, лежавшую на столе.
— Вы страдаете эндометриозом с шестнадцати лет?
— Симптомы появились в четырнадцать. А название своей болезни я узнала, когда пришла сюда в первый раз.
Кивнув, та снова углубилась в изучение карты. Минуты через полторы она произнесла «м-да» и с сочувствием посмотрела на Татум.
— Здесь говорится, что вы отказались от назначенного лечения. Из-за побочных эффектов?
— Да. Ни одно из лекарств, которые я принимала, не принесло значительного облегчения, и я решила попробовать натуропатию. — Она ожидала неодобрения, ухмылки или язвительного замечания в адрес подобных знахарских методов, но, к ее удивлению, ничего такого не последовало.
— Несколько моих пациентов применяли ее не без успеха, — сказала врач. — А как вы?
— И да, и нет. Поначалу вроде помогало, но семь месяцев назад у меня случился сильный приступ в Париже.
— Насколько сильный?
— Меня отправили в больницу, и тамошний врач решил, что надо удалять матку.
— Ну, это уж слишком! — неодобрительно покачала головой доктор.
Тейт улыбнулась на это замечание.
— Тогда-то я и решила вернуться домой. Если собираются удалить часть моего тела, то пусть уж хирург, который это сделает, будет всегда под рукой, чтобы выслушать все ругательства, которые я ему адресую.
Понимающая улыбка появилась на лице женщины.
— Ну, вы можете до поры до времени держать их при себе. Есть и другие методы, которые я считаю нужным попробовать, прежде чем удалять матку бездетной двадцатичетырехлетней женщине. Лапароскопия, лазерная терапия, но пока что… — Она встала и направилась к кушетке. — Начнем с осмотра.